На веранде начинался уже обещанный афишей дивертисмент, и тот же заводила-чиновник предложил проскочить коротким путём – через кусты. Барышни принялись было возражать, но в это время хрустнула ветка черёмухи и на дорогу выбежала особа в палевом наряде. Она так стремительно бросилась к пароходу, что лица её не удалось разглядеть никому. Зато барышни вдохновились её порывистостью и смело ступили в заросли. Но у самой изгороди весёлые голоса резко оборвались…

Ботинок пришёлся к мужскому следу

Как написала спустя два дня газета «Восточная заря», около шести часов вечера приехавшей в сад «Царь-девица» публикой обнаружен был труп молодого мужчины. Прибывшие власти установили, что смерть наступила от огнестрельного ранения в левой части груди. 

В убитом опознали 18-летнего Николая Корейшу, конторщика материальной службы Забайкальской железной дороги. Около трупа найдены мужские и женские следы. Ботинок с покойного пришёлся к мужскому следу, женские же затерялись в траве среди кустов. Выстрел произведён из револьвера системы браунинг, каковой был и у покойного. Ни рядом с ним, ни в его квартире револьвера не обнаружено. А проживал покойный в служебной квартире своего дяди, управляющего Иркутским отделением Государственного банка. То есть, собственно, в помещении банка на Амурской. Второй его дядя числился по губернскому управлению и достиг уже чина статского советника.

Приступая к обязанностям иркутского полицмейстера, Василий Андреевич Бойчевский представлялся им обоим, и Корейша-банкир, заинтересованный в дополнительном полицейском посту, пригласил его даже на чашку чая с коньяком. Там-то, на квартире, и увидел он молодого человека со спокойными, чуть замедленными движениями и рассеянным взглядом, излучавшим странно будоражащую энергию. Этакие типажи не раз встречались Бойчевскому, и он считал их куда опаснее откровенных буянов. Но как было об этом сказать уважаемому банкиру? Конечно, Василий Андреевич не решился. А теперь вот думал: «Как же избирательна наша природа: Корейшам-старшим дала всё, а младшего обделила и бросила, как измятый бутон на обочине сада».

Полицмейстер узнал о случившемся от… парикмахера

Летом нынешнего, 1909 года иркутскую публику приглашали в два сада: хорошо знакомый всем Интендантский и загородный «Царь-девица». Что до первого, то за ним в оба глаза смотрело Общество народных развлечений, так что и цены там были низкие, и театральный репертуар отвечал самым строгим требованиям. А в «Царь-девицу» публика допускалась с собственною провизией, и пока господа в буфете наслаждались винами лучших фирм, чуть в стороне от дорожек разгуливалась простонародная вольница. 

Ничего хорошего выйти из этого не могло – Бойчевский так и сказал об этом своей супруге, но та заметила очень резонно, что лично для него даже и спокойнее: загородные преступления, пусть и совершённые иркутянами, станут разбираться в уезде. И действительно, о несчастье с Корейшей сообщили полицейскому уряднику, тот связался с приставом четвёртого стана Иркутского уезда, а Бойчевский узнал о случившемся от… парикмахера. Тут сработала обычная сарафанная связь: одна из барышень, обнаруживших тело Корейши, оказалась дочерью владельца центральной иркутской парикмахерской и немедля прибежала к отцу. Василий Андреевич, побритый и спрыснутый лучшим одеколоном, как раз поднимался с кресла, чтобы успеть к вечернему присутствию… 

Не доезжая до полицейского управления, он остановился у здания банка и как мог подготовил Корейшу-старшего. А уезжая, просил звонить в любое время дня и ночи. Хотя вряд ли он мог оказаться ему полезным в предстоящие дни.

Не важно, правда это или ложь

На другое утро Василий Андреевич сразу проехал на вокзал: из части позвонили, что объявился старый «клиент» – однорукий  глухонемой вор, уже отбывавший срок за кражи и только недавно вышедший из тюремного замка. От старого «ремесла» он, как выяснилось, не избавился, а только переместился с Мелочного базара на станцию. И в первый же день умудрился стянуть подушку.

Пока полицмейстер увещевал вора-инвалида, прибыл поезд с востока и с него сняли мёртвого пассажира: оказалось, на разъезде Култук вагон так дёрнуло, что пожилой господин не удержался на полке и, падая, сильно ударился головой.

