Год назад я приезжала в эту деревню. Стужа, позёмка, до автобуса пришлось отогреваться в магазине. Понятно, разговорились с продавщицей. Мальчик с ранцем за плечами только что взял у неё три батона и две буханки ржаного хлеба. Смотрю, она ему ещё дала конфетку.

– Убила бы таких родителей! – сказала она, когда ребёнок ушел. – Пьют, окаянные, а дети страдают. Ему же хочется сладенького, а деньги дают только на хлеб. Вечером папаша ещё бутылку возьмёт: витамин «Ж». Щас, говорит, как жахну! Вот и вся продуктовая корзина. Если бы не бабка Серафима Ивановна…

Дом Ильинских – напротив магазина. Весь быт этой большой и несуразной семьи у продавщицы был как на ладони, включая и покупательную способность. Действительно, всё держалось  здесь на бабушке и её пенсии, поскольку сын Серафимы Ивановны пил   по-чёрному. Как и её невестка. А внуков они подарили ей троих. И ведь дети-то хорошие уродились. Света уже в восьмом классе, Женя в четвёртом, а самому маленькому, Алёше, нет ещё  и трёх лет. Вот бабушка и варилась  в семейном котле с утра до вечера: обихаживала  малых, стыдила  взрослых лежебок. Да только какой в этом толк?

В магазине Серафима Ивановна появлялась утром с неизменным списком, чего надо купить. Брала только самое необходимое,    благо картошка своя. Оставляя деньги, говорила, как припечатывала: «Тижёлая жизнь!»

Принято считать, что человек сам куёт своё счастье. Во многом так оно и есть. На примере судьбы Серафимы Ивановны это   видно. В молодости она была хороша собой и парни за ней увивались. Но Серафима долго не могла выбрать одного из двух самых упрямых ухажёров. Антон был работящий  и ласковый, из хорошей семьи. Один недостаток: зубы у него росли как-то вперёд, некрасиво. А второй парень, Ваня, наоборот, был хорош собой, с чубом. Душа компании – и выпить, и погулять. Выбрала Серафима второго. Себе на горе. Прожила с ним восемь лет, почти не видя его трезвого. Ему и сын был не нужен. Когда после очередного запоя мужа не стало, не очень-то она и ощутила потерю «кормильца». И тут пришла беда, которую совсем не ждала: сын тоже стал выпивать, причём сильно. Познакомился с разбитной девахой, привёл её в дом. Потом пошли у них дети. Так Серафима Ивановна приняла их под своё крыло, заменив мать и отца.

Со своей судьбой она смирилась, рассказывала мне продавщица, но однажды всё-таки испытала удар. Довелось ей встретить того самого Антона, у которого «зубы не так росли». Приехал он в деревню на дорогой машине с двумя рослыми сыновьями. Довольный, красивый, молодой – годы с ним ничего не сделали. Оказывается, они покупали здесь участок земли. Антон и Серафима не сразу узнали друг друга. Вернее, он в неё долго всматривался: неужели эта старушка в войлочных стоптанных сапогах – его первая любовь? Скомканной, неловкой получилась эта встреча. Больно было Серафиме Ивановне. Выбери она тогда Антона – всё бы у неё сложилось по-другому.   

Было дело, соседи Ильинских вызвали к ним представителей органов опеки. Родители Светы, Жени и Алёши неделю лежали в огороде пьяные, соорудив себе нечто вроде шалаша, и горланили песни. Ну, какие у них могут быть права на детей, если ничего уже не понимают? 

Приехали чиновники районной администрации, походили по дому: проверили ребятишек на вшивость, есть ли у них сменная одежда, заглянули в кастрюли. В одной из них была каша с какими-то «волосками».

– Это что? – поддела женщина один «волосок».

– Окорочок, – призналась Серафима Ивановна, – я его вилочкой тереблю на всех.

Пока бабушка была жива, жил и их дом.

И вот через год я снова оказалась в этой деревне. Такая же зима, и уже знакомая продавщица в магазине. Смотрю, в доме Ильинских нет огоньков. Чёрный провал напротив.

– Кончилась семья, – таков был ответ на мой вопрос.

После смерти Серафимы Ивановны быстро покинул этот свет и её сын, совершенно неприспособленный жить без матери. А его жена просто сгинула в неизвестности, однажды утром оставив на кровати своего младшего. Женю и Алёшу быстро определили в интернат. А Свету отправили учиться на пекаря, дали общежитие.

Неожиданно дверь в магазин отворилась, и на пороге появилась девчушка в осенней курточке с толстым шарфом вокруг шеи.

– О, только о тебе говорили! – воскликнула продавщица.

Это была Света Ильинская. Приехала забрать прикроватную полочку для своей общежитской комнаты. Призналась, что страшно идти в дом. Я вызвалась её сопровождать.

Мы долго раскачивали калитку, наполовину занесённую снегом. Старый дом, где прошло Светино детство, стоял с выбитыми стёклами и без двери. Мы поднялись по высоким ступенькам внутрь. Там царил полный разор: гнило тряпьё, валялись черепки посуды. Никакая полочка на стене уже не висела. Только печка была цела, даже побелка не облупилась. И вот около этой печки Света стала сосредоточенно ходить.

Оказывается, накануне ей приснилась бабушка. Будто бы она печёт блины и улыбается. В подшитых валенках, в фартуке своём. И говорит ей: «Когда меня не будет, ты печку навести. Она холодная, а ты погрейся».

Внучка Серафимы Ивановны зашла с другой стороны печки, где у них была маленькая лежанка. Пошарила там, просто так, рукой. В небольшом углублении нащупала какой-то предмет. Это был очечник. Раскрыла его, а там лежала тысяча рублей! И как полились из глаз её слёзы:

 – Бабушка милая, как же ты мне помогла!

А потом мы ехали со Светой в автобусе в большой и пока ещё чужой для неё город. Она крепко держала в варежке очечник.

 – Подрасту, немного встану на ноги и заберу детей, – сказала девушка по-взрослому.

 – А если мама тебя разыщет?

 – Какая мама? – удивилась Света. – Я теперь сама мама для Женьки и Алёшки. Как бабушка Серафима.