Непобедимый глобус

Да, и небольшое пока ещё жалованье племянника позволило отремонтировать старый родительский дом, и теперь в него вселялись первые квартиранты. Цены на жильё после войны упали, и всё-таки, сделав расчёт, Георгий ясно увидел: даже и с отчислением на приданое Софье у него скоро будут средства на поездку в Новую Зеландию. Правда, только в один конец, но ведь на дорогу обратно выпускнику промышленного училища грех не заработать!

Про Новую Зеландию (эти два слова Георгий произносил исключительно слитно и с растянутым «ааннн») он услышал впервые от отца своего товарища по музыкальным классам полковника Михаила Ильича Хлыновского. В молодые годы тот много путешествовал, и со временем устные рассказы сложились в несколько циклов лекций. Публика, натурально, ломилась на них в Общественное собрание, а Георгий имел удовольствие слушать прямо в гостиной у Хлыновских, по воскресеньям. Ему даже казалось, что Михаил Ильич и говорит-то исключительно для него (этот приём ораторского искусства полковник усвоил особенно хорошо).

В кабинете у Хлыновского центральное место занимал огромный глобус, специально выписанный из Петербурга. Вагон с канцтоварами, в котором его везли, где-то на середине пути был разграблен, но перед глобусом-великаном даже взломщики 

отступили, и теперь Хлыновские называли его не иначе как «наш непобедимый». Так вот, на этом глобусе Новая Зеландия была отмечена особым флажком, и Михаил Ильич всем советовал непременно там побывать. 

По праздникам не брить!

После первой русской революции многие тяготели к артелям

К лету 1907 года Хлыновский года два уже пребывал в звании генерал-майора, но, к сожалению, не в Иркутске. Сын его Борис заканчивал политехникум в Цюрихе и в редких письмах приятелю изумлялся, как же тот до сих пор ещё не выезжал за границу. Между тем Георгий сделал ставку на горное управление и теперь был весьма раздосадован, что присутственные часы сокращены – «ввиду летнего времени». Конечно, он брал бумаги на дом, но с недавних пор непосредственное начальство препятствовало ему.

– Ваше рвение я, безусловно, ценю, однако же не хочу, чтоб меня обвинили в эксплуатации, – пояснил патрон.

Да, ещё с 1905-го корреспонденты оппозиционных газет следили, как бы служащих не принудили к обеду «в один только час», а приказчиков не заставили разбирать товары после закрытия магазина. Что до парикмахеров, то они и сами обеспечивали взаимный надзор, и сейчас на контроле у начальника края лежала жалоба «на бритьё и по праздникам – в нарушение права на отдых». 

Георгия страшно раздражала нынешняя упёртость в права и свободы, и однажды он даже бросил владельцу магазина на Большой: 

– Для каждого здравомыслящего должно бы быть очевидно, что труд должно организовывать ко взаимной пользе. Для этого нужно просто ввести скользящий график и повышенную оплату за работу по праздникам. Уверен, что найдётся немало охотников!

В ответ коммерсант лишь тяжеленько вздохнул: 

– Ах, молодой человек! Разве нынче у кого здравый смысл в голове? Одна только политика!

Не туда смотрите!

Георгий ясно видел и то, что «борцы за права всех трудящихся» страдали своеобразным косоглазием: возмущаясь эксплуатацией в целом, они не замечали её кричащих примеров, требующих немедленного вмешательства. Или просто использовали их как иллюстрации. «На местных лесопильных заводах рабочим то руку отрывает, то ногу, а в мастерской на Ланинской швеи-ученицы работают по 17 часов», – мельком бросали в оппозиционной газете. Бросали – и забывали.

После революции часть рабочих начала собираться в артели, но в них не было ещё ни согласия, ни той степени доверительности, без которой невозможен успех. Артели были пока что немногочисленны, а основная масса безработных по-прежнему собиралась по утрам на базарах. В этих толпах каждый был готов броситься на другого, а месяца три назад группы безработных даже пошли друг на друга с ножами. День этот пришёлся на понедельник, а именно по понедельникам Евлампия Андреевна запасалась провизией… 

Как потом рассказывали, «женщина подняла такой визг, что все городовые сбежались, и только благодаря этому обошлось одной жертвой». Пядушкина и сама чуть не стала жертвой – когда пришла в себя и поняла, что случилось.

