Вячеслав Гусаков – один из «настоящих» полицейских, уже аттестованных в ходе реформы МВД. Мы решили встретиться с ним, чтобы из первых уст узнать, кого на самом деле берут из милиции в полицию Иркутской области. Гусаков был выбран не случайно: заинтриговали кусочки биографии полицейского, известные в ведомстве: служил в Афганистане, участвовал в ликвидации чернобыльской аварии, в 2007 году был признан лучшим участковым города Иркутска, и при этом  – многодетный отец, воспитывающий троих детей. 

Вячеслав Гусаков согласился встретиться с журналистами после официального окончания своего рабочего дня – в семь вечера. Правда, всё равно на работе: так рано он оттуда никогда не уходит. Общается полицейский прямо, без обиняков. О себе рассказывает с иронией, хотя в его биографии хватает драматических событий. 

– Ну, сейчас опишу, как жизнь моя лёгкая складывалась, – говорит он, открывая на компьютере папку с отсканированными фотографиями прошлых лет и останавливаясь на той, где он запечатлён танцующим вместе с женой. 

– Единственную фотографию вместе с ней нашёл. С 25-летия со дня свадьбы. 31 декабря отмечали, – Гусаков умудряется в трёх предложениях сообщить о себе сразу три интригующих факта. 

– Как это – единственную? – вновь удивляюсь я. – И почему 31 декабря была свадьба? 

– Потому что я в то время был курсантом военного училища и приехал в Иркутск на побывку на несколько дней, 28 декабря, в канун нового 1985 года, – поясняет Вячеслав Гусаков. – У меня здесь названная сестра была, нас с будущей женой тогда и познакомила. Мы выпили шампанского за приезд, и сестра говорит, мол, Люба – девчонка хорошая, ты женился бы на ней, тебе уже пора. Ну, я и отвечаю: «Да я готов!». 

С утра обещание пришлось исполнять: Люба пришла и разбудила курсанта со словами «Пойдём в ЗАГС!». Гусаков действительно пошёл. Как был: в военной форме старшины-сверхсрочника. Заявление от пары Гусаковых приняли на 31 декабря. Молодая Люба мечтала о свадебном путешествии – но уже в час ночи курсант улетел в Новосибирск: отозвало  командование училища. Жена смогла приехать к мужу только через полтора года, потому что ей нужно было закончить мединститут. «Помню, встретил её – с вещами, приданым, и сразу в другой поезд: к моим родственникам на Алтай, – вспоминает Гусаков. – Отвёз её и через два дня уехал на полтора месяца на стажировку. Так всю жизнь и живём. Жена как-то посчитала, что за первые пять лет совместной жизни мы с ней действительно прожили вместе только семь месяцев».

Пример коммунистам 

«Это только часть моей семьи, – говорил Вячеслав Гусаков о младшей дочери, среднем сыне и его жене. – Были бы тут все, мы бы в кабинет не влезли!»

В настоящее свадебное путешествие семья Гусаковых так и не съездила. Зато для Любови Гусаковой вся жизнь превратилась в длинное путешествие вслед за мужем. Прежде чем семья вернулась в Иркутск, она побывала в Карачаево-Черкесской и Полтавской областях, Алтайском крае, на Украине. 

– Сверхсрочную службу я отбывал в Закавказье, служил в десантной бригаде, – вспоминает Вячеслав Гусаков. – Помню, горячий был, улучил момент, когда борт наших в Афган летел – думаю, да я же спецназ, полечу, всех порву! И, в общем, заехал в Кандагар по командировке, без официальной отметки. Но первое, что я там увидел, стало тёмное пятно на обоих глазах. Отчим, служивший там уже полгода, встретил вертолёт, увидел меня (а я выхожу, от солнца щурюсь) и тут мне – бац! – кулаком в глаз! «Мать, – кричит отчим, – по мне с ума сходит, ещё ты, придурок, сюда прилетел! Что тебе, трупов мало, что ли?!» Так что отчим меня через два месяца первым же бортом назад отправил – пинком под зад. 

В училище Гусаков ещё не раз демонстрировал своенравный характер. Утверждает, что однажды повздорил с генерал-лейтенантом, членом военного совета. 

