– Когда вы возглавили Иркутский филиал Сибирского ЭНТЦ?  

– Фактически в момент его образования. В то время я работал в команде Колмогорова в «Иркутскэнерго», и так получилось, что по договорённости между ним и РАО ЕЭС участ-вовал в подготовке концепции реформирования ЭНТЦ. Напомню, наше общество объединяет все бывшие проектно-изыскательские и научные активы РАО ЕЭС, в него входят 14 институтов, три из которых находятся на территории Иркутска. Когда в 2004 году происходила организация Сибирского ЭНТЦ, я возглавил его Иркутский филиал, в который тогда входили СибВНИПИЭнергопром, Востоксибсельэнергопроект и Востсибэнергосетьпроект. Сейчас, после преобразования, на смену Сельэнергопроекту и Энергосетьпроекту пришла единая структура, вдобавок был создан Восточно-Сибирский институт инженерно-строительных изысканий. 

– Удалось ли сохранить потенциал советских проектных институтов в последние два десятилетия? 

– Удалось не только сохранить, но и приумножить. У нас сейчас весьма современная по уровню подготовки и техническому оснащению проектная организация. В процессе реформирования мы делали упор на внедрение принятых во всём мире новейших технологий, в частности, 3D-моделирования, с использованием программных продуктов высшей категории, таких как PDMS. Кадровый потенциал тоже есть, у нас работает молодёжь. Так что уровень персонала соответствует тем объёмам работ, которые мы берём на себя. При этом мы ищем новые кадры, работаем с вузами и в Иркутске, и в Новосибирске, и в Томске. 

– Насколько высок уровень знаний у студентов, не приходится ли их учить, когда они начинают работать у вас? 

– По большому счёту, приходится, потому что непосредственно проектировщиков никто не готовит. В лучшем случае есть факультативы, время от времени наших сотрудников приглашают их вести. Подготовка инженеров для эксплуатации находится на более-менее приличном уровне, но у проектировщиков немножко иная стезя, им нужно больше думать. И на молодого человека, пришедшего в нашу структуру, ложится очень большой груз, ему нужно кропотливо работать на стыке поиска новых решений и хорошего знания нормативной базы. 

– Каких успехов добился Иркутский филиал Сибирского ЭНТЦ с того момента, как вы его возглавили?

– Честно говоря, есть чем похвастаться. При том, что Сибирский ЭНТЦ является крупным обществом с почти двухмиллиардным оборотом, иркутский филиал – самый крупный и динамичный. Мы занимаем 40% компании, а начиналось это всё с трёх институтов, которые на 50% кормились за счёт сдачи своих помещений в аренду. А сейчас нам не хватает площадей, мы три года назад даже подготовили чертежи нового здания. Так сложилось, что его не построили, потому что не мы решения принимаем. Если говорить о наших успехах, то мы первыми в области внедрили систему трёхмерного моделирования при проектировании тепловых станций. Это позволяет сэкономить на строительстве: в отличие от двухмерного моделирования, здесь не возникает коллизий в виде пересечения балок и труб, которые приходится устранять в ходе строительства. 

– Что изменилось в вашей работе в связи с реформированием РАО ЕЭС? 

– Мы вышли на свободный рынок. Если у нас структура была практически плановой, то сейчас мы выполняем работы по тем проектам, которые выигрываем на конкурсах. Мы работаем по всей стране, у нас стоит система, которая позволяет вести переговоры с заказчиками от Дальнего Востока до олимпийских объектов в Сочи. Наш департамент электрических сетей проектирует чрезвычайно сложные объекты. Один из них уникален. Это линия 500 кВ, которая идёт в Томскую область по васюганским болотам. Там уникальное закрепление опор, которое нигде в мире больше не встречается, оно даже попало в Книгу рекордов Гиннесса. Вы представьте, что опоры высотой почти с иркутскую телебашню необходимо закрепить на слабых грунтах, в вязкой жиже. Там люди по пояс в воде работают, используется специальная плавающая техника. Эту задачу в нашей стране никто, кроме нас, не решил. 

