«Чёрные лесорубы» при задержании почти всегда выглядят испуганно, растерянно. Вот и эти трое опустили глаза, как нашкодившие школьники в кабинете директора. Один носком ботинка вдавливает в мягкий снег зелёную сосновую веточку с ядрёной шишкой, будто пытаясь спрятать её от полицейских, хотя вокруг всё усыпано не только ветками, но и спиленными деревьями. Второго, как мне показалось, время от времени начинает бить мелкая-мелкая, едва заметная дрожь. Может, от страха, а может, и просто «после вчерашнего». Третий, некоторое время стоявший до неестественности прямо, как в столбняке, обречённо вздохнул и, не переставляя ног, опустился на лежащую под ним спиленную сосну, обхватил голову руками, уставив взгляд на оранжевое пятно стоящей перед ним дорогой импортной бензопилы.

Рейдовая группа лесной полиции (если более официально, то межрайонного отдела по борьбе с преступлениями в лесной отрасли Управления экономической безопасности и противодействия коррупции ГУ МВД РФ по Иркутской области) нашла их по тракторному следу, взятому ещё на окраине деревни Ключи Боханского района. Вначале среди только что спиленных сосен нашли колёсный трактор. Брошенный. С заглушённым, но ещё горячим двигателем. С навесным приспособлением для штабелевания брёвен, которое в обыденности называют «клычья». С прицепленным для трелёвки бревном позади трактора и двумя брёвнами, обмотанными стальным тросом, перед трактором. А потом оперуполномоченные Вячеслав Швец и Лопсон Шагдуров отыскали за соседними сугробами и троих спрятавшихся лесонарушителей. Вид у них невыносимо жалкий. Все – жители ближних деревень. Старшему не более сорока лет. Младший и вовсе мальчишкой выглядит. На вопросы отвечают покорно, безропотно. 

– Ничего мы не убегали, – отвечает мне один из незадачливых лесозаготовителей, пытаясь создать хотя бы видимость сохранённого чувства собственного достоинства. – Просто так, отошли в сторону…

– Да так резво отошли, что я аж вспотел, пока за тобой ходил, – ехидничает вполголоса у меня за спиной кто-то из участников рейда.

Шокированные внезапным появлением полицейских, задержанные покорно и уныло называют свои имена и деревни, в которых живут. Как скоро подтвердилось, не обманывают. А вот на вопрос, давно ли они занимаются криминальным лесным бизнесом, отвечают путанно. Я так и не понял, то ли «всего полмесяца», то ли «примерно неделю», то ли «да ваще первый раз выехал, после выходных». По разной высоте пеньков и безобразно поваленным (куда упадёт, туда и ладно) соснам понятно, что вальщик  далеко не профессионал. Слава Богу, что они хоть друг друга падающими деревьями не успели прихлопнуть.

Из расспросов выяснилось, что один из порубщиков живёт в Тарасе, двое – в Бурети. Но и эти двое не могут быть друзьями со школьных лет, поскольку разница в возрасте у них, пожалуй, лет 15 или больше. Что же могло объединить их в одну криминальную бригаду? Предположил: скорее всего, заказчик, которому нужен дешёвый ворованный лес. 

– На кого работаете? – спрашиваю. Они растерялись. В глазах испуг: не знают, что ответить. Переглядываются. 

– Ну, говори, – толкает локтем один другого, не выдержав зависшей паузы. И от этого жеста все трое стали ещё больше похожими на школьников. Тот, которого толкнули, растерянно по-

смотрел в одну, в другую сторону и, посомневавшись ещё пару секунд, опустил голову, негромко и невнятно выдавил из себя фамилию, благодаря которой скоро получит свою первую судимость. Я прошу повторить фамилию более чётко, и задержанный с непреодолимой тоской повторяет фамилию заказчика.

– Он кто? – спрашиваю.

– Дядя Саня, – совсем уж по-детски отвечает задержанный.

– А живёт где?

– В Александровске.

– Пилорама у него?

– Ну.

– А кто работает на пилораме? Много людей? Большая пилорама?

– Нет. Не очень.

– А трактор чей?

– Его…

Мужики хоть и молодые, но всё-таки взрослые. А ощущение такое, что они вот-вот захнычут и, размазывая по щекам сопли, начнут канючить: «Дяденьки, отпустите нас, мы больше не будем». Брезгливая жалость, наверное, отразилась на моём лице. 

