Там, по обыкновению, прячутся

Долгую дорогу до столицы Восточной Сибири Якову Борисовичу Арепсону скрашивало знакомство с иркутским доктором Жбановым, возвращавшимся после отпуска. Дискуссия о санитарии, почти сразу же завязавшаяся, оказалась столь занимательной и полезной, что явно требовала продолжения. Но встречи в Иркутске, не раз намечавшиеся, всё откладывались: жизнь Константина Марковича набирала ускоренные обороты и оставляла уже мало времени для общения. Сразу по приезде он был избран членом Восточно-Сибирского отдела Императорского Русского географического общества. А незадолго перед тем возглавил и местное отделение общества сибирских охотников. Так что даже и запланированная экскурсия по Иркутску перенеслась на неопределённое время – и Арепсон отправился по городу один.

Впервые об Иркутске он задумался около года назад – в одной из петербургских гостиных. Тогда почтенного вида господин, услышав чей-то отзыв о Сукачёве, заметил: 

– Владимир Платонович – он ведь только по матери купец-сибиряк, а по отцу – нашего, дворянского рода. Конечно, он то и дело вспоминает Иркутск, но эта его влюблённость объясняется просто – детскими воспоминаниями да тем, что три срока подряд был городским головой. Если же посмотреть на Иркутск беспристрастно, то, уверяю вас, город просто азиатский: несколько десятков красивых домов меж деревенских окраин.

– Отчего же венгерская графиня Бетлен так стремилась уехать в Иркутск и жила там инкогнито целый год? – полюбопытствовала хозяйка гостиной. – А ещё этот юноша-корнет (не припомню фамилию) – он исчез так таинственно, а полгода спустя объявился в Иркутске под видом гвардейского офицера… 

– Оттого и «под видом», оттого и «таинственно», что там обыкновенно скрываются – те, у кого для этого есть основания, – размеренно, даже чуть лениво пояснил сановник. И добавил иным уже, жёстким тоном: – Либо туда упрятывают, что, замечу, гораздо хуже. 

Но днём позже в той же гостиной Владимир Платонович Сукачёв рассказывал о недавней поездке в Иркутск, и дым, пущенный прежним гостем, рассеивался, прорисовывалась совсем другая картина. Кстати, оказалось, что Арепсоны снимают квартиру в двух шагах от дома Сукачёвых на Бассейной, так что и домой в этот вечер возвращались в одном экипаже. Прощаясь, Владимир Платонович говорил со значением:

– Иркутску так нужны сейчас образованные, энергичные люди – всё время войны с Японией и после, в революцию, продолжался исход из города лучших умов и крепких хозяев.

А сколько «телеграфистов» доставили телеграмму?

В начале ХХ века общественная Михеевская аптека славилась своим химико-бактериологическим кабинетом

Да, горожане, отстроившие усадьбы с уютными флигельками, садиками и многочисленными пристройками, делающими быт удобным и приятным, теперь были в явном меньшинстве. И среди болезней преобладали уже болезни распущенности и нищеты – об этом Арепсон мог судить по пациентам бесплатной Михеевской лечебницы.  

Представления об общественной значимости тоже пошатнулись, так что об энтузиастах, которыми и держался, говорят, этот край, теперь отзывались с раздражением: «Беспокойные люди, всюду новшества норовят завести и сбивают привычный камертон».

В то же время ощущалась ещё ироническая тональность – отдалённое эхо первой русской революции: полицейских приставов, например, называли «те, которые в тусклых шинелях с ясными пуговицами». Сохранялся и повышенный спрос на разного рода печатную продукцию – летом нынешнего, 1907 года в Иркутске открылась девятая по счёту типография, кстати, прекрасно оборудованная. Владелец её, господин Нодельман, был из мещан, пробующих подняться на гребне политики. В Иркутске типограф снял три большие комнаты в том же доме на Баснинской, где взял квартиру Арепсон. Вход у каждого был отдельный, и знакомство могло бы остаться поверхностным, если бы Нодельман не потянул ногу. Яков Борисович имел неосторожность оказать ему помощь – и тотчас же был зачислен в приятели и семейные доктора. Напрасно Арепсон убеждал, что он химик-бактериолог, ценящий тишину и покой, – сосед беззастенчиво «навещал» его и сделал поверенным во всех делах, от сердечных до политических. 

Убеждённым революционером он, конечно же, не был, но знакомства в этой среде имел довольно обширные, знал немало «арестных» историй и когда рассказывал, то искусно вписывал в них себя (естественно, веря, что так оно всё и было). 