Накануне и Георгий попал в уличную переделку: в пять часов вечера, когда солнце ещё не собиралось садиться, он свернул к сослуживцу на 1-ю Иерусалимскую – и оказался в крепких объятиях двух субъектов: 

– Дайте нам пятьдесят копеек – мы не емши два дня, потому как и работы нет никакой. А коли сами не дадите, то мы силой возьмём!

Приняв рубль, оба поклонились и обещали «молиться за благодетеля». А Георгий, возвратившись домой, долго вертел в руках маленький глобус с флажком из пластилина, установленным в центре Новой Зеландии. Решение было принято, но оставалось самое сложное – сообщить о нём тётушке.

Ошибся с «выкройкой»

К миру страхов, в котором с малых лет пребывала Евлампия Андреевна Пядушкина, с недавних пор прибавился ужас внезапной и беспричинной смерти. А дело в том, что 1 июля нынешнего, 1907 года час в час скончались цирковая велосипедистка Мария Вестер и околоточный надзиратель 1-й полицейской части Слуховской-Лимаренко. О Вестер, ловко ездившей по отвесной стене, Евлампии Андреевне очень много рассказывали соседи, а околоточного она знала лично и часто думала даже, что «вот достаются же кому-то такие надёжные и спокойные мужчины». 

Покойный супруг Евлампии Андреевны был чрезвычайно задирист и всегда, даже в ущерб интересам, любил настоять на своём. Он и с работниками доставшейся по наследству мастерской совершенно перессорился и умер во цвете лет исключительно «от расстройства». Напоследок потребовал от супруги «всех уволить, но не принять их «революционных расценок»: 14 руб. за пошив сюртука, 12 руб. – пальто, 7 руб. – форменной тужурки, 6 руб. – пиджака и 2 руб. 50 коп. – брюк и жилетов. Евлампия, как обычно, не возражала, однако после кончины Егора Егоровича продала мастерскую (да к тому же с большой рассрочкой) «наиглавнейшему оппозиционеру» – старшему мастеру. 

Она никогда не разделяла надежды мужа разбогатеть и часто говаривала, как славно бы определиться на службу и заработать пенсию – отраду на старости лет. В этой же мысли укрепляла и племянника с самого его детства, да и теперь ещё время от времени приводила примеры. Кстати, сегодня одна сведущая знакомая рассказала ей очень поучительную историю, и вечером, после чая, тётушка сразу же приступилась к племяннику: 

– Вот ведь как бывает, Георгий: один состоятельный человек в своё время делал хорошие взносы в иркутское общество приказчиков, а потом переехал то ли в Омск, то ли в Томск. Теперь же, как сделался немощен, попросил назначить ему ежегодное пособие – и представь: общее собрание постановило не отказать!

Готовы принять ваши расходы на себя

Евлампия Андреевна опасалась встретить ироничный, по обыкновению, взгляд, но Георгий неожиданно улыбнулся:

– Вы абсолютно правы, тётушка, и, как всегда, далеко заглядываете вперёд. Вот и я только что прочёл о замечательной пенсионной системе в Новой Зеландии. – И он вдохновенно, как когда-то Хлыновский, нарисовал ей картину обеспеченной старости в этой отдалённой стране. 

На другое утро Георгий предупредил своего патрона о скором отъезде и вероятном увольнении. Изумлённый начальник не преминул поделиться новостью за обедом у родственника, вхожего в редакцию «Сибирской зари». Коротко говоря, и двух дней не прошло ещё, как в разделе «Хроника» появилось интригующее сообщение о молодом человеке, готовом при ограниченных средствах отправиться в… Новую Зеландию.

Эта новость привлекла внимание известных персон, желавших получить информацию из первых рук и готовых взять на себя дорожные расходы. Сначала редакция отвечала по телефону, но потом, в целях экономии времени, напечатала объявление: «Ввиду поступающих вопросов об отъезде в Новую Зеландию господина С-ва сообщаем его адрес: Савинская, 12».

Автор благодарит за предоставленный материал сотрудников отделов историко-культурного наследия, краеведческой литературы и библиографии областной библиотеки имени Молчанова-Сибирского.