– Да не переживайте вы так, – с заметной иронией успокоил меня полицейский. – Суд их наверняка отпустит. Ограничится условным сроком. Им, скорее всего, даже «Штиль» (бензопилу) вернут и трактор отдадут хозяину…

Жалость исчезла, едва я вновь посмотрел через видоискатель фотоаппарата на устроенный лесной погром. Пышные кроны поваленных сосен лежат на снегу высокими ярко-зелёными холмами. Уже к нынешней весне хвоя чуть-чуть пожухнет. Чуть-чуть подсохнет. Она и свежая-то горит, будто политая бензином, а сухая… Не дай-то Бог, если придут сюда в начале лета какие-нибудь другие «чёрные лесорубы» в поисках оставшихся живых сосен да бросит кто-нибудь из них непотушенный окурок. Полыхнёт аж до макушек! До самых крон пока ещё не вырубленных сосен. А верховой пожар – он не просто беда. Он – катастрофа. 

Незаконные рубки в большинстве своём лишь начальные стадии больших, многоступенчатых и разветвлённых преступлений, густо замешанных на коррупции

Спрашиваю одного из задержанных, какую часть ствола дерева они забирают для продажи.

– 16 метров берём, – отвечает.

– А остальное?

– Остаётся.

– Значит, вся крона остаётся для превращения ползучего низового пожара в верховой? А тебе когда-нибудь доводилось тушить лесные пожары?

– Да.

– Представляешь, что здесь может случиться весной?

– Представляю. Но жить-то мне на что-то тоже надо. 

Судя по навороченному, да ещё с учётом, что сделано это всё, как явствует из признаний самих задержанных, «группой лиц», дело может потянуть и на часть третью статьи 260 УК РФ. А это до шести лет лишения свободы. Хотя, как показывает практика, задержание преступников на месте преступления вовсе не гарантирует, что дело обязательно дойдёт до суда, и уж тем более не является гарантией неотвратимости наказания, адекватного содеянному.

В течение прошлого года, как следует из отчёта Агентства лесного хозяйства, на территории Иркутской области установлено более 2200 фактов незаконной рубки лесных насаждений. Большинство – постфактум, когда уже и древесину с криминальных делян вывезли, и никаких возможностей установить преступников не осталось. Тем не менее, даже несмотря на фактическое отсутствие лесной охраны, за минувший год, благодаря активности государственных лесных инспекторов агентства и сотрудников лесной полиции, к уголовной ответственности всё-таки удалось привлечь почти 600 самовольных порубщиков. На первый взгляд, цифра кажется вполне приличной. Особенно если не сравнивать её с количеством выявленных преступлений и суммарным годовым ущербом более чем в полтора миллиарда рублей. Но вопрос о количестве преступников, осуждённых к реальным срокам лишения свободы, который я задал начальнику отдела лесного контроля и надзора Агентства лесного хозяйства Иркутской области Алексею Бархатову через несколько дней после рейда лесной полиции, оказался из разряда «на засыпку». 

– Так я вообще только два таких приговора помню, – сказал он после некоторых раздумий. – Нет, не за прошлый год, а за все пять лет, которые работаю в Агентстве лесного хозяйства. 

День выдался морозным, а единственное тёплое место на выявленной нелегальной лесосеке – салон полицейского «уазика» – оперуполномоченный Вячеслав Швец превратил в служебный кабинет. Там задержанные неспешно отвечают на вопросы лейтенанта полиции, чтобы успеть как следует согреться. Его коллега, капитан полиции Лопсон Шагдуров, «копытит» глубокий снег на вырубке. Отыскивает и помечает вешками присыпанные снегом свежие пни. Они – основа будущего обвинения, важное вещественное доказательство. По их количеству и диаметру будет рассчитан ущерб, нанесённый лесному фонду России «чёрными лесорубами». 

Замерами диаметров, составлением схемы расположения пней и другими формальностями займутся полицейские из Боханского района и сотрудники лесничества, на территории которого обнаружена незаконная вырубка. Их уже вызвали и по телефону нам сообщили, что группа выехала. Капитан готовит площадку для более удобной и быстрой работы коллег из Бохана. Чтобы потом второпях не пропустить засыпанные снегом или ветками пни. Чтобы в полном объёме был посчитан ущерб. 

