Беда не в том, что живые и спиленные деревья мы называем одинаково. Беда в том, что в безудержном стремлении современной российской экономики к быстрой наживе не только лесопромышленники, но и всё больше российских чиновников разного уровня перестают отличать живой лес от мёртвой древесины. Глядя из иллюминатора вертолёта на сибирскую тайгу, многие из них способны увидеть лишь необъятное «месторождение» древесины.  

Вот и Мартин Херманссон, с которым я познакомился на прошедшем в Иркутске Байкальском экономическом форуме, растолковывал мне на примере его родной Швеции, что лесопромышленники должны относиться к лесу так же, как дачники к своим участкам. А российский лесной комплекс, по мнению Мартина, относится к нему, как металлурги к месторождению: «На самом деле выкопали руду и потом бросили». 

Мартин Херманссон – человек в лесу не случайный. Его дедушка, как понял я из разговора, владеет или владел небольшим частным лесом в Швеции, а сам он сегодня занимает должность генерального директора группы компаний RusForest, которая ведёт лесной бизнес в Архангельской области, в Красноярском крае и у нас в Иркутской области.

Впрочем, о своём бизнесе он не сказал практически ничего, кроме того, что RusForest имеет в России расчётную лесосеку 3,6 миллиона кубометров. Его больше волновал (мне даже показалось, что искренне огорчал) формальный, неправильный, по его мнению, подход к лесовосстановлению. На примере морковки он объяснял, что один хозяин сеет её старательно, укладывая зёрнышки на нужном расстоянии, потом поливает, удобряет, пропалывает, ухаживает вплоть до сбора урожая. Другой небрежно бросает семена горстями за спину, а осенью приходит за урожаем и удивляется, что кроме травы на его участке ничего не выросло. 

Мартин убеждён, что посадку и посев леса без последующего ухода за ним в течение… 40 лет (!) нельзя назвать лесовосстановлением. К обязанности арендаторов восстанавливать леса на вырубаемых территориях, возложенной на них современным лесным законодательством РФ, относится скептически, если не сказать иронично.

– Вы станете на арендованном дачном участке тратить деньги на хороший, дорогой семенной материал картофеля, потом старательно, с соблюдением всех правил и сроков ухаживать за посадками, если, – Мартин внимательно смотрит в глаза, – ваша аренда рассчитана только до половины лета?

Это правда, что государство – собственник российских лесов – сдаёт их в аренду частным лесозаготовителям на 49 лет. Правда и то, что сосна достигает технической спелости в среднем, пожалуй, лет за сто. А ещё правда, что создать видимость выполнения требований закона обычно бывает дешевле и проще, чем вырастить реальный, качественный лес.

– Вы же сами знаете северо-запад России, – не сомневается Мартин, а я молчу, стесняясь признаться, что ни разу там не был. – Знаете, что сегодня там растут только берёза и осина. Везде, кроме севера Архангельской области, Коми, Карелии. Но это маленький уголок хвойных лесов, который до сих пор вырубается и потом тоже будет брошен.

Не владея официальной информацией по лесам российского северо-запада, я тем не менее легко поверил шведскому лесозаготовителю. Не потому, что излишне доверчив, а потому, что, во-первых, видел вырубленные, но не восстановившиеся лесные площади и у нас в Сибири, а во-вторых, руководитель Рослесхоза Виктор Масляков, комментируя одно из выступлений на заседании рабочей группы Совета по развитию лесного комплекса при правительстве РФ, которое он провёл в Иркутске в рамках седьмого БЭФа, признал, что лесопользование прошлых лет не везде было организовано разумно.

– Есть, например, ряд районов, где древесину заготавливали ещё в военное время для обеспечения дровами паровозов и где до сих пор нет леса, – сказал он. – Плюс многие другие проблемы возникли, когда мы активно, в том числе и в советское время, перерубали расчётную лесосеку. И надо говорить об этом честно. 

А если говорить честно, то в советское время, по крайней мере в запомнившиеся мне 70–80-е годы прошлого века, лесоустройство – специальные регулярные полевые работы лесоустроительных экспедиций по выяснению, чего, сколько, какого возраста и какого качества растёт на каждом конкретном участке леса, – худо-бедно, с некоторыми смещениями сроков, но проводилось. Незаконных, неучтённых вырубок с целью продажи древесины тогда практически не существовало, и государство с достаточной степенью точности знало, какими лесными ресурсами оно располагает. Объёмы расчётной лесосеки, хоть и с оговорками, но можно было считать соответствующими истине. А её перерубы (чтобы, перевыполняя планы по лесозаготовке, выйти в передовики, получить награды, премии и трудовую славу) действительно допускались. Но при установлении такого факта директора леспромхозов-нарушителей карались скоро и строго. Поэтому они старались всё-таки не перерубать. Им было выгоднее, основываясь на свежих и точных материалах лесоустройства, строить дороги и осваивать новые, богатые лесосырьевые базы.

Виктор Масляков, призвав участников заседания рабочей группы говорить о проблемах честно, сам себя поставил в очень трудное положение. Как гражданину своей страны, ему хочется, конечно же, максимальной честности, без которой невозможно обеспечить эффективное управление лесами. Однако будучи главным лесным чиновником своей страны, он вынужден говорить ещё и то, что правительство считает в сегодняшних реалиях «правильным». Но одно с другим сочетается не всегда. Отсюда противоречия.

– Конечно, мы весь мир сегодня приводим в шок, называя цифры по незаконным рубкам, – признаётся глава Рослесхоза. – Да, незаконные рубки есть. Да, необходимо по ним дорабатывать законодательство. Но самое главное – сегодня нам надо создать нормальную систему учёта. Потому что все цифры, которые мы называем, они все от лукавого.

