В музей – по паспорту

Невольное, но искреннее сострадание к судьбе расстрелянного адмирала Колчака начинаешь испытывать ещё на подходе к музею. Если театр начинается с вешалки, то музей истории иркутского тюремного замка (как он называется правильно) начинается с выписки пропуска, для чего необходим паспорт, и двойного тюремного тамбура. Пока в нём находится один человек, другой зайти не может – обычная практика для учреждений ГУФСИН. Сейчас в различных культурных заведениях настоятельно просят отключать сотовые телефоны. В этом музее таких проблем вообще нет: сотовые телефоны просто отбирают при входе. Возвращают при выходе в обмен на пропуск и спецжетончик. 

Начало экспозиции находится в одном из кабинетов основного корпуса СИЗО, и перед входом заключённые из хозобслуги сортируют передачи с воли – как полагается, во всём казённом, как в стихотворении Евгения Ройзмана: «Коцы новые на мне, шкеры да шаронка»… Шаронку, форменную куртку арестанта, украшает нашитый бейдж с номером отряда и фамилией. Редкий музей может похвастать столь правдоподобным антуражем. 

Сам музей растянулся на два здания. К камере Колчака ведёт подземный переход в соседнее строение, «одиночный» корпус. Самое замечательное, что корпус – действующий. То есть прямо во время экскурсий в нём, на всех трёх этажах, включая первый, музейный, в одиночных камерах сидят подследственные, обвиняемые по самым тяжёлым статьям Уголовного кодекса. Сейчас три «выставочные» камеры наглухо отгорожены стеной, а раньше на её месте были обычные двери. Говорят, что когда приводили первые экскурсии, арестанты сначала затихали, а потом начинали выкрикивать различные слова и предложения – не всегда литературные. 

Более того, обычно экскурсии проходят в вечернее время, и когда в шесть часов на втором этаже начинают по камерам развозить на тележке баланду, этот шум хорошо слышно экскурсантам. Узнав о его происхождении, нервные барышни бледнеют и просятся назад, на волю… 

Постоянный экскурсовод майор полиции, начальник отдела кадров Ирина Невмерич рассказывает:

– За время существования музея его посетили около 4000 человек. Сначала экскурсии носили стихийный характер, и сразу после открытия музея 29 ноября 2006 года интерес к нему был очень высоким. Сейчас как-то ажиотаж поутих…   

К камере №5, где адмирал Колчак провёл свои последние дни, интерес был всегда. И открытие подобного музея было выстраданным, но логичным. Изначально это был проект Иркутского краеведческого музея «Могиле моей нет места на земле», но когда в августе 2006 года проект выиграл грант, он разросся до «музея истории иркутского тюремного замка с мемориальной камерой Колчака». 

– Наш музей открывал лично губернатор Тишанин. Заодно он прошёл по всему корпусу, посмотрел камеры, – с гордостью рассказывает Ирина Невмерич. И задумчиво добавляет: – Это единственный губернатор, который посетил наш музей. Не ходят к нам губернаторы – видимо, считают плохой приметой.

Экс-губернаторская подпись открывает и книгу отзывов: «В день открытия музея камеры Колчака». За пять лет она существенно пополнилась. Здесь были многие «официальные лица», не нуждающиеся в представлении: Ястржембский, советник Путина Лаптев и советник Медведева Ушаков, гламурный адвокат Павел Астахов. Когда в апреле этого года прилетал президент, музей посетила толпа генералов ФСО в одинаковых чёрных пальто и с отсутствующей мимикой. Остались отзывы съёмочной группы НТВ, «честного детектива» Эдуарда Петрова и историка с ТВЦ Леонида Млечина (у последнего отвратительный почерк). 

Оставили свой след в истории и местные жители. Учительница из школы №3 прочувствованно написала: «Спасибо за профилактическую беседу», – видимо, экскурсия хорошо повлияла на её учеников. А члены некой молодёжной общественной организации «Иркутский монархический союз» оставили свою благодарность лично экскурсоводу. Так и написали: «Благодарность за отличное и безпарочное (орфография сохранена) ведение экскурсии». 

И только сами заключённые СИЗО лишены права посещения этого музея. Ирина Невмерич говорит об этом жёстко:

– Они сюда не в музей попали сходить. К нам могут зайти заключённые из хозобслуги, которые работают на этаже, но я против таких посещений. 

Портсигар всё-таки был…

Нет истории камеры Колчака без истории самого этого здания. Его построили за три года, закончив в декабре 1861-го – ровно полтора века назад. Периметр прочно вписался в историю города. Например, река Ушаковка изначально называлась Ида, а переименовали её в честь коммерсанта Ивана Ушакова, который приехал в Иркутский острог, поставил на её берегу свою мельницу и пекарню и в числе прочего снабжал хлебом арестантов тюремного замка. 

