После выхода одной из «Иркутских историй» я получила письмо от читательницы из Израиля Аллы Агароновой: «Купец Сошников, о котором вы упоминаете, мой предок. Я могла бы пересказать вам то, что слышала от своей бабушки. Также у меня есть семейные фото девятнадцатого века и хрустальная печать с надписью «А.Н. Сошников». Очень надеюсь приехать в Иркутск, из которого меня увезли в девять лет, и собрать материал для своей родословной; пока же буду рада любой новой информации».

В иркутском «Адрес-календаре» за 1901 год я нашла номер телефона владельца пивоваренного завода Александра Николаевича Сошникова. А также и название улицы, на которой стоял его дом. Вскоре в руки попала и «Памятная книга Иркутской губернии» за тот же, 1901 год. Новых материалов о Сошниковых отыскать там не удалось, зато обнаружилась одна странность… 

Пропущенный юбилей

Изначально составители сочли нужным уточнить, что хоть год на дворе и 1901-й, от сотворения мира он 7409-й, а от поступления первых известий об Ангаре – 275-й. Если же считать от основания города Иркутска, то… 250-й. То есть 250-летие Иркутска предлагалось отмечать в 1901 году, и это значит, что 350-летие города должно было прийтись на 2001 год, а вовсе не на нынешний, 2011-й!

Первой мыслью было, что допущена опечатка, ведь всем известно, что город основан в 1661 году, и следовательно, его 250-летие должно приходиться на 1911 год. Предположим, счёт в ту пору шёл не от закладки острога, а от самого первого зимовья, но и в этом случае цифры не «бьют», потому что его основание относится к 1652 году.

От зимовья местные хронографы «танцевали» как минимум до 1897 года (это зафиксировано в сохранившихся календарях), но проскочившая однажды ошибка стала путешествовать из календаря в календарь, из года в год и тиражировалась как минимум до 1911 года, когда подписчикам «Памятной книги» было объявлено: Иркутску исполняется 260 лет. Кстати, эту дату горожане сочли недостаточно круглой – и сосредоточились на других.

В 1911 году иркутяне отмечали столетие провинциальной печати, сорокалетие Иркутского общества охотников, десятилетие братства святителя Иннокентия, десятилетие Красноярского подотдела Иркутского отдела Императорского географического общества. Но особенно много волнений было связано с полувековой годовщиной отмены крепостного права, хоть его в Сибири практически не было. Странный ажиотаж объяснялся, кажется, тем, что за девять лет до того покидавший Иркутск генерал-губернатор Пантелеев выложил на прощальном обеде 200 руб. на от-крытие так называемого Народного дома. Сидевшему рядом губернатору Моллериусу пришлось поддержать сей эффектный жест – и подписной лист пошёл гулять по кругу. Правда, за отъездом «зачинщика» многие далее обещаний не пошли, но в 1911-м полуживую идею срочно реанимировали денежными вливаниями. Так, товарищество драматических артистов сыграло в пользу Народного дома бесплатный спектакль, и общество народных развлечений ответило на это двумя благотворительными вечерами. 1-е Общественное собрание выделило Народному дому 50 руб., а 2-е Общественное собрание явно в пику заявило, что не жалко и тысячи! Такие гонки, естественно, не могли продолжаться долго: в городе было слишком много повседневных забот. 

Несмываемый налёт столичный

Тогда, сто лет назад, обыватели и представить не могли, что 2011-й станет для Иркутска годом большого юбилея. Что же до очень учёных людей, составителей различных календарей, то они, конечно же, были готовы к разного рода «датским» неожиданностям и метаморфозам. Один из них, принимаясь 110 лет назад за вступительную статью, сразу оговорился: «Историческая критика почти не коснулась тех материалов, на основании которых пишется этот очерк; многие, особенно цифровые, данные являются сомнительными, но за неимением более точных всё-таки приходилось ими пользоваться». 

В начале каждого года обыватели становились перед выбором, покупать ли «Адрес-календарь», «Иркутский календарь» или «Памятную книжку». Браться за такие массовые издания было делом достаточно выгодным, так что тут отличились и губернский статистический комитет, и губернская (государственная) типография, и частный издатель Попов. Каждый наполнял толстый томик своим, отличным от других содержанием, каждый по-своему представлял историю города, но в том, что он – столица огромного края, и столица бесспорная, не сомневался никто. И в перечне важнейших событий в истории города все одинаково отмечали моменты возрастания его статуса. Прежде всего, читателям напоминали, что именно 1736 год стал поворотным в истории, потому что впервые был дан Иркутску вице-губернатор, не подчинённый тобольскому губернатору. Обязательно выделялся и год 1765-й как год открытия Иркутской губернии. Далее непременно следовал 1822-й – год разделения Сибири на Восточную и Западную, с особым генерал-губернаторством в Иркутске. И как бы ни старались иные начальники края получить непосредственное представление о его географии, громаднейшие территории так и оставались неохваченными.

