«Только недавно вошло в моду интересоваться историей своего рода, изучать свою родословную, – говорит Болеслав Сергеевич. – И многие наивно полагают, что это сделать очень просто: пришёл в архив, попросил специалиста, и готово: тебе выносят на блюде дело, в котором всё написано чёрным по белому. Однако это очень кропотливый труд. Например, в одной местности могут встречаться люди с одинаковой фамилией и именем. Так что для начала нужно потрудиться и собрать подробные исходные данные: кто ваши предки, откуда они родом».

В самом деле, любая исследовательская работа сродни работе следователя. Да и слова «исследователь» и «следователь» имеют один корень – «след». И найти этот след, след своих корней, – чаще всего ещё и вопрос удачи. Иногда удаётся найти ниточку очень быстро, а бывает, что удача проходит мимо. «А вы знаете, что, например, Станислав Каминский, муж вашей коллеги Ливии Каминской, имел польские корни? К сожалению, его сын, известный иркутский режиссёр-документалист, побывав в Польше, прямых родственников не нашёл… Станислав Каминский изучил польский язык самостоятельно и даже писал стихи на языке предков. Одно из его стихотворений, посвящённое полякам, живущим на Байкале, положено на музыку и стало гимном польской культурной автономии в Иркутске «Огниво» (в переводе – «Звено»)». 

Поколение за поколением

Семья Болеслава Шостаковича имеет непосредственное отношение и к истории Иркутска, и к декабристам, и к полякам. В его семье хранятся три акварели и одна работа маслом декабриста Николая Бестужева. Они перешли к Болеславу Шостаковичу от прапрабабушки по материнской линии. Прапрадед Болеслава Шостаковича женился на сибирячке, у которой были сложные русско-французско-швейцарские корни. По прямой линии она принадлежала роду известных иркутских купцов Трапезниковых. Бестужев для них выполнил портреты по заказу. Шостакович говорит, что портреты, написанные Бестужевым, являющиеся семейной реликвией, несколько раз выставлялись в Иркутском художественном музее и сейчас находятся там на временном хранении. Начав интересоваться своей родословной ещё в советское время, Болеслав Сергеевич составил её до четвёртого колена – с начала 19 века. 

Его прапрадед Пётр Шостакович был поляком, уроженцем исторического региона Великого Княжества Литовского. В историческом архиве Вильнюса Шостакович нашёл личное дело прапрадеда, из которого узнал, что тот окончил Виленскую медико-хирургическую академию. Однако полных сведений Болеслав Сергеевич всё-таки не получил: в его деле остались некоторые неясности, связанные, судя по всему, с тем, что Пётр Шостакович в молодости имел косвенное отношение к польскому восстанию 1830-1831 годов. «Полагаю, что он постарался скрыть некоторые обстоятельства, указывающие на это, – говорит мой собеседник. И продолжает: – Я узнал также, что потом, по завершении образования, прапрадед работал на государственных должностях губернским ветеринарным врачом в разных городах России, в том числе в Екатеринбурге, где у него родился сын – мой прадед и почти мой тёзка, Болеслав Петрович, который позднее также оказался вовлечённым в политику, приняв участие в движении российских социалистов-утопистов». 

За то, что прадед Болеслава Сергеевича оказался косвенно причастным к польскому январскому восстанию 1863-1864 годов, и за организацию побега известного польского военного руководителя этого восстания Ярослава Домбровского «почти тёзка» нашего современника, иркутского историка Шостаковича попал в сибирскую ссылку. В Сибирь за ним приехала Варвара Калистова. Варвара была удивительной женщиной и имела передовые для того времени взгляды. Дружила с Ольгой Чернышевской, женой Николая Чернышевского, автора хрестоматийного романа «Что делать?». В Сибири у Болеслава Петровича и его жены родилось семеро детей, из которых Владимир – это дед моего собеседника. А его родной брат, Дмитрий, стал впоследствии дедом советского композитора, автора знаменитой Ленинградской симфонии и множества произведений серьёзной классической музыки Дмитрия Шостаковича. 

Болеслав Сергеевич признаётся, что наряду с классическими симфоническими сочинениями, написанными знаменитым родственником, он любит слушать его не менее популярные песни, которых современная молодёжь уже почти не знает. Например, «Фонарики» или «Родина слышит, родина знает», мелодию которой, кстати, радиостанция «Маяк» использовала как свои позывные.

Дневники неволи

Среди ссыльных поляков было много учёных, художников, исследователей, которые внесли свой вклад и в историю Сибири в целом, и в историю Иркутска в частности. 

– Мемуары, очерки, дневниковые и другие записи польских политических деятелей, сосланных в Приангарье в первой половине XX века, над которыми я работал более 15 лет, составили первый том, озаглавленный «Воспоминания из Сибири», для намечаемой новой большой книжной серии «Польско-сибирская библиотека», – рассказывает профессор Шостакович. – Мемуары эпохи декабристов я выбрал потому, что среди них много ценных источников, о которых в России и Сибири никакого представления практически нет. Вошедшие в этот том польские мемуарно-очерковые и дневниковые произведения как бы объединяет одна, декабристская эпоха. Книга состоит из произведений четырёх польских авторов, сосланных в Сибирь, которые впервые переведены на русский язык. Это воспоминания Винценты Мигурского, Юстыньяна Ручиньского и отрывок из «Дневника моей неволи» Юльяна Сабиньского; цикл очерков об Иркутске и его окрестностях конца 1850-х годов Агатона Гиллера. Все они в большей или меньшей мере связаны с Иркутском. Отмечу, что все тексты книги оформлены по общепринятым научно-издательским правилам: снабжены справочным аппаратом и каждый текст снабжён развёрнутым комментарием с обстоятельными пояснениями для широкого читателя. 