– Нет, вы только представьте, Яков Борисович, – по обыкновению начинал он, кружа у стола, за которым хозяин пытался сосредоточиться над бумагами. – Самое раннее утро, часы на колокольне бьют четыре раза… А у меня в квартире звонок, да такой тревожный… «Вам телеграмма…» – сонным голосом говорит прислуга, я же (как опытный гражданин) уточняю: «А сколько телеграфистов?»

– Должно быть, много – тупотят там.

– Быстро поджигай в печке лучину! – командую я и тотчас бросаю туда же свой красный галстук, номера запрещённых газет, сатирические журналы…

– Изволили пообчиститься? – разочарованно констатирует пристав.

– Изволил, – со скрытым злорадством соглашаюсь я.

Спрятались на бывшей мельнице

К услугам иркутян были живописные мастерские

Недавняя борьба с красными галстуками и сатирическими журналами явно отвлекла полицию от привычных и действительно необходимых дел: запреты, прежде незыблемые, теперь нарушались повсеместно, и не только сам город, но и его окрестности изменились до неузнаваемости. Берёзовую рощу за Якутской заставой, ещё недавно привлекавшую массу гуляющих и ученические экскурсии, растащили на дрова, и местечко это уже получило название Лысого.

Дачи, правда, подешевели, и доктор Арепсон с супругой приценивались к уютным гнёздышкам по Иркуту. Для поездок сюда в магазине Виноградова были куплены два отличных велосипеда, но в последний момент магистр фармации всё-таки отказался от сделки – из опасения, что в ближайших окрестностях Нодельман без труда настигнет его. Яков Борисович уговорил жену поселиться на бывших мельницах Пахолкова, до которых было 27 вёрст по Московскому тракту и три версты от железнодорожной станции Суховская.

– Там прекрасный сосновый бор, пруд, отдельные кухни с ледниками и большие комнаты окнами в поле, – рассказывал он супруге, – а по соседству отдыхает семейство крупного железнодорожного чина – со станции для них ежедневно отправляют большой экипаж. 

Правда, напрашиваться в попутчики Арепсоны не захотели, сами же соседи вспоминали о них не всегда – и всё же супруга магистра фармации была очень довольна. Констанцию Брониславовну радовала простая жизнь, без ежедневных «художественных» причёсок со всевозможными фронами-крепонами-трансфонмасонами. 

Ключи от городской квартиры они отдали местному художнику Энгелю, портретисту и декоратору. Арепсонов привлекли его разносторонность, умение работать с деревом и стеклом, фарфором и шёлком. К осени Энгель обещал им «совершенно новые интерьеры в модном стиле декаданс», и супруги терпеливо ждали, обещав не смотреть на ещё не оконченную картину. 

«А я – к вам!»

С начала сентября, отказавшись от утренних прогулок, Констанция Брониславовна перелистывала журналы мод. Все осенние шляпы предлагались с открытыми булавками, на которые и размещались цветочные композиции. Да, в этом был свой шарм, правда, муж усмотрел ещё и угрозу для окружающих и даже зачитал из «Иркутских губернских ведомостей»: «В Саратове артист народного театра г. Верестовский сделался жертвою моды: длинная булавка на шляпе жены во время поездки на извозчике воткнулась ему в глаз. Зрение потеряно безвозвратно».

«Нет, всё же служба при лечебнице накладывает отпечаток на восприятие, и даже Яков Борисович подвержен такому влиянию», – размышляла Констанция Брониславовна, отправляясь в Иркутск за новой шляпой. Магазины на Большой не разочаровали её, и час спустя она уже сидела в кофейне с двумя шляпными коробками. Ей хотелось заглянуть на квартиру, но обещание декоратору всё-таки взяло верх, и г-жа Арепсон ограничилась тем, что одну коробку отправила к домовладелице. Сама же поехала на вокзал.

На перроне случилась неприятная сцена: во время посадки обокрали какого-то важного господина, и он кричал, забывшись, как извозчик:

– Нахальство носильщиков переходит всяческие границы: портмоне вынули из карманов брюк, хотя я в пальто, застёгнутом на все пуговицы! 

Констанция Брониславовна расстроилась от этой сцены, но шляпа взяла-таки верх, и г-жа Арепсон весь недолгий путь до Суховской представляла, как отправится в ней к соседям. На станции, высматривая вероятных попутчиков, она, к изумлению своему, обнаружила городского соседа Нодельмана.

– А я – к вам! – радостно сообщил он, приглашая Констанцию Брониславовну к экипажу. – Нынче утром застал у вас Энгеля – он-то и рассказал мне, в каких вы теперь палестинах. Очень, очень милый человек!

Автор благодарит за предоставленный материал сотрудников отделов историко-культурного наследия, краеведческой литературы и библиографии областной библиотеки имени Молчанова-Сибирского.