«Соты» городских многоэтажек и «ульи»  сельских подворий бывают так непроницаемы, а  равнодушие окружающих настолько глухо, что  детское отчаяние далеко не всегда видимо миру. В таком отчуждении – исток многих трагедий. О том, есть ли возможность его преодолеть, наделив детское страдание правом голоса, накануне научно-практической конференции мы беседовали с начальником управления организации медицинской помощи минздрава Иркутской области Еленой Голенецкой. 

– Елена Сергеевна, давайте признаемся: дети во все времена и при любой политической погоде всегда были, если можно так выразиться, в «страдательном залоге» у общества. Так уж устроен мир – как в известной басне: у сильного всегда бессильный виноват. Но именно в последнее время тема эта возникает всё настойчивее и откровеннее. Как по-вашему, тут мода на «остренькое», будоражащее пресыщенные нервы, или нечто более серьёзное, сигнализирующее о каком-то сдвиге в общественном сознании?

– Я надеюсь на то, что всплеск интереса к ещё недавно «неформатной»  теме свидетельствует о гуманизации нашей жизни, о росте самосознания и гражданского самоуважения. Наносное, рассчитанное на досужее обывательское любопытство отойдёт, уступив место принципиальной позиции. И позиция эта в защите наших детей от насилия, причём не только физического, но и духовного. Потому что оградить подрастающее поколение от зла в любом его воплощении – значит защитить будущее.

– Всё, что вы говорите, конечно, правильно. Только вот кто бы знал, как от абсолютно правильных теоретических выводов переходить к действиям, несущим реальный, конкретный результат. 

– Конкретный результат приносят только конкретные, лишённые шумихи дела. Тяжёлое положение ребёнка в семье не всегда легко заметить. Ведь ребёнок почти никогда не откровенничает. Как бы к малышу ни относились в семье, родители для него всё равное самые родные люди. Поэтому приходится порой, прислушиваясь к профессиональной интуиции, делать свои выводы. Поверьте, понятие «благополучной» или, наоборот, «неблагополучной» семьи очень относительно. В «благополучных» семьях за закрытыми дверями, бывает, разыгрываются серьёзные драмы. Вот почему мы, детские врачи, должны обращать внимание на любые внешне безобидные ссадины и синяки. Да, за один обычный приём в поликлинике угадать ребячью трагедию очень трудно. Но детский врач сегодня не одинок. В минздраве Иркутской области разработана программа, предусматривающая взаимодействие нас, медиков, с учителями, детскими психологами, комиссиями по делам несовершеннолетних, работниками УВД. И речь идёт не только о малышах. По общепринятым физиологическим параметрам детство расстаётся с человеком на пороге его восемнадцатилетия. Вот в течение всего этого периода жизни должна быть выстроена единая линия защиты, страхующая ребят от любого посягательства на их нравственное и физическое здоровье. Но, конечно, сейчас, когда начался новый учебный год, особая ответственность ложится на школьных медиков и психологов: любая перемена в поведении ли ребёнка, в отношении ли к учёбе – всё должно настораживать. Часто за, казалось бы, несущественными эпизодами школьных будней скрываются непростые катаклизмы в семье. Именно школьный медик в первую очередь должен насторожиться.

– Но часто школьного врача или, на худой конец, среднего медработника в школе нет. Некому настораживаться…

– К сожалению, вы правы. Педиатров вообще не хватает: и на участках, и в стационарах. И, увы, в школах. Это проблема не только нашего региона – всей страны. Мы ожидаем, что программа по модернизации здравоохранения поможет разрешить эту ситуацию. 

– Каким образом?

– В первую очередь увеличением зарплаты и укреплением престижа школьного врача. Должность школьного врача – прерогатива минздрава. Логично, что и ставка его должна повыситься, как в любом учреждении здравоохранения. В идеале очень хотелось бы, чтобы школьные врачи получали не меньше участковых педиатров. Потому что нагрузка у них, если относиться к обязанностям честно, очень большая. Открыть повсеместно врачебные кабинеты пока не получается. Они есть в школах крупных городов. Но это не значит, что малокомплектные или школы далёких от райцентров населённых пунктов даже сегодня вне сферы внимания медиков. Врачебный контроль за ними возложен на работников участковых больниц или фельдшерско-акушерских пунктов. 

– Но ведь мы говорим не только о физическом благополучии ребят,  особенно тех, кто вступил в трудный подростковый возраст. Жизнь жестока, все издержки её суровых уроков предусмотреть, тем более предупредить,  трудно. Хорошо, если к родителям есть доверие. Но в современных семьях такие отношения редки; чаще подросток остаётся один на один со своими проблемами. Тогда до беды рукой подать.

