Если бы я знал, чем дело в тот раз кончится, то, возможно, другого раза и не было бы! Но я искренне гордился этой первой, отредактированной мной заметкой! Гордился до самого утра. А утром развернул газету и увидел, что молодой стажёр… выбросила всю мою правку к чертям собачьим и восстановила своё. «Секундная стрелка», конечно, осталась, но мне бы сразу обратить внимание на строптивый характер юной первокурсницы, на её несговорчивость и даже неуважение к моим «сединам» третьего или даже четвёртого курса ИГУ. Но я достаточно холодно поздравил начинающего автора с первой публикацией, и на этом, думал, всё. Меня ждала карьера от якутской районки «Ленские маяки» до иркутской «Молодёжки», до «Комсомолки» и «Правды». Её ждало телевидение – иркутское, красноярское и челябинское, будь оно неладно! А когда нас заманили жить в Москву, она пришла в Останкино на ЦТ, и всё было бы хорошо, кабы не 1991 год, когда журналистика как реальная сила всё-таки, я считаю, умерла и мы оказались достаточно безработными людьми: Людмила Кривомазова, в девичестве Меркушева, а первый раз замужем – Евтюхова, и я, Николай Кривомазов, последний ответственный секретарь газеты «Правда» (первым ответсеком была М. Ульянова). Был такой счастливый момент, когда идеологическое давление кончилось, а экономическое давление (безденежье «Правды») ещё не началось…

Если с чем-то и сравнивать это движение вверх по лестнице жизни двух выпускников отделения журналистики ИГУ, так это, конечно, с восхождением. Самым разным. Восхождением на километровую туристскую высотку Черского у въезда на Байкал, со стороны Иркутска. Восхождением повыше – в Саянах. Так сказать, «синеют далёкие горы» и прочая поэтическая дурь. Наше восхождение к высотам «Правды» и Центрального телевидения я бы назвал восхождением на Фудзияму. Для тех, кто не знает, безумно красиво звучит! На самом же деле я однажды совершил в Японии это действо и в итоге оказался… на куче вулканического пепла (как на свалке у котельной, работающей на угле). Помимо гари на вершине Фудзиямы красовались красные автоматы по продаже напитков и два автомата… по приёму использованной посуды: вставишь баночку, а её – шлёп и превращают в тоненький блин, за который выдают какую-то копеечку.

Насколько образно и точно сравнение с Фудзиямой, пусть каждый решает сам. Может, всё зря, а может, и не очень… Во всяком случае, Сева Овчинников, тот самый, который «Ветка сакуры», научил меня японской присказке: «Кто на Фудзияме не бывал, тот дурак, кто побывал там дважды – тот дважды дурак».

После такого восхождения можно было заняться несколькими вещами. Можно скулить по прошлому. Можно лизать, да пониже, новой власти. Мы выбрали третье: мы создали свой издательский дом «Гражданин» и худо-бедно начали издавать свои журналы. Причём это было не абы как, а строго продуманное решение. На мой взгляд, только две вещи движут нами (мною): национальное достоинство и национальное застолье. Причём чем выше уровень застолья, тем выше достоинство. И наоборот. Так появились на свет на-

циональный журнал «Гражданин» и журнал о нашем и ненашем застолье «Русская водка», причём они так тесно взаимосвязаны, что многие темы свободно перебегают из одного журнала в другой и никто этой ошибки не замечает. На мой взгляд, «Русская водка» – вообще самое трезвое на свете издание. Так, газета «Комсомольская правда» давно уже не пишет о комсомоле, но названия своего не меняет. Будет время, загляните на сайт rusvodkamagazine.ru и убедитесь, что я не вру. Страна и так основательно спилась, и надо как-то выбираться из этого состояния, чтобы окончательно не скурвиться и не заблудиться.

Как работают вместе над своими журналами муж и жена, я не скажу, чтобы не портить юбилей.