– Речь идёт о Западной Сибири. А какие проекты реализуются в Иркутской области?

– У нас достаточно мало новых проектов, особенно в Иркутске. Мы участвовали в тех, что были связаны с выдачей мощности Богучанской ГЭС, но они реализуются по большей части в Красноярском крае. Так что я с сожалением вынужден констатировать, что в Иркутской области нет той динамики, которую мы наблюдаем у соседей. Среди регионов Сибири и Дальнего Востока самой активной является администрация Якутии, они прекрасно понимают необходимость развития инфраструктуры, готовят все необходимые для этого документы. А Иркутскую область обгоняют практические все: не только Якутия, но и Бурятия, Забайкальский и Хабаровский края. Это обидно, потому что у нас громадный ресурсный потенциал, энергоалюминиевый комплекс. Мы плетёмся в хвосте, и меня лично это расстраивает, несмотря на то что я не иркутянин, а москвич. 

– Почему вы переехали в Иркутск?

– Мне в современной Москве не нравится. Я – коренной москвич, а нынешняя столица даже близко не похожа на то место, где я родился и вырос, она какая-то сумбурная. Так что я сначала уехал работать в Санкт-Петербург, потом перебрался на Украину, а затем встретился с Колмогоровым, перешёл в «Иркутскэнерго» и здесь обосновался. Природа местная мне очень нравится, Байкал. 

– То, что инфраструктура Иркутской области не соответствует её потенциалу, в результате Приангарье отстаёт от других регионов по темпам развития, – факт, заметный даже простому обывателю. Чего здесь недостаёт? 

– Всё упирается в менеджмент. По большому счёту, все страны и люди примерно одинаковые, а то, что у них разное благосостояние, зависит от руководства. Мы на менеджмент не обращаем столько внимания, как на Западе, возьмите хотя бы наше восточное хамство между начальником и подчинённым. В бизнесе это, конечно, отмирает. А на уровне государственного управления получается по Задорнову: в чиновники пошли одни троечники. Конечно, среди троечников есть очень хорошие люди, наделённые какими-то широкими, а не узкими знаниями. Кроме того, у нас нет какой-то идеи по целенаправленному развитию экономик, нет развития среды. Сравните нашу жизненную ситуацию с тем, что происходит на Западе. Возьмём элементарную вещь – стоимость первичных строительных материалов. У нас сосновая доска первой категории стоит вдвое дороже, чем кедр такой же категории в США. Мы очень быстро обогнали весь мир по дороговизне и тем самым наступили на горло собственному развитию. Нет возможности развиваться при таких ценах.  

– Пять лет назад на одном из круглых столов, посвящённых объединению Иркутской области и Усть-Ордынского округа, вы говорили о необходимости опережающего развития инфраструктуры. Как вы относитесь к высказанной вице-премьером Игорем Сечиным идее сокращения инвестпрограмм сетевых компаний для того, чтобы ограничить рост цен на электроэнергию? 

– У Иркутской области огромный потенциал развития на «северах», и если его осваивать, то нужно проводить геологоразведку, затем строить электроэнергетику. Однако, если заставлять потребителей платить за неё, все их проекты будут неконкурентоспособными. Ведь не просто так в Советской России и США всё организовывало государство. Почитайте литературу – везде сказано, что всё организовывалось по одной схеме: энергетика – транспортная инфраструктура – возникновение поселения. США, Канада, Европа – все так работают. 

– Сделать то же самое без участия государства невозможно? 

