Если ты умный, то где твои деньги?

Проблема, разумеется, не в том, что журналисты принципиально отличаются  друг от друга: при равных условиях и одной и той же школе этого случиться не могло – разные у них редакции. Михник – бывший диссидент, в годы правления генерала Ярузельского дважды побывал в тюрьме и прекрасно знает, что каждый может иметь собственное мнение. Он готов спорить со своими сотрудниками – что и случалось несколько раз на глазах иркутской публики – и отстаивать своё мнение не приказами, а аргументами. В России такой номер не пройдёт, и в этом наша принципиальная инопланетность. У нас, чтобы получить признание, нужно быть частью группы, причём нести признаки этой группировки, такие же ясные, как кивер солдата времён наполеоновских войн. 

Разногласий в наших отношениях хватает, согласитесь. А вот культура дискуссии не сформировалась в принципе. Вспомните, когда в последний раз вы спорили с кем-то и смогли его убедить. Вспомните, когда вы видели подобное по телевизору. Лучшими примерами такого свойства могут стать разного рода «суды времени» и «к барьеру»: преимущество одного из диспутантов в соотношении 95 к 5%, не меняющееся в течение всей передачи, – это как раз из этой оперы. Дискуссии нет, есть «избиение младенцев» превосходящими силами, причём в победителях, как правило, оказывается именно тот, кто защищает наиболее радикальную, кровавую и жестокую версию нашей истории. Иркутский пенсионер, пырнувший ножом своего более молодого оппонента (якобы из-за того, что парень не уступил ему место в транспорте), на несколько дней стал настоящим героем всюду, где сходились вместе хотя бы два человека от 65 и старше: ну как же, отстоял авторитет старшего поколения, наказал зарвавшуюся молодёжь! Альтернативные версии развития событий не рассматривались в принципе, только «отстоял и наказал». 

Журналист в нашей стране по определению не может быть моральным авторитетом. Как, впрочем, и писатель и учитель. Потуги представителей этих трёх цехов выступать с какими-либо суждениями о настоящем и будущем случаются редко: логика капитализма, согласно которой каждая социальная группа имеет ровно столько влияния в обществе, сколько у неё денег, срабатывает безукоризненно – если у тебя нет денег, что ты знаешь о жизни вообще? Журналисты, зарабатывающие в среднем намного меньше, чем положено для прохождения в «средний класс», не имеют веса ни в глазах этого самого среднего класса, ни в глазах всё ещё сохранившего пролетарскую гордость рабочего класса, ни, разумеется, в глазах власть имущих. Учителя, как,  кстати, и врачи, получающие зарплату из бюджета, стали уже образцом бедственного положения и некомпетентности: учиться и лечиться, и это вам заявит почти любой житель России, лучше всего за рубежом, наши системы образования и здравоохранения производят только неучей и инвалидов. 

Отчасти противоречия между высоким самомнением врачей, учителей, инженеров и журналистов и укоренившейся в обществе оценкой их значения являются наследием предыдущей эпохи, когда быть «сильно умным» означало быть классово чуждым, подозрительным выходцем из буржуазной среды. Если на протяжении 75 лет обществу внушают, что фундаментом общественно-политической системы является сознательный пролетарий в союзе с трудовым крестьянством, вооружённый самой передовой политической теорией, направляемый единственной в стране партией (имеющей на вооружении надёжный «карающий меч») и строящий коммунизм – вековую мечту всего человечества, то следы этого учения останутся надолго. В условиях, когда любое количество рабочей силы можно ввезти из-за границы и эксплуатировать как душе угодно, пролетариат утратил своё былое значение; крестьянство, как прозорливо указывали писатели-«деревенщики», распалось на изолированные группы частично деклассированного сельского населения, а «направляющая сила» в сотрудничестве с «карающим мечом» увлечены переделом сфер влияния и уже не пытаются приукрасить свою власть  реверансами в адрес шахтёров и ткачих. 

Умный в гору не пойдёт

С писателями ситуация сложнее. Не все сейчас понимают, какими суммами оперирует средний писатель, что он может и с кем связан. Захар Прилепин, например, получил крупную денежную премию, о чём из газет могли узнать даже те, кто никогда не читал ни одной книги или хотя бы эссе лучшего русского писателя первого десятилетия XXI века. Ну и что? Ту же самую сумму можно заработать за пару лет, торгуя в Иркутске крупными партиями китайского ширпотреба или имея в собственности две-три авто-

стоянки в Новосибирске. Что, согласитесь, намного проще, чем десять лет писать книги – во всяком случае, писателей у нас десятки или сотни на всю страну, а коммерсантов разного масштаба многие сотни в каждом городе. Гораздо больше веса словам Прилепина (если бы ими хоть кто-то интересовался с мыслью обустройства собственного бытия) мог придать тот факт, что десять лет назад он воевал в Чечне, а сейчас имеет небольшой, но стабильный бизнес, резок в суждениях, способен ответить ударом на удар и вообще производит впечатление человека брутального. По нашим среднероссийским понятиям – настоящий мужик: не спился, не «сторчался», содержит семью, никуда «валить» в истерике не собирается. Ну так ведь это подвиг сравнительно небольшой, многие не просто удержались на плаву, но и поднялись над своим социальным слоем куда как высоко. Припоминаете?