Подполковник полиции Алексей Русановский, оперуполномоченный по особо важным делам, чтобы попусту не терять время на ожидание коллег из Бохана, наломал сухих сучьев с остатков сосен, спиленных неподалёку ещё в прошлом или позапрошлом году, и, как заправский таёжник, в считанные секунды запалил на снегу жаркий костёр. В морозном лесу стало два тёплых места. Но костёр уютнее кабины «уазика». Вокруг него дружно собрались вперемешку и полицейские и задержанные. Последним подтянулся с криминальной лесосеки Лопсон Шагдуров, до сих пор ворочавший снег и ветки, фиксируя свежие пни. Сообщает всем, что ему даже жарко, а сам тут же ломает и подбрасывает в костёр сухие сучья, чтобы сделать его ещё жарче.

Для Алексея Русановского это первый рейд по выявлению незаконных вырубок. В подразделение полиции, курирующее деятельность лесопромышленного комплекса области, он переведён недавно. Говорит, что всё получилось случайно, в результате общих сокращений и перестановок, связанных с преобразованием милиции в полицию. Жаль, если это действительно полная случайность. Мне-то, когда узнал его должность, подумалось было, что оперуполномоченный по особо важным делам, наработавший свой немалый профессиональный опыт на расследовании экономических преступлений, появился в подразделении лесной полиции как раз для того, чтобы начать наконец-то распутывать цепочки лесных преступлений от начала до конца. От срубленного за околицей деревни дерева до выявления всех лиц, включая государственных чиновников, между которыми была распределена прибыль, полученная от нелегальной заготовки древесины. 

Дело в том, что незаконные рубки в большинстве своём вовсе не завершённые правонарушения, а лишь начальные стадии больших, многоступенчатых и разветвлённых преступлений, густо замешенных на коррупции. Случается, конечно, что кто-то из деревенских жителей без соответствующих документов выезжает в ближний лесок с бензопилой «не корысти ради», а для того, чтобы привезти себе несколько стволов для ремонта дома или какого-нибудь сарая. Но такие лесонарушения – редкость. Чаще незаконная заготовка древесины становится профессией. 

– Если он хоть раз сумел на этом неплохо заработать, то уже не остановится! – утверждают полицейские. – Зачем ему пахать заброшенные поля, если на краденом лесе заработать легче и быстрее?

«Чёрные лесорубы» – это чёрная кость криминального лесного бизнеса. Они выполняют самую рискованную работу по заказу дяди Сани, а потом, отправляясь в суд за первым или очередным условным сроком, служат ещё и декорацией, создающей видимость борьбы государства с лесными преступлениями. Мне никто и никогда не приводил ни одного примера, когда бы преступная схема была распутана до конца. Когда бы на скамье подсудимых рядом с «чёрным лесорубом» сидели ещё и типичный деревенский пилорамщик дядя Саня, и крышующий его человек в форме, и какой-нибудь начальник из района со своим коллегой из области, и высокий федеральный чиновник, счёт которого пополняется автоматически только за то, что в России в том числе исчезла должность лесника, одно только присутствие которого в лесу служило эффективной мерой профилактики незаконных рубок. 

Слово «лесник», два века обозначавшее в России конкретную профессию и конкретную должность, с 2007 года с введением в действие нового Лесного кодекса потеряло свой исконный смысл. В русском языке оно осталось теперь лишь как собирательный образ всех работников лесного хозяйства. Многотысячная армия лесной охраны распущена. На месте образовавшейся дыры, конечно же, сформировалась ещё более многочисленная армия «чёрных лесорубов». Не сброд, не толпа, а вполне организованная криминальная армия. С командованием, со штабами разного уровня, с рядовыми наёмниками из числа местного населения. И, разумеется, с разведкой. С хорошей, надо при-знать, весьма эффективной разведкой. 

Вот и отправившись в этот рейд, на окраине одного из ближних к Иркутску сёл мы увидели в утренних сумерках будто бы бессмысленно стоящую на обочине тракта старенькую «копейку» с работающим двигателем. В освещённой кабине двое пьют чай. Это то, что у «чёрных лесорубов» называется фишкой – последний рубеж криминальной разведки перед нелегальной лесосекой. В салоне – оплачиваемые наблюдатели, знающие автомашины полиции и Агентства лесного хозяйства и по номерам, и по внешнему виду. Задача наблюдателей – по телефону или по рации предупредить преступников о возникшей опасности. Стоят открыто, не прячутся, потому что в сегодняшних правовых реалиях дело это вполне доходное и почти ненаказуемое. Доказать их причастность к преступлению практически невозможно, а потому криминальный лесной бизнес всё больше наглеет. 