Это, как я догадываюсь, сказано честно. После 2000 года, когда указом президента страны было положено формальное начало реформам лесного хозяйства России, не закончившимся до сих пор, государство, по сути, прекратило проводить работы по тотальному устройству своих лесов. Теперь, приняв новый Лесной кодекс, мы не знаем, а только догадываемся, предполагаем, делаем умозаключения, где чего и сколько вырублено, где чего и сколько сгорело, где чего и сколько выросло нового. Мечтая об инвестициях частного капитала в лесное дело, мы опять же только догадываемся, в какую сторону есть смысл построить новую дорогу, чтобы добраться до приличной, не истрёпанной пожарами и «чёрными лесорубами» лесосырьевой базы. 

– Всего в развитие положений законодательства Рослесхоз в соответствии с утверждённым графиком осуществляет подготовку 64-х проектов нормативно-правовых актов, – рассказывает Виктор Масляков, – в том числе 25 постановлений правительства РФ и 39 приказов Рослесхоза… Кроме того, с начала года изданы приказы Рослесхоза, регулирующие проведение государственной инвентаризации лесов, ведение лесного реестра, – уточняет он, чтобы у присутствующих не сложилось впечатление, что в российских лесах совсем уж не ведётся никакого учёта. 

Но в зале сидят люди, в лесном деле опытные и очень опытные. Они отлично понимают, что ни то ни другое не в состоянии заменить настоящего наземного лесоустройства, выполненного профессионалами. Государственная инвентаризация и ведение реестра не более чем вспомогательные меры, позволяющие планировать работы без грубых ошибок в промежутке от одного лесоустройства до другого. При этом допустимая ошибка (плюс-минус) в объективных данных лесоустройства с каждым годом накапливается. Через 10–15 лет она, при активной эксплуатации леса, может стремиться к бесконечности. И тем не менее…

– Ежегодный допустимый объём изъятия древесины в Иркутской области – 67,2 миллиона кубометров! – информирует участников заседания глава Рослесхоза. – Объём заготовленной древесины в 2010 году составил 22,6 миллиона кубометров. В этом году уже рост идёт по первому полугодию – 25 процентов. Около 25 миллионов кубометров будет заготовлено. Это прогнозные такие ориентиры… Иркутская область – она у нас по использованию лесов, по заготовке древесины  первая в России!

Цифры, как я догадываюсь, приведены для того, чтобы подчеркнуть особую инвестиционную привлекательность для лесного бизнеса нашего региона, где можно рубить ещё в два… почти в три раза больше, чем вырубается сегодня. Но инвесторы не аплодируют, «падающими» евро и «качающимися» долларами не шуршат. Они уже знают, что если по-честному, то «все цифры, которые мы называем, они все от лукавого». Кроме достигнутых объёмов вырубки, разумеется. Уточню: кроме объёмов законной вырубки, потому что где и сколько древесины заготовили «чёрные лесорубы», мы можем только догадываться. 

Арендаторы лесных участков – люди конкретные. Им мало услышать. Им, чтобы не выбросить деньги на ветер, надо пощупать. Теперь – тем более, потому что некоторые, доверившись слуху ещё до принятия нового Лесного кодекса, уже… не то чтобы обожглись, но не получили желаемого. 

Кто-то жалуется на отсутствие железнодорожных вагонов (скопилось огромное количество неотправленной продукции) и бесконечно растущие тарифы перевозок. Тему подхватывают.

– Я недавно делал маленький сравнительный анализ ситуации в Архангельской области и на севере Швеции, – включается в дискуссию Мартин Херманссон. – В четыре раза выше транспортные тарифы в Архангельске, чем на севере Швеции… Просто искусственно завышают себестоимость. И вторая причина высоких тарифов – средняя скорость. Убираем время погрузки – получается… 4 километра в час. Ключ к решению проблемы с вагонами – это не приобретение вагонов. Они довольно дорого стоят. Совместно надо заставлять железную дорогу работать более эффективно. 

Недостаток вагонов и существующие тарифы, конечно же, сильно снижают инвестиционную привлекательность российских лесов, тем более иркутских, расположенных в центре материка. От нас куда бы ни повёз лесную продукцию – тысячи километров на колёса намотаются, сотрут в порошок любую рентабельность. 

Не меньшее, скорее даже большее, зло для действующих и потенциальных инвесторов представляет собой отсутствие обязательного государственного лесоустройства, или недостаток достоверной информации о состоянии лесов. Об этом говорили и на пленарных заседаниях Байкальского форума, и на заседании рабочей группы. Заместитель руководителя Рослесхоза Николай Кротов в своём докладе тоже коснулся этой темы. Правда, одной фразой: «Осуществление лесоустройства передано на уровень субъектов Российской Федерации». Но глава Рослесхоза, отвечая на вопросы и выступления, попытался прояснить ситуацию.

– Ну вот, по лесоустройству дали деньги как? Очень просто: мы даём вам деньги, вы подпишитесь под дополнительными доходами. Поэтому мы подписались под дополнительными доходами. Понимаете? Там тоже сидят люди, которые из нас выжимают соки, – признался он «по-честному» и через некоторое время добавил «как надо»: – По той политике, которая ведётся у нас в стране по инвестиционным проектам, она правильная».

По окончании заседания рабочей группы Совета по развитию лесного комплекса при правительстве РФ я подошёл к Мартину Херманссону, чтобы спросить, в чём, на его взгляд, заключается принципиальная разница отношения к лесу у нас в России и в Швеции? Думал, что Мартин надолго задумается и отвечать будет обстоятельно, сравнивая тонкости и мелкие детали. А он, хорошо знающий и шведский и российский лесной бизнес, ответил не задумываясь, предельно кратко и предельно ясно: «В  Швеции у леса есть хозяин».