Березовский, Ходорковский и иже с ними – десятки и сотни долларовых миллионных и миллиардных состояний появились в стране всего за несколько лет и вовсе не потому, что их владельцы были умнее других. Ещё 20–25 лет назад эти люди работали в комсомоле, заведовали лабораториями в НИИ и писали кандидатские на псевдонаучные темы – что-нибудь о преимуществах социалистического пути развития африканских стран перед капиталистическим. А сейчас всем образом жизни демонстрируют обратное на примере России. Лаборатория в НИИ – это ещё сравнительно неплохой вариант, Чичваркин вообще гордился тем, что начинал чуть ли не с контейнера на оптовом рынке. 

Как и во всякую другую эпоху первоначального накопления капитала, энергичность, готовность переступить через формальности и рамки сегодня значат намного больше, чем воспитание, образование и умение на слух отличить Шуберта от Шнитке. Жизнь в принципе не требует обширных необязательных знаний, которые в нашей стране считались признаком интеллигентности. Можно ровным счётом ничего не знать о небе над Аустерлицем, путать Ленского с Онегиным и Репина с Саврасовым. Вместо этого достаточно знать, как договориться с гибэдэдэшником о техосмотре, с участковым – о проживании на дачном участке бригады гастарбайтеров из Таджикистана и суметь обмануть этих гастарбайтеров при расчёте. Освоив эти навыки, на следующем этапе жизненного пути такой человек будет договариваться с мэром о приобретении земельного участка в парковой зоне или муниципальной собственности по бросовой цене, с партийной организацией – о проходном месте в списке. «Устроившимся» можно завидовать, верить – едва ли. 

Польский редактор Адам Михник может, ни на секунду не задумываясь, сказать: «Я интеллектуал». И все согласятся: раз человек не стал докером или строителем, сантехником или пилотом гражданской авиации, но зарабатывает своими знаниями – он интеллектуал. В Иркутске этого себе не позволяет ни один человек, даже если он в принципе не знает, что такое физическая нагрузка, и никогда ничем иным, кроме слов и мыслей, не зарабатывал. Потому что в нашей стране интеллектуал – это не профессия и за знания вообще не платят. Даже если речь идёт об адвокате или кинокритике: в первом случае платят за умение договориться с правоохранительными органами и судьёй, во втором – за умение привлечь зрителя даже на самый мерзкий и абсурдный фильм. Платят за умение обойти правила, а не за их соблюдение. Даже в новых отраслях экономики, созданных буквально в последние десятилетия, обойти законы и украсть чужую интеллектуальную собственность в виде программного обеспечения или музыкального произведения гораздо выгоднее, быстрее и проще, чем создать её заново самому. Кстати, и надёжнее: в России практически нельзя защитить свою собственность от рейдерства, всё равно – частного или государственного. К тому же быть нарушителем законов более привычно, чем потерпевшим – все мы так или иначе что-то нарушаем, практически каждый день. Такие в стране законы, и если дело сулит прибыль, то законом больше, законом меньше – для многих не важно. 

Зачем Дюма Союз писателей?

Итак, благодаря тому, что вместо формирования сложной структуры взаимодействующих друг с другом страт, слоёв и групп российское общество разделилось на две большие группы (имущих и неимущих, адаптированных к реальности и конфликтующих с ней), страна стала слишком неустойчива. Она всё время норовит перевернуться кверху килем: многочисленные бедные слои общества не имеют никакого влияния на ситуацию в государстве, узкая группа богатых и влиятельных занята внутренними разборками и почти не обращает внимания на происходящее за пределами своего социального слоя. А за этими пределами происходит много интересного. Подобно тому, как в век динозавров первые млекопитающие не спеша набирали мышечную массу и заполняли всё новые экологические ниши, новые вожди формируют свои группы, сколачивают коалиции и обрастают армиями сторонников, численность которых зависит исключительно от смелости очередного вождя. 

В самом деле, если партия власти не планирует регистрировать свой Общероссийский народный фронт, но при этом проводит собрания в самых лучших помещениях, то почему должны регистрироваться все остальные?  Если представители одного региона готовы защищать своего земляка всеми силами, вплоть до укрывательства преступника от любых правоохранительных структур, то не следует ожидать, что при столкновении с представителями этого региона все остальные граждане будут рассчитывать на строгое исполнение законов следствием и судом. Скорее всего, дело постараются решить быстро, без привлечения к конфликту государства. То есть функции суда и расправы возьмёт на себя любой, у кого хватит энергии и влияния, чтобы собрать толпу побольше, повести её за собой и организовать погром. 

Российское общество, которое в силу ряда причин так и не стало гражданским, живёт по законам и правилам преступного сообщества. В нём существует иерархия, но для продвижения по её ступеням не нужно делать научные открытия и копить трудовой стаж. В нём существуют авторитеты, но их трудно назвать моральными. У него есть будущее, но оно вряд ли понравится тому, кто сумеет в него заглянуть. Известный православный публицист Андрей Кураев вспоминал в одном из интервью, что он в своё время ругал режиссёра Андрея Балабанова  за фильм «Брат» – разжигает-де дурные инстинкты. Режиссёр, подумав, ответил на это, что он снимал фильм для общества, которое распалось на атомы и могло воспринимать только самые простые связи и понятия: родство, семья, братья. Прошло 15 лет. Российское общество научилось воспринимать понятия «национальность», «религиозная принадлежность», «местный – пришлый». Кому-то стало от этого легче? Такие настроения подходят для гражданской войны, но не для успешного строительства стабильного общества. Общественное признание не должно зависеть от принадлежности к клану или корпорации, иначе мы так и останемся тупиковой ветвью эволюции.