Внешние вливания

И лояльные «Губернские ведомости», готовившие тексты «Памятных книжек», и оппозиционная группа редактора-издателя Попова не сомневались в том, что возвышение Иркутска было не заслугою местного общества, а исключительно результатом стечения внешних обстоятельств. Вот что, к примеру, писал автор «Краткого очерка истории Иркутска» в «Адрес-календаре» за 1901 год: «Каждый из периодов отличается от другого не какими-либо особенностями внутренней жизни, а чисто внешним признаком – назначением правителями города лиц, которым предоставлялись разные права и которые именовались сначала казёнными приказчиками, потом воеводами, вице-губернаторами и т.д.» 

Большинство из них в кратких очерках представлялись короткой строкой, и лишь для отдельных персон делались исключения; но всё-таки за каждой предполагались некая изначальная масштабность и незаурядная энергия – «неугасающий огонь», как выразился писатель Иван Гончаров после общения с генерал-губернатором Муравьёвым.

При опасном приближении этот «неугасающий огонь, случалось, и обжигал, что очень чувствуется по мемуарам современников; но при этом они хорошо сознавали всю значимость фигуры начальника огромного края. И даже оппозиционное «Восточное обозрение» признавало: «Сперанский и Муравьёв были слишком выдающимися государственными людьми для того, чтобы отдать свои способности на службу одному городу».

Первые губернаторы высадились на почву, где не было и условий для формирования настоящего общества; даже скромное предложение озеленить центральные улицы здесь воспринималось как ересь. Но ситуация изменилась достаточно быстро, и именно «понаехавшие» (генерал-губернаторы и губернаторы с многочисленным чиновничьим аппаратом) способствовали благодатным переменам. 

Будущих генерал-губернаторов для каторжной Восточной Сибири министры внутренних дел искали в военных округах, среди имевших хозяйственную жилку, но в то же время отличившихся в сражениях, при подавлении восстаний. Этот ответственейший пост считался ещё и почётною ссылкой. Граф Игнатьев, например, согласился на «сундук со льдом и разбойниками» просто в силу необходимости: в его карьере случился неожиданный сбой. Нужно было либо преждевременно отправляться в отставку, либо браться за край, на который не распространились ещё ни судебные, ни административные реформы…

В этом доме и стены обязывали

У начальников края была известная «дальнозоркость», позволявшая не замечать многочисленных «пустяков». И в этом они были сродни иркутским купцам-гильдейцам, распространявшим своё влияние далеко на восток. Любопытно, что и резиденция генерал-губернаторов Восточной Сибири разместилась в бывшем дворце участника знаменитой Российско-Американской кампании, первого городского головы и главного оппозиционера административной власти Михаила Васильевича Сибирякова. В этом доме и стены, как говорится, обязывали: с конца восемнадцатого и весь девятнадцатый век иркутское купечество было очень крепко, и Иркутская городская дума состояла исключительно из крупных фигур, обладавших большими капиталами. Сильное местное самоуправление по определению должно было уравновешиваться сильной административной властью. Так же, как мощный административный рычаг постепенно вводился в рамки нарождавшимся общественным мнением. 

Резиденция генерал-губернатора постепенно становилась центром не только официальной, но и общественной жизни огромного края. Масштабные планы присоединения Приморья и Приамурья перемежались подготовкою бала в ближайшее воскресенье для воспитанниц дворянского института и выпускников юнкерского училища. Протокольные приёмы чередовались с приватными беседами, в том числе и с особами в «ранге» государственных преступников. В моменты же наивысшего подъёма иркутского общества (восьмидесятые–девяностые годы девятнадцатого столетия) административная власть была просто его неотъемлемой частью. 

Время Х

Этот долго и очень тщательно подготавливавшийся подъём сменился естественным и не менее продолжительным спадом. А когда (статистически) наступила пора перемен, город ровнёхонько подошёл к своему 350-летию и задумался о «дорожной карте» в ближайшее и отдалённое будущее. Горожане много спорят об этом сейчас, и может быть, в этих спорах что-нибудь и родится.

А резиденция генерал-губернаторов, давно уже выступающая в скромной роли библиотеки, по-прежнему именуется Белым домом. И остаётся-таки символом сильной власти. Дворцовая монументальность и дворцовое же богатство декора дают эффект той претензии на столичность, от которой так непросто отказываться. Стоит постоять у фасада с его величественными колоннами, как точка отсчёта меняется – и хочется «танцевать» от далёкой и забытой поры, когда и Аляска была всего лишь Американским уездом Иркутской губернии.