– Сейчас по всей стране открываются так называемые клиники, дружественные молодёжи. Их медико-социальные отделения как раз и рассчитаны на то, чтобы успеть подать подростку руку помощи раньше, чем он окажется в тяжёлой ситуации.

– То есть эти лечебно-профилактические учреждения, по замыслу, рассчитаны на специфического пациента – на молодого человека, у которого ломается не только голос, в организме которого происходят не только физиологические сдвиги, но и нравственные ориентиры претерпевают возрастные изменения?

– Именно так. Персонал таких клиник обучен и специально ориентирован на непростой переходный возраст, на специфическое восприятие действительности подростка, наконец, на его психологические особенности. У нас сегодня в Приангарье шесть таких медико-социальных отделений, работающих в режиме клиник, дружественных молодёжи. В самом Иркутске они развёрнуты на базе  детской поликлиники № 2 и детского отделения поликлиники № 8, что в Ленинском районе города. Каждый год по мере реализации программы «Модернизация здравоохранения» мы постараемся открывать в нашем регионе не меньше трёх таких крайне необходимых взрослеющим ребятам лечебно-профилактических учреждений. Их штат будет включать не только уролога, гинеколога, венеролога, но также социального работника и юриста. Как понимаете, предусмотрены те самые сложные проблемы, которыми не каждый подросток решится поделиться с домашними. 

– Да, разумеется, лучше поделиться своими сложностями с врачом или юристом, чем получить «консультацию» поднаторевшего во взрослых передрягах «авторитета» по уличной компании. Вопрос в том, станут ли по-настоящему популярными такие отделения в подростковой среде, удастся ли им завоевать ребячье доверие.

– Анализ деятельности уже функционирующих у нас медико-социальных отделений позволяет судить о положительном результате. Не в последнюю очередь имеет значение тот факт, что туда любой  подросток может обратиться анонимно и получить необходимый ему совет или реальную помощь. В ближайшее время мы откроем такие медико-социальные отделения в Шелехове, Усть-Илимске и Усолье. Чем слабее  у вступившего в трудный возраст человека чувство одиночества, тем больше гарантия его повседневной безопасности.   

– Но бывают такие стечения обстоятельств, перед которыми, как мне кажется, самая крепкая линия обороны, якобы страхующая ребёнка, не спасает. Имею в виду покушение на его сексуальную неприкосновенность. В последнее время только и слышишь с телеэкрана, только и читаешь в Интернете или в печатной прессе, причём не обязательно в жёлтой,  о случаях совращения малолетних или не достигших совершеннолетия.  То ли какая-то бешеная эпидемия действительно порушила заградительные нравственные устои в обществе, то ли средства массовой информации, напав на «ходкий товар», принялись тиражировать его сверх всякой меры. Как вы думаете?

– Я полагаю, не то и не другое. Сексуальное насилие над ребёнком как  акт самой циничной жестокости по отношению к нему – вовсе не «открытие» новейшей цивилизации. Педофилия как нравственная немочь известна со времён древнего мира. Я не сторонница бесконтрольного  смакования таких сюжетов: «препарируя» каждую острую подробность перед широкой публикой, мы лишь разогреваем нездоровый интерес, но никак не предупреждаем само надругательство над личностью ребёнка. Но объективно сама по себе тема этой ребячьей трагедии – одна из самых закрытых семейных тайн. Причин тут много. Не последняя из них – страх семьи перед алчным любопытством прессы, готовой публично смаковать все подробности случившегося. Между прочим, по статистике  почти в 60 процентах случаев детей обижают либо ближайшие родственники, либо хорошо знакомые друзья родителей. Но ведь сам-то пострадавший ребёнок нуждается в оперативной врачебной помощи. Прежде всего, обследовании на предмет заражения инфекцией. Один контроль по поводу ВИЧ должен продолжаться в течение года. Не менее важна в таком случае и помощь квалифицированного психолога: ребёнку, чтобы след от трагедии не исковеркал всю его дальнейшую жизнь, требуется длительная коррекция. У нас есть такая служба. Но чтобы выйти на контакт с ней, семье потребуется мужество обращения к специалистам – врачам. Однако тут уж не угадать, что возобладает: здоровье и благополучие ребёнка в будущем или сиюминутный  ложный стыд за то, что с ним стряслось…