На коньке раздражения

«Восточная заря», как издание част-ное, откровенно фрондировала. Демонстративно брала сторону «угнетённого большинства» (хоть, конечно, её читатели представляли прогрессивное меньшинство). Один из корреспондентов так сошёлся со слесарем Седельниковым, что даже побывал у него на квартире в дальнем Лагерном переулке. С собой он прихватил целую подборку центральных изданий, которые приходили в редакцию по подписке. И за чаем с удовольствием пересказал одну из популярных статей о Гавайях. Седельниковская жена, несмотря на своё старушечье имя Синклитикия, быстро сообразила, что речь об островах в океане, а вот сам-то Зиновий долго ещё вертел головой и непонимающе хлопал ресницами. И кто бы мог подумать, что полгода спустя этот парень скажет ему между прочим: «Уезжаю на Гавайские…»

«Конечно, развитие угнетённого большинства – главный императив двадцатого века, но каков всё-таки нынче слесарь пошёл!» – журналист был явно задет. Но тот же самый раздражитель сослужил ему и хорошую службу: в один присест написалась передовая статья «Вопросы дня». «Мой приятель захотел попытать счастья авантюриста, ибо нормальному человеку не может прийти в голову такая блажная мысль, – начал корреспондент со своей привычной откровенностью. Но потом представил лицо Седельникова – и устыдился. Однако не стал ничего вычёркивать, а лишь искусно приподнял своё ощущение при-стыженности. – Нам должно быть стыдно, что иркутские рабочие едут в настоящую каторгу на Гавайские острова. При нашей безработице поедут куда угодно, будь то финские дороги или же гавайские сахарные плантации. Я не удивляюсь этому явлению, ибо в настоящее время сильного экономического кризиса людьми овладело животное чувство самосохранения. – Он почув-

ствовал, что окончательно посчитался со слесарем, и закончил уже с некоторым усилием: – Только экономический расцвет может остановить этот общественный разброд, но до этого расцвета много воды утечёт, хотя он неминуемо и наступит». 

Хотел добавить ещё про статью 328 Уложения о наказаниях, карающую за распространение заведомо ложных слухов о выгодах переселения за границу, но решил, что она должна стать темой отдельной публикации. Тем более что редактор и без того остался доволен. Правда, прибавил напоследок:

– А этого слесаря ты всё-таки проморгал… 

Слово, конечно, скверное, но…

В пролетарии крестьянин Вятской губернии Зиновий Ильич Седельников попал по нужде, из-за брата Степана, осуждённого за убийство в пьяной драке. Родня покойного оказалась злопамятной и, натурально, застращала Зинку – так называли Зиновия за его исключительно мягкий нрав.  Однажды, уехав на базар, он домой не вернулся, а подался напрямую в Сибирь. И за шесть с половиной лет растерял и вятский говорок, и все прежние связи. Правда, к новому климату всё-таки не привык и с первыми холодами надевал связанные женой наколенники и широкие пояса. Но при этом выглядел молодец молодцом и слесарному делу обучился старательно. Только вот с работой не заладилось: одна коротенькая подёнщина сменялась другой, и страх остаться вообще без подряда был так велик, что, когда на иркутской бирже объявился вербовщик на американские рудники, Зиновий собрался на другой конец света.

– А вот это, мой друг, уже будет штрейкбрехерством! – заявил приятель-корреспондент. – Очень, очень скверненькое явление, а уж насколько чреватое-то… То есть я хочу сказать, что тебе, Зиновий, предложили встать на место забастовавшего американца – со всеми вытекающими последствиями и для него, и для твоей собственной «сопатки».

Но чем ближе подступала зима и падал заработок, тем более примирялся слесарь Седельников с ролью штрейкбрехера, вот только агенты уже решительно поразъехались. Но зато появился вербовщик на Гавайские острова! 

– Говорит, будто бы уже целые партии наших рабочих переправлены через Харбин, – пересказывал Зиновий жене. – Платить обещают по 45 рублей в месяц при бесплатной квартире. Многие приезжают туда прямо с семьями, а чего бы и не ехать, когда там и тепло и продукты дешёвые? 

 «Нет, так далеко – никогда! – испугалась Синклитикия. – Здесь у нас какая-никакая родня, а на тамошних-то островах ни единого близкого человечка и не найдётся небось?» Однако на другое утро она сразу достала пачку газет, оставленную корреспондентом, и стала читать иностранные телеграммы.

Заграничную жизнь местные издания описывали куда подробнее, чем иркутскую, даже и художника взяли в штат, чтобы представлять в лицах «наи-более выдающиеся события в мире». «Письма из Англии» сменялись «Письмами из Парижа», и вот что беспрестанно удивиляло Синклитикию: везде люди жили беспокойно, часто отчаивались и при этом старались переложить вину на других. Союз американских рабочих, например, весной нынешнего, 1910 года объявил бойкот всем японским магазинам, а также и европейским предприятиям, на которых служат японцы.