Как вообще работают вместе две Девы, я даже рассказывать не берусь!

Если я начинал редактором своей Людмилы, то теперь она редактирует все тексты и оберегает меня от политических ошибок, которые порой превращаются в экономические – в безденежье. Например, чем больше правды в журнале, тем меньше дают рекламы – такая вот особенность в наши времена…

И в заключение, видимо, нужно сказать какие-то бодрые, яркие или просто вежливые слова в адрес юбиляра. Но тут у меня закавыка. Мне… нечего сказать в адрес юбиляра – и так всё ясно. Знаете, это как в новой компании. Только зашёл, а уже видать, кто нажрался, кто соседку кадрит, а с кем можно и нужно непременно запереться на кухне и крепко поговорить «за жизнь» – умного человека сразу видно.

Таким умницей для меня в Иркутске было всё: и «Советская молодёжь», и отделение журналистики, да и сам Иркутск. За что отдельное спасибо царям и генсекам! Политика царского, а потом и советского правительства привела к тому, что в Иркутске оказались в невиданной концентрации самые умные люди планеты. Я вообще считаю, что нет другого такого города на земле, где бы на один квадратный метр было посеяно так много генов добра и мудрости, красоты и достоинства.

Так в ИГУ я попросту не замечал, что учусь. Всё было интересно и по-настоящему мудро. Декан после своей блестящей лекции мог пойти с тобою на набережную, выпить с тобой вина и продолжить свои размышления. Преподаватели наутро приносили свои заметки в «Молодёжку», и было неважно, кто у кого учится… Единственное, с чем можно сравнить наше отделение журналистики, – это Царскосельский лицей. Подбор лицеистов был, конечно, не такой звёздный, как при Пушкине. Но сам дух свободы, он был настолько духовитым, что мы его просто не замечали! Я вообще одно время думал, что только так и можно жить: учиться – в охотку, работать – в радость, а если кого-то нужно послать с чайником на рынок – за молдавским или грузинским винцом, то идти с Киевской, 1, по Урицкого в сторону рынка должен тот, кто свободен. Поэтому с чайником за вином ходили и Вампилов, и Распутин, и Слава Шугаев, и Гена Николаев, и даже Марк Давыдович Сергеев однажды в охотку прогулялся с чайником в руках, а потом, естественно, сочинил стихи, где рифмовались все полагающиеся для редакционного застолья вещи.

Мы вышли из отделения журналистики, как из гоголевской «Шинели». Поэтому многие на сегодня голые. Шинельшко-то – тю-тю!

Мы вылетели из гнезда Паши Забелина, как из сказочной теплицы! Поэтому сегодня многие просто позамерзали: крышу у той теплицы, похоже, снесло, а синоптики обещают очередное похолодание.

Мы стали журналистами в высшем понимании этого слова. Как космонавты – высшая степень народного уважения! Но сегодня космонавтов много, а ракет, извините, не хватает. Поэтому летаем в основном, как чайки. А чайки, они не только над морем («гордо реет…»), но и по свалкам нынешних олигархов, знаете ли…

Что дальше? А то я знаю! Знаю только одно. Нас дустом посыпай, а мы всё равно за своё! 

И вот я вижу, как стараниями знаменитого на весь мир отделения журналистики ИГУ в иркутскую «Молодёжку» или в «Восточку» заходит новая практиканточка…

Всё опять повторится сначала!

С 1970 по 1977 год работал в «Советской молодёжи»; с 1977 года – собственный корреспондент «Комсомольской правды» по Красноярскому краю; с 1982 года – собственный корреспондент «Социалистической индустрии» по Восточной Сибири, а потом по Южному Уралу; с 1987 до 1994 года – в «Правде»: собкор, замредактора отдела информации, ответственный секретарь газеты. С 1995 по 1998 год – обозреватель «Российской газеты». Окончил сценарный факультет ВГИКа. Генеральный директор издательского дома «Гражданин»