Когда живёшь долго, не надо учиться тонкостям литературоведения. Достаточно просто быть любящим читателем. Литература сама пройдёт перед тобой, и ты увидишь торопливых «фотографов дня», кто будет снимать сегодня, чтобы состариться назавтра, и редких «живописцев», кто умеет сложить будни в долгий свет жизни.

В поэзии это потоньше. Музыка стиха лучше прячет день. Но и там долго не напрячешься, и Муза самим своим платьем выдаст, бегает ли она за модой или предпочитает одеваться со спокойной добротностью простой потребности жизни.

Сегодня поэзия часто умна, иронична, и с ней хорошо «выходить в люди», но трудно делить воспоминания и жить в одно сердце. Может, как раз потому, что живёшь долго и ищешь в поэзии больше, чем ищет в ней молодой человек, чья душа ждёт мгновенного единомыслия.

Я думаю об этом, читая книги Анатолия Горбунова с их сердечной простотой и открытостью, и не могу нарадоваться этой доверчивой открытости. Он тоже дня из виду не теряет. И матушка-история, которая в последнее время всё мачехой норовит обратиться, никуда из его стиха не девается. Попробуй закрой на неё глаза, когда она только и делает, что старается убить в тебе память и душу. Но Анатолий и в сопротивлении злому дню умудряется устоять народной крепостью. Он, может, особенной тонкости-то в понимании лукавой истории и не выказывает, и господину политику покажется поверхностен (зло всегда притворяется глубоким и неизбежным), но в самом существе понимания дела поэт будет крестьянски точен и праведен в суде. Это особенно видно в его поэмах – от «Пастуха» до «Деревни» – с их житейской прямотой, где перепадает и мировым притворщикам, и своим лжецам, так что когда бы они читали поэзию, а не только газеты и политические еженедельники, то скоро увидели бы, что перед крестьянским умом они все голы, как ни рядись в одежды «реформ» и «гражданских обществ», «прав человека» и «демократических процессов».

Я не буду приводить цитат – тут важно дыхание целого, а не хотя бы и ловко выхваченное четверостишие. Тем более что поэзия Горбунова скорее кольцовского, чем некрасовского наряда, и в короткой цитате может показаться бедноватой и прямолинейной. Тут только общее дыхание глубоко и сильно.

Откуда же берётся эта умная сила? А из самой жизни и берётся. На одной из фотографий в его книге «Сторона речная» снята семья поэта в 1952 году – мать с отцом и семеро детей. Эту спокойную твёрдость не пошатнёшь. И от таких прямых взглядов никаким политическим красноречием не закроешься. Это и есть исток «поэтики» Анатолия Горбунова, его лирической силы. Его школа и его опора. Тут не завиляешь и в модернизм не ударишься. А те, кто знал его поэзию прежде, легко увидят, как естественно она растёт (именно как растут деревья – незаметно и неуклонно: только вроде бы прутик, а уж смотри – шумит широкая крона), только ещё парень с твёрдой складкой рта 1959 года (такие складки мы, кажется, носили в пятидесятые годы все), а уж вон играет с внучкой. Так иногда каждому из нас жизнь кажется мимолётной, а начнёшь оглядываться, и оказывается, в ней было всё, чем жил народ и что зовётся историей: были послевоенный голод, колхозная неволя, бедованье деревенского сердца по городам, любовь, молодость, счастье, утраты. И труд, труд, труд. А стихи будто и не прямое дело, а так – сами собой, как ветер, ручей, свидание. Птица ведь тоже не для песни живёт, а мы её только по песне и знаем.

Вот и Анатолий жил как все, весь на виду, а из жизни-то сложилась нечаянная песня, простая, как небо и солнышко, детски ясная и тоже вся на виду. И всем нашлось место – родителям, семье, пастухам и парторгам, старухам и невестам, дуракам и умным, вождям и жуликам, палачам и жертвам, а в детских стихах, которые у него естественны, как отцовская нежность, – и всем цветам, птицам, росомахам и медведям, тайменям и налимам, жукам и лягушкам.

Оказалось, всему – любви и гневу, ненависти и благодарности, счастью и горю – есть в русской душе своё целительное слово, своя мелодия, которая и зло и ожесточение преобразит в спасительную песню, а ею и живёт всякий русский человек. А уж крестьянин и вовсе, потому что так живёт вечный, ставленный им порядок мира, где «бани, завозни, изба, стайка, загон и повети», где «деревенька с рукавичку, ребятишки мал-мала», где «повисла над лугом изба на ниточке дыма», где «обвила шиповник чина луговая», где «кузнечики куют алые цветочки», где поэт назвал каждую былинку и тем вырастил и сохранил Родину и для нас.

В этой долгой песне плачут вдовы, отдавшие Родине мужей и последние силы на полях, а доживающие в забвении и нужде («С Гитлером насмерть сражались, били картошкой под дых. Что же ты нынче, держава, душишь кормильцев своих?»), уходят на чужие войны русские мальчики («Полегли, а за что – неизвестно. Ой ты, Родина – Спас на крови»), пьют мужики («Чувство Родины, видимо, глушат»). И особенно горькой горечью отзовётся в сердце при огляде минувшего укор Бог весть кому (никак у нас на Руси виноватого не найдёшь): «Украшение русской земли, вот уйдут они в мир незабудок, удалые кормильцы страны, и таких уже больше не будет».

Подлинно – не будет. На наших глазах как будто выветривается человек, теряя земную силу, прежнюю надёжную прочность, так что уж теперь скажешь «народ», а плоти-то за словом и не найдёшь. И вот при всём этом книги поэта светлы. Это милосердная русская Муза сама опечалит реальностью, но сама и утешит певчим своим, золотым словом, которое одно всё держит нас, хоть мы уже и его в последние годы норовим свести со свету.

Тем и хороши книги Анатолия Горбунова, что поэт ухватывает родное слово и бережёт его, не боясь укора в старомодности. Его голос негромок и, может быть, недалеко слышен. Но он – та святая земля, из которой вырастают великие плакальщики и певцы России, её Некрасов, Есенин, Рубцов. Он об этом и думать не думает, а только неустанно трудится на своём малом поле. Душа его крестьянская подсказывает, что если мы и спасём себя, и устоим, и останемся на карте мира, в саду народов великой Россией, то им, им – русским словом, которое и история, и память, и надежда, и оружие.

Пока такая поэзия живёт, живут и птицы и травы, небеса и дети, и сами мы, такие умные, иронические и «европейские». И Родина наша, чья главная сила и была всегда в любящем сердце, в духовной верности и лирической чистоте, в доверчивости и благодарности Богу.

Я выхожу из книг Горбунова спокойнее и увереннее. Мы ещё дома, стены нашего языка ещё хранят нас. И музыка ещё не покинула сердца. Тревога не уходит – мир не сулит торжества разума, но душа ещё помнит землю и слово, а это уже ключ от всех чужих железных дверей на родную волю, к спасающей нас природной цельности.

Поклон и благодарность поэту за необходимое самостояние.