За том «Воспоминания из Сибири», издание которого поддержали Генеральное консульство Республики Польша и Иркутский областной музей декабристов, Болеслав Сергеевич Шостакович первым среди российских историков недавно был награждён премией журнала «Пшеглёнд Всходни» («Восточное обозрение») Варшавского университета. Этот журнал в течение уже почти двадцати лет является центром исследований и курсов по истории Восточной Европы. Среди лауреатов, награждённых его премией, такие известные учёные, как Даниэль Бовуа (Париж, 1994), Норманн Дэвис (Оксфорд, 1997), Ричард Пайпс (Гарвард, 2005) и другие. 

Коллеги Болеслава Сергеевича утверждают, что изданные «Воспоминания…» – это уникальный материал не только для тех, кто изучает польско-российские отношения. Эти письменные исторические памятники представляют собой ценные источники для исследований специалистов, занимающихся отечественной историей, интересующихся историей Иркутска, в целом Сибири, а также Польши, Украины, Беларуси и Литвы. 

Сейчас профессор Шостакович начинает работать над очередным томом польско-сибирских источниковых материалов. Он говорит: «Главное – определиться, какие же из них в первую очередь следует включить во второй том «Польско-сибирской библиотеки», ведь подобного рода ценнейших материалов, пока ещё остающихся не известными россиянам-сибирякам, существует масса». 

Особая симпатия

– Знаете, я недавно побывала в Прибалтике. Первый вопрос, который мне все задавали по возвращении, – «Как там относятся к россиянам?». Хочу аналогичный вопрос задать и вам, Болеслав Сергеевич. Ведь вы часто бываете в Польше?

– На этот вопрос мне приходится отвечать с тех пор, как я занялся полонистикой. Но мы ведь говорим не о политике?

– Совершенно верно. 

– Тогда скажу вам, что как простые поляки, так, тем более, и мои коллеги – учёные-гуманитарии, относятся к россиянам хорошо, но особая, искренняя симпатия возникает, когда речь заходит о Сибири и её людях, о природе, о Байкале. На мой взгляд, это далеко не случайно. Так распорядилась история, что выходцы из польских земель оказывались в Сибири не по доброй воле (в большинстве). Понятно, что царское правительство ссылало польских политических оппонентов не для укрепления дружбы между народами и налаживания культурных связей. Но исторический парадокс состоит в том, что эта дружба крепла и развивалась именно таким образом. И за многовековое общение местного сибирского населения с поляками ссыльными между ними на практике завязывались и крепли искренние дружеские связи и многообразные контакты. 

Всё сказанное, безусловно, не отрицает того, что время от времени из уст отдельных политиков проскальзывают националистические нотки и при этом превратно толкуются довольно острые вопросы из арсенала отношений между нашими странами и народами в историческом прошлом. Убеждён, что мелькающие в региональной прессе вопросы вроде «Нужны ли Иркутску ссыльные польские повстанцы?» равнозначны вопросу «Нужны ли были Иркутску и в целом Сибири политические ссыльные?». Представляется, что спекуляции такого рода – проблема проявления нетерпимости, экстремистского отношения к иным культурам. И раздражение: «А, эти паны…» – это просто новая шовинистическая волна. Обиды и претензии бывают, но в истории менее всего следует навешивать огульные ярлыки. Мне кажется примитивным подход к историческому контексту с категоричным разделением «хорошие-плохие». К счастью, подобные спекуляции всё-таки не влияют на общий добрый настрой в наших отношениях.

В Сибири места хватит всем

Мне кажется, интереснее знакомиться с новыми и пока ещё не известными широкой общественности свидетельствами культурно-исторических контактов соприкосновения в нашем крае – между теми же ссыльными поляками и декабристами. Многие из них так или иначе поддерживали в Сибири отношения друг с другом. Ведь они все были представителями одного дворянского сословия. Кто-то из польских политссыльных был просто знаком с декабристами. Юльян Сабиньский, например, долгое время жил в доме Волконских и обучал их сына Михаила французскому языку. 

Другой его товарищ по ссылке, Леопольд Немировский, был вхож в дом генерал-губернатора Вильгельма Руперта, учил рисунку его дочерей, бывал и в доме Сергея и Марии Волконских. Недавно в Иркутске вышел альбом графики «Путешествие по Восточной Сибири Леопольда Немировского. Рисунки, литографии, акварели». По специальному разрешению Руперта Немировский был включён в экспедицию на Тихоокеанское побережье и Камчатку в качестве рисовальщика для «снятия видов, могущих встретиться в той поездке». Поездка по Сибири и Дальнему Востоку привела к созданию обширной галереи великолепных рисунков и живописных работ, в которых отразилось всё увиденное репрессированным конарщиком Немировским, юристом по профессии. 

В Иркутске живёт, представьте, внучка (!) одного из ссыльных поляков, принимавших участие в восстании 1863 года, который не хотел жениться на сибирячке и дождался, когда подрастёт дочь одного из его друзей, вступив в брак после 50 лет. А вообще в Сибири, и в частности в Иркутске, живут потомки не только ссыльных поляков, но и тех, кто приехал в Сибирь добровольно, например, по столыпинской реформе.

– В Сибири, – заключает наш разговор Болеслав Сергеевич Шостакович, – места всегда хватало всем: и русским, и бурятам, и эвенкам. И полякам.