– Конечно, невозможно. Шансов договориться у пяти-шести собственников крайне мало. Я присутствовал на таких совещаниях, собирал их при поддержке Владимира Колмогорова где-то в 2005 году. Договориться у разных инвесторов о том, чтобы скинуться и построить инфраструктуру, не получается. Без участия государства всё это разваливается. Возьмите Америку во время Великой депрессии – у них был определённый стабфонд, они его потратили на дороги. Во-первых, заняли народ, а во-вторых, создали инфраструктуру для дальнейшего развития. А мы играем в невидимую руку рынка. В своё время это было темой моего научного интереса, и я могу со всей смелостью сказать: она не работает в силу несовершенства самого человека. Основной постулат экономики о рациональном поведении человека не срабатывает в силу нескольких причин. Он на него запрограммирован, но для того, чтобы так себя вести, не хватает информации и умения её правильно обработать. Простой пример: вы покупаете сотовый телефон. Вы же никогда не будете выписывать на отдельный лист ваши потребности и смотреть, какая модель им соответствует. Вы идёте в магазин и покупаете его по принципу: «Хочу и всё». Такова модель избыточного потребления, западная модель развития. Бог бы с ней, но ведь проблема в том, что по тому же принципу принимаются решения при строительстве крупных промышленных объектов. Для кого-то важна цена, для кого-то – производительность, для третьего – ещё что-то, и в результате максимально эффективно вложить средства не получается. 

– Вы – один из тех, кто отстаивал проект создания энергомоста с Китаем через Монголию. Что он может дать Иркутской области и почему он не реализуется? 

– Я не скажу, что я его отстаивал. Я говорю и буду говорить, что он возможен при определённых условиях. В первую очередь, по соотношению цен, которое меняется не в пользу проекта. Мы не умеем достигать выгодных договорённостей с Китаем, мы им уступаем по умению вести договорные отношения. Представьте себе школьную задачу про бассейн с двумя трубами. Одна – это уровень цен у них, вторая – уровень цен у нас. Сопротивление трубопровода – это стоимость проекта. Она очень велика. Ещё есть вопрос потребности, потому что Китай постоянно работает над тем, чтобы полностью закрыть электропотребление собственными мощностями. 

– Иными словами, её не строят из экономических соображений, это не вопрос политики?

– Да, это чисто экономические соображения. Многие вещи в международных делах решаются исходя из них, политическая воля тут ни при чём. Она целиком зависит от того, чего мы хотим. Если хотим заработать побольше денег, нужно добиться того, чтобы их заработать. Но тогда невыгодные проекты брать не надо. Если мы хотим расширять сферы влияния, можно уменьшить прибыль и свести её на ноль, может быть, немножко субсидировать другие страны. Такой вот баланс интересов. Просто в прогар работать совсем плохо, но можно субсидировать других, если смотреть на перспективу. А вперёд чиновникам смотреть очень трудно, у них время политической жизни маленькое. Это ещё одна причина, по которой у нас не возникает профессиональной интеллектуальной элиты, которая принимала бы решения. Политикой зачастую занимаются люди, не имеющие экономического образования.  

– Что, с вашей точки зрения, нам нужно, чтобы избавиться от этой архаики и сформировать интеллектуальную элиту в том смысле, какой в этот термин вкладывают социологи? 

– Во-первых, одним из вариантов было бы честное признание того, что ключевым национальным проектом должна быть экономика. Во-вторых, нужна определённая политическая смелость в принятии инфраструктурных решений. В случае с электроэнергетикой для сдерживания тарифов можно уменьшить инвестиционную программу, а можно её субсидировать или давать беспроцентные кредиты. Темпы и методы развития нашей страны зависят от того, как мы посмотрим правде в глаза. А правда эта – горькая. У меня чисто научное образование, я – физик, вышел из этой среды и общаюсь с теми, кто там работает, и я вижу состояние нашей науки. А мои дети заставляют меня понять состояние нашего образования. Скажем прямо, мы сделали очередной шаг назад. Конечно, если относиться к своему населению как к балласту, который мешает, можно снизить образовательный ценз до шести или даже трёх классов, и те, кто не хочет получать какую-то общую эрудицию, дальше учиться не будут. Но тогда мы получим ситуацию, описанную у американцев. Здесь надо заметить, что известнейший американский менеджер Ли Якокка говорил о том, что он взял бы из Советской России систему образования. Детей нужно заставлять получать широкую эрудицию, широкое образование, чтобы они потом могли выбирать свой жизненный путь. Возвращаясь к теме развития государства, я бы хотел ещё вспомнить изречение Сунь Цзы: «Настоящий генерал выигрывает войну с теми солдатами, которые у него есть». 

Источник: http://dengiua.com/