– Вы правильно сказали про лесников, – со-глашается со мной Алексей Бархатов, начальник отдела лесного контроля и надзора Агентства лесного хозяйства Иркутской области. – У каждого был свой обход – зона его персональной ответственности. Лесники знали, кто и зачем заехал на его территорию, кто мог развести костёр. Знали, с кого можно было спросить за безобразия. А сейчас…

Сейчас проводится широкомасштабная операция «Лесовоз», направленная на пресечение лесных преступлений. Кроме Агентства лесного хозяйства и подразделения лесной полиции, курирующего работу лесопромышленного комплекса Иркутской области, в ней участвуют и многие другие надзорные, контрольные и прочие структуры, имеющие хотя бы малое отношение к использованию лесов. Алексей Бархатов рассказывает, что недавно, выехав в рамках этой операции в Гороховскую лесную дачу Иркутского лесничества, государственные лесные инспекторы задержали вместе с «чёрными лесорубами» стразу три трактора: два гусеничных и «Беларусь».

– Представляете, домик в лесу стоит, вода греется, – удивляется даже Бархатов, повидавший немало всевозможных лесонарушений. – Инспекторы засомневались, подумали, что это, может быть, санитарная или какая-то другая официальная вырубка. Им казалось, что подобного не может быть, чтобы нелегалы работали вот так открыто. 

Но оказалось, что бывает и покруче. На территорию Тулунского лесничества Алексей Бархатов выезжал лично. И там тоже наткнулся на вагончик. 

– Лес вокруг уже выкошен, – рассказывает он об увиденном. – Осталась площадка, на которой работала пилорама. 

– Пилорама в лесу?! – на этот раз удивляюсь я.

– Да, конечно. Теперь же есть совсем небольшие, мобильные. Едем дальше – навстречу «КамАЗ» гружёный… Свежая заготовка. Мы: «Стоять! Где документы?» Нет документов. Вызвали полицию. Пока её ждали, мимо 

«уазик» проскакивает. Сдали лесовоз, а сами полетели за «уазиком». Гусеничный трактор по следам отыскали в лесу, а на обжитой площадке – два вагончика, трактор «Беларусь», штабеля с лесом. Идёт полномасштабная заготовка… 

Дознаватель и лесничий из Бохана, к нашей радости, приехали так быстро, как только было возможно. И вновь начались долгие формальности. Лесничий тщательно измеряет диаметр каждого пня. Дознаватель делает его фотоснимок с наложенной мерной лентой. Потом ещё один снимок: лесонарушитель указывает рукой на только что замеренный пенёк, признавая: «Да, это дерево спилил я». Потом рисование схемы незаконной вырубки, заполнение каких-то документов. Потом долгое сопровождение задержанного трактора до штрафплощадки в Бохане. Потом, уже в полиции, то ли опросы, то ли допросы всех членов рейдовой бригады, включая журналиста. Но всё это, подчеркну ещё раз, вовсе не означает, что задержанные на месте преступления «чёрные лесорубы» будут наказаны.

– А преступление без наказания провоцирует повторное, ещё более циничное преступление, – комментирует мой рассказ о проведённом рейде Алексей Бархатов. Это аксиома. Преступление без наказания – это провокация лесонарушителя к дальнейшим противоправным действиям. И никакие ссылки на бедность или на то, что он в детстве головой ударился, не могут служить оправданием. 

Легко соглашаюсь с Бархатовым. И понимаю, что бесконечные ссылки на деревенскую безработицу – это зачастую всего лишь дей-

ственный приём разжалобить и прокуроров и судей. Прошлым летом довелось мне участвовать в рейде лесной милиции по деревенским пилорамам. Оказалось, что на всех легальных, полулегальных и совсем уж нелегальных пилорамах заняты вовсе не бывшие колхозники, которым теперь работать негде. Там работают китайцы, значительная часть которых находится в России вопреки закону. И капусту, и морковку на полях, и огурцы в теплицах в окрестностях Иркутска тоже выращивают китайцы. А деревенские жители, ссылаясь на безработицу, нанимаются в преступники. Кто к дяде Сане, кто к дяде Ване, и выкашивают последние сосны своей малой родины. Наверное, чтобы китайцам было что пилить. Им ведь вдали от своей родины, где лес берегут и потому не рубят в принципе, тоже жить на что-то надо.