Ещё большую роль в этой истории сыграла река Сарафановка, впадающая в Ушаковку. Когда тюрьму строили, она протекала прямо под её стенами – что было предусмотрено, чтобы параши отмывать. Но со временем периметр расширялся и речушка попала на тюремную территорию. Из здания СИЗО в «одиночный» корпус ведёт подземный переход. 

Раньше им пользовалась для прохода на работу дежурная смена. Потом его стала топить Сарафановка, и в 70-80-х годах его закрыли, построив надземный переход. И тогда он получил неожиданную мрачную славу: в народе расползлись слухи, что где-то в недрах СИЗО есть тайный подземный ход. Ходу приписывали два разных направления: что он «расстрельный», то есть в него водили на исполнение высшей меры наказания, и что он ведёт прямо к Знаменскому монастырю – так объясняли несуразность с расстрелом Колчака. 

Дело в том, что до места, где якобы расстреляли адмирала на льду Ангары, от тюрьмы два километра. Зачем так далеко вести на расстрел – не понятно, поэтому придумали версию с подземным переходом, благо собственно технический переход из здания в здание внутри тюрьмы всё-таки существовал. Ирина Невмерич рассказывает:

– Конечно, расстреляли Александра Васильевича во внутреннем дворе, на расстрельной площадке. Где она была – сейчас показать невозможно, так как с тех пор во дворе много чего построили, и её следы полностью стёрты. К иордани, прорубленной во льду напротив Знаменского монастыря во время рождественских гуляний, его отвезли мёртвого и спустили в воду, чтобы не создавать места для паломничества поклонников Колчака. Могли бы сжечь прямо во дворе, но, видимо, остановило то, что это не христианский обычай – сжигать покойных. 

– Ходят слухи, что камера декоративная и сидел Колчак в другой…

– Нет, это не правда – камера настоящая. У неё и номер был такой же – пятый. Она угловая и во время гражданской войны была недалеко от входа – Колчака постоянно водили на допросы, так было удобнее. Кстати, не совсем понятен подобный интерес к камере: Александр Васильевич провёл в ней меньше месяца – с 15 января по 7 февраля – и в сутки проводил в ней всего по три-пять часов, так как его постоянно вызывали на допросы. 

Ирина улыбается и добавляет:

«От звонка до звонка» произошло от этого тюремного колокольчика (в правой руке тюремщика): в правилах внутреннего распорядка 1812 года все действия каторжанина,
от побудки до отбоя, регламентирует его, колокольчика, звонок

– Честно говоря, в восковой фигуре адмирала есть одна фактическая ошибка: когда он сидел в камере, он был совершенно седой. Но в остальном анатомически фигура полностью соответствует оригиналу. Я видела опись его вещей – когда его привезли, при нём не было ни оружия, ни орденов, ни драгоценностей. Один серебряный портсигар…

– Значит, портсигар всё-таки был? Легенда рассказывает, что он перед расстрелом бросил его красноармейцам со словами: «Пользуйтесь, ребята, мне он больше не понадобится».

– Ну, не знаю, говорил ли он что-нибудь подобное, но портсигар он действительно подарил одному из охранников. Жаль, его следы затерялись, и в экспозиции он отсутствует… – Ирина смотрит на фигуру адмирала, сиротливо стоящего в углу камеры и добавляет: – Говорят, когда он приехал в Иркутск, на нём была волчья шуба. Но когда делали фигуру, решили, что он в шубе будет напоминать какого-то барыгу, поэтому одели его в шинель – так сразу понятно, что человек военный. Хотя в шубе было, конечно, актуальней: по воспоминаниям, в день расстрела стояли сорокаградусные морозы. И вот мистика: я в музее работаю пять лет, и каждый год отмечаю, что в день расстрела стоит жуткий холод…

Тяжёлая энергетика расстрельного корпуса

Вопреки расхожему мнению, Колчака расстреляли не на льду Ангары, а в тюремном дворе, на расстрельной площадке

Соседство музея с действующим местом заключения накладывает дополнительную ауру. В одиночном корпусе сидят в ожидании суда те, кто находится на особом содержании и судится по особо опасным статьям. 

– Вы только напишите правильно: у нас здесь не тюрьма, здесь пребывают те, кто находится под следствием, – уточняет Ирина. – В этом корпусе кто может находиться? Например, дадут кому-то пожизненное заключение, он отсидит несколько лет, станет ему скучно – и он «вспоминает» новый эпизод, как он кого-то убил в Иркутске. Его везут сюда, и он попадает в одиночный корпус. Бывает, что ведёшь экскурсию, а тебя спрашивают: а там, за стеной, кто находится? И узнав, что там реальные арестанты, начинают просить: «А можно на них посмотреть?» Нельзя, конечно, это же не зоопарк!