В самом же Иркутске день выдался на редкость спокойным. В утреннее присутствие, то есть с 11 и до трёх часов дня, были только два посетителя, и Василий Андреевич даже успел прочесть местную судебную хронику. Внимание газетчиков на этот раз привлекло слушавшееся в окружном суде дело по обвинению в диффамации бывшего редактора «Сибирской зари» Титкова. Полицмейстер припомнил, что, действительно, была в этой газете статья со станции Борзя и в ней рассказывалось, как служащий железной дороги Моракин проиграл в карты 1000 казённых рублей. Но Бойчевский не знал, что растратчика денег понизили в должности и в окладе. Оно бы и справедливо, но истец подвёл полученную «обиду» под статью 1039 Уложения о наказаниях, то есть под «оглашение позорящих сведений, независимо от того, истинны они или ложны». И вот это-то «истинны или ложны» и заставило суд взыскать с бывшего редактора 100 рублей, а в случае неуплаты в срок заменить этот штраф месячным тюремным заключением!

Новый способ экономии электричества

Ещё судебная хроника показывала увеличение числа подсудимых-крестьян, что вовсе не удивило полицмейстера. Ведь он каждый день ездил мимо склада переселенческого управления. И по неизменной забитости сельхозорудиями мог судить о хроническом недороде, а значит, безденежье. Ну а где безденежье, там и добывание «корма» на стороне, то есть в городе, и уж неважно, законным или незаконным путём. 

Даже копеечная литература, посвящённая тонкостям травосеяния, лесоводства и элементарного огородничества, была не востребована крестьянами, и залежавшиеся образцы усиленно предлагались иркутянам. Кстати, нынешним летом у многих из них высвободилось время для чтения: городской театр был закрыт на ремонт. 

Глядя на то, как на глазах хорошеет его фасад, и смотритель Иерусалимского кладбища просил городскую управу дать средства на исправление забора, равно как и всех трёх ворот и лестницы, ведущей на Иерусалимскую гору. Управа обещала выйти на Думу, но жизнь гласных никак не выбивалась из привычного русла «назначения заседаний и откладывания их до следующего вторника». В отсутствие городского головы рассмотрели не предусмотренный повесткой вопрос об электрических столбах на Большой – и дружно проголосовали за то, чтобы установить их… прямо посреди улицы. И теперь голова добивался отмены вредоносного постановления – в общем, полицмейстер делал вывод, что рассчитывать надо только на свои силы.

По примеру других цивилизованных городов Бойчевский постановил печатать свои приказы (исключая внутренние) в местной прессе. И «Восточная заря» любезно поместила указание приставу второй части «отнюдь не пропускать обозы ассенизаторов по Шелашниковской улице, мимо Интендантского сада». А также приказ всем полицейским «отнюдь не допускать на Хлебный базар и прилегающие к нему улицы торговцев сеном, дровами и лесоматериалами. А препровождать их всех на Сенную площадь». Специальным приказом регулировалось и движение экипажей перед входом в городской театр.

Под влиянием скуки и жары

На ближайший понедельник был назначен отчёт Бойчевского губернатору Петру Карловичу Грану, а тот, известное дело, не терпел общих фраз и требовал, чтобы ему представляли, «куда ветер дунет и почему». Василий Андреевич завёл даже отдельную папку и складывал туда разные записочки со своими мыслями. Предстоящий отчёт, в сущности, сложился уже, правда, вывод, который с неизбежностью следовал из него, для самого полицмейстера оказался несколько неожиданным. А вывод был тот, что «установившийся прочный мир чреват преступлениями от скуки». 

Чтобы не показаться голословным, приходилось обставлять его разными фактами, даже и не связанными напрямую с Иркутском. Так, в качестве иллюстрации Бойчевский хотел использовать недавний случай на первом железнодорожном разъезде, где начальник Лисайчук и помощник его Ковальчук из-за сущего пустяка пошли друг на друга в рукопашную. В то же самое время на третьем разъезде начальник Солодко схватился с помощником Пешко – и от верной смерти спасся исключительно бегством. 

Одни только учёные сохраняли невозмутимость. На недавнем собрании в местном Географическом обществе всплыла вот какая история: более семи лет назад в Москву, в мастерскую Ф.К. Лоренца, отправлены были три соболиные шкурки, чтобы из них были изготовлены чучела. Все расходы принял иркутский коммерсант Б.Г. Патушинский, пожертвовавший и самих соболей. Однако ж они до сих пор остаются в Москве! Полтора года назад консерватор музея обратился к г-ну Лоренцу письменно, но ответа не получил. 

Прочитав об этом в газетной хронике, Бойчевский был так возмущён, что хотел уже было звонить и предлагать обратиться в полицию Санкт-Петербурга. Но, прочтя последнее предложение, понял, что это было бы неуместно: «распорядительный комитет постановил ещё раз просить г. Лоренца о водворении соболиных шкурок на место».

Автор благодарит за предоставленный материал сотрудников отделов историко-культурного наследия, краеведческой литературы и библиографии областной библиотеки имени Молчанова-Сибирского