Дошли до револьверной ручки

Но особенно скандально вели себя наши соотечественники, живущие за границей. «Восточная заря» из номера в номер печатала материалы громкого процесса Тарновской. Суд  проходил  в Венеции, и туда съезжались кинооператоры, корреспонденты столичных газет и многочисленные  знакомые подсудимой. Всем было интересно и страшно жаль преступницу, для которой выискивались всевозможные оправдания. Хотя дело-то было очень ясное: чаровница Тарновская убедила одного из любовников застраховать свою жизнь в её пользу, а двух других любовников склонила к убийству первого. И даже на суде ни в чём не раскаялась. Тем не менее «прогрессивные журналисты» заявляли: «Жалеть надо венецианскую подсудимую: не виновен дикий цветок в том, что он вырос, а виновна почва, его взрастившая. Тарновская – законнейшее дитя современного буржуазного общества с его двойной моралью». 

Синклитикия огорчилась, конечно, но между прочим подумала, что в уголовной хронике ей ни разу не встретились Гавайские острова: «Значит, там спокойно. Или куда спокойнее, чем в этой самой Венеции. И уж тем более чем в Иркутске». 

Ещё раз перебрав всю подборку местных газет, она не обнаружила ни единого номера без большой сводки ограблений, убийств и самоубийств. Да что говорить, если даже знакомый Седельниковых Фомин на днях пробовал застрелиться? А когда Зиновий навестил его после операции, только что не выгнал его: «И ты с сочувствием? Опостылели! Лучше бы работу найти помогли!»

– Да лучше уж на Гавайи, чем так вот, – заключил Зиновий, возвратившись домой. 

Синклитикия кивнула, думая о другом: накануне из деревни Шебарта приезжал её дядя Семён Никитич и по большому секрету сообщил: «Засудят меня вместе со всем волостным правлением!»

Чем опасны кульки из газет

Оказалось, что около месяца назад до Шебарты дошли слухи о скором появлении кометы  Галлея. Естественно, началась паника, ведь всем в деревне известно, что «комета на небе – война на земле». И вот когда страсти дошли до предела, с базара вернулся Костя Житов и стал ребятишек угощать леденцами. А леденцы-то – в кульке, а кулёк – из газеты, и кончилось тем, что его развернули и принялись читать. А там чёрным по белому: плохи-де наши дела на Дальнем Востоке, война хоть завтра начнись…

В довершение всего завернул в Шебарту один пьяненький призывник и стал уверять, будто едет на фронт. Волостная изба разом засуетилась, дали знать всем запасным, и два дня спустя подводы уже были готовы к отправке. Бабы голосили, ребятишки мазали кулачишками по щекам, а одинокие мужики продавали последнее имущество. В этот-то момент и нагрянул из Тулуна прослышавший о «беспорядках» в Шебарте становой пристав…

«Что-то будет теперь?!» – сокрушался дядя, сам член волостного правления. А Синклитикия вспоминала, как шесть лет назад проводили на войну с японцами её родного отца да больше уж и не увидели… «И Зиновия, того гляди, мобилизуют, не сегодня, так завтра. А на Гавайях-то, может, и пронесёт?» И на эту мысль, как на булавку, стали насаживаться все последующие события. 

С черемховских копей Щелкунова и Маркевича прибыл давний знакомый Зиновия – Фёдор Коцуб.

– Добыча угля у нас ещё летом упала, – стал рассказывать он, – а к осени и французы объявились, начали внимательно всё разглядывать да прицениваться. Теперь, слышно, и Щелкунов в Париж навострился – для окончательных переговоров. Но пока они все здесь да там хороводятся, шахтёры проедают последнее. Вы не поверите, но меня затем только и направили, чтобы с вербовщиками на Гавайи договориться. Может, кто-то из них и правда «тёмная личность», но, я так думаю, если нам друг за дружку держаться, то сам чёрт нас не съест! – и он заразительно рассмеялся.

В общем, этот Коцуб так понравился в этот раз Седельниковым, что был оставлен и ночевать. А к утру Ушаковка разлилась и натурально вошла в их Лагерный переулок. Нельзя сказать, чтобы наводнение стало большой не-

ожиданностью: в газетах ещё две недели назад  писали, что ушаковский ров в его нынешнем состоянии не выдержит накопившегося  снега. Так оно и случилось: дома с 23-го и по 27-й совершенно затопило. Квартира Седельниковых располагалась в доме под номером 21, но и в нём вода залила половину подполья. Хозяйка рано утром заголосила и кинулась было ехать в управу, но до города теперь можно добраться лишь на лодке или верхом. 

Что ж, в разведку так в разведку 

– А я хоть вплавь да переплыву, но уж не в управу тогда пойду, а напрямую к ревизору Глищинскому!  – в отчаянии кричала домовладелица, и Синклитикия не стала  ей добавлять огорчения, объясняя, что начавшаяся сенатская проверка касается лишь интендантской части военного округа.

На другой день Седельниковы уехали в Харбин – в разведку. Черемховцы ждали от них весточки – и дождались-таки! Телеграмму Зиновий ходил отбивал один: Синклитикия осталась смотреть, как сосед-японец выпускает очередную партию почтовых голубей.

– Трэтия, – пояснил он охотно. – Первыя и вторыя – на восток, эта – запад, Байикал. – Он отвернулся, заметив, что Синклитикия смаргивает слезу. 

Автор благодарит за предоставленный материал сотрудников отделов историко-культурного наследия, краеведческой литературы и библиографии областной библиотеки имени Молчанова-Сибирского