Чаще всего подобные вопросы задают дети. Сотрудники СИЗО отмечают, что выросло поколение, лишённое реальных героев, которых им заменили герои фантомные – бэтмены и черепашки-ниндзя. И они бывают сильно разочарованы, встретив в коридоре заключённых из хозобслуги, тем, что у них нет рогов или любых других внешних отклонений от нормы. 

– У нас к заключённым другое отношение. Встречаешься каждый раз с человеком – он такой рыженький, безобидный. А тебе потом говорят: знаешь, за что он сидит? Он несколько бомжей в Ново-Ленино убил и расчленил. Потому уже когда начинают спрашивать: «А знаешь?» – то сразу отвечаешь: «Не знаю и знать не хочу!» – рассказывает Ирина. 

Хоть здание и называется одиночным корпусом, сидят в камерах в основном по двое. Как об этом говорят сами работники СИЗО, «один пол моет, другой ему песни поёт, и всегда есть у кого закурить попросить». Одиночное заключение считается страшным наказанием, и ему подвергаются только по особым причинам – те, кто приговорён к пожизненному заключению, агрессивные или душевнобольные. 

До 1963 года СИЗО №1 было тюрьмой, а первый этаж одиночного корпуса и вовсе считался «расстрельным» – заключённые говорили, что  в камеры первого этажа попадают только те, кто будет расстрелян. 

– Здесь действительно очень тяжёлая энергетика, – говорит Ирина. – Я сама ощущала какое-то присутствие именно около камер музея. Никого не видела, но чувствовала, что кто-то есть. Да что там, многие прямо говорят, что у нас в корпусе есть своё приведение. Женщины, которые работали здесь до нас, говорили: «Всё равно кого-то расстреляли несправедливо, и их души бродят здесь до сих пор неприкаянные». А когда установили видеонаблюдение, то уже несколько раз отмечали, что на экране видно движущиеся пятна, словно кто-то ходит. Мне лично рассказывал один начальник – не буду называть кто: ночью на экране видеомонитора они наблюдали вид из камеры: заключённый словно висит над кроватью и очень быстро вертится вокруг своей оси, и у книги, лежащей на столике, быстро-быстро сами собой перелистываются страницы. Его утром спросили: «Ну, как спалось?» Он говорит: «Нормально». Ну и не стали ему об этом рассказывать – решили, что в видеосистеме были какие-то помехи. А вот в административном корпусе никогда ничего подобного не наблюдали!

Мистика постоянно сопровождает всё связанное с одиночным корпусом. Например, говорят, что здесь часто работают те, кто знал иркутского маньяка Василия Кулика, также просидевшего здесь некоторое время. Здесь работали сосед Кулика по лестничной площадке и сын его одноклассницы. А когда на следствии здесь сидела известная местная предпринимательница Татьяна Казакова, то приходивший к ней батюшка утешал её тем, что это некий урок, ниспосланный свыше, который она должна осознать и примириться. 

Работники СИЗО отмечают, что в последнее время стало очень мало «сидельцев» с  хорошими мастеровыми руками – «все какие-то безрукие». Во всяком случае, выставка запрещённых предметов, отобранных во время обысков, быстро закрылась. В ней были собраны самодельные карты, татуажные машинки, чётки и фигурки из хлеба и «Большая советская энциклопедия» с вырезом в страницах, превращённая в шкатулку для хранения сотовых телефонов и прочих неразрешённых предметов. 

– У нас сидел один мальчик – вот он умудрялся делать из хлеба и раскрашивать кетчупом такие вещи, что люди принимали их за пластмассовые. Он здорово делал «зарики», как здесь называют игральные кости для нард, – вспоминает Ирина.  

Сейчас в шести корпусах СИЗО №1 содержатся 1200 человек при лимите в 1478.  Говорят, что пик увольнений приходится на третий год работы в охране: если человек проработал три года, он уже не уйдёт. Рекорд самого быстрого увольнения составляет два дня: человек так испугался тяжёлой психологической обстановки, что ушёл и даже не вернулся за трудовой книжкой. 

А для кого-то это просто музей. У него уже успели появиться собственные поклонники. Второй год подряд приезжает 82-летняя женщина из Москвы по имени Агнетта. История у неё очень романтическая: она посмотрела фильм «Адмирал» и влюбилась не в актёра Хабенского, а в личность Александра Колчака. И с тех пор она каждый день пересматривает фильм, а раз в год ездит в Иркутск, в музей.