– Я хоть и с «троечками» учился, но был секретарём партийного комитета, 700 коммунистов у меня в подчинении было. И вот как-то моя рота в наряде была, а я как сверхсрочник отдыхал. В это время член военного совета округа приехал. Всех, конечно, построили, я тоже увидел, встал, как положено, отдал честь. А генерал останавливается, указывая на меня, и, не разобравшись, почему я не на разводе, говорит:  «Вот! «Кормушку» нашёл!» У меня кровь к лицу прилила: всё-таки мы с семьёй девять лет на Кавказе прожили. Ну, я ему с ходу и сказал: «Да пошёл ты!» У начальника училища, который генерал-лейтенанта сопровождал, челюсть отвисла. Естественно, вечером на совещании по недостаткам начальник училища предложил меня отчислить. И вдруг замполит батальона встаёт: «Товарищ генерал-майор, извините, он 

замсекретаря партийного комитета. Если отчислим, коммунисты скажут: ничего себе пример. Поэтому предлагаю присвоить ему звание старшины-сверхсрочника». И, представляете, присвоили! Приходит командир роты с совещания и говорит мне: «Беги за бутылкой! Получи погоны – тебя повысили». 

«Неправильное» воспитание 

На столе подполковника всё интервью лежала папка с фотографиями, грамотами и благодарностями разных лет. В ней есть, например, два экземпляра отзыва командира части об окончании выполнения правительственного задания в Чернобыле, за которое Вячеслав Гусаков должен был получить орден Мужества. Но награда героя так и не нашла: Гусакову было неудобно привезти этот отзыв. Два экземпляра  остались у него. «Понимаете, я за чужого порву, а за себя мне как-то совестно. Меня мама так воспитала. Потом сама говорила, что «неправильно», – оправдывался он. Во время интервью полицейский то брал эту папку в руки, то вновь укладывал её на стол перед собой. Стеснялся. В итоге так и не достал оттуда ни одной грамоты.

Из-за пресловутого «неправильного воспитания» Гусаков в своё время был отправлен на ликвидацию аварии Чернобыльской АЭС. До этого, в 1987 году, он служил под городом Золотоноше Черкесской области, был замполитом в зенитно-ракетном дивизионе. 

–  Как-то я проводил там футбольный чемпионат, во время которого один солдат другому заехал по ноге и сломал её, – рассказывает Гусаков. – Для меня это значило увольнение. Командир дивизиона говорит мне: «Не звони, не докладывай начальству, дурачок!» Но я же не имею права. Доложил полковнику, а тот в крик: «Почему ты ещё не в Чернобыле?!»

Родина сказала «надо»

Так 30 октября 1987 года Вячеслав Гусаков прибыл в Чернобыль на должность секретаря партийной организации. Теперь своё чувство справедливости он тренировал в зоне техногенной катастрофы. 

– По официальным требованиям, ликвидировать последствия аварии на АЭС должны были граждане СССР в возрасте 35–45 лет, – рассказывает Гусаков. – Но требования не всегда соблюдались. Мне, например, было почти 27, когда я туда отправился. А сменял меня совсем мальчишка – 21 год, ровно две недели как женился. Я говорю ему: «У меня хоть сын есть, а ты какого рожна приехал?» А он: «Саныч, что, не знаешь, Родина сказала «надо». У нас всё так решалось. А что такое радиация? Будучи в Чернобыле, я получил письмо от своего друга из Кандагара. В это время наших ребят там здорово били. Но он писал: «Я с тобой не поменяюсь. Я знаю, куда стрельнули. А ты ходишь, дышишь и не знаешь, когда крякнешь». 

Батальон по восстановлению тяжёлой техники, в котором служил Вячеслав Гусаков, должен был расчищать территорию от поражённых излучением зданий и сооружений. После разрушения всё вывозили на «могильники»  –  в глубокие котлованы. Технику, получавшую предельную дозу радиоактивного заражения, тоже закапывали в могильник. К людям не всегда относились с такой же предусмотрительностью. 

– Когда в 1988 году я был на 27 съезде комсомола Украины, там один генерал выступал, – рассказывает Вячеслав Гусаков. – Говорил: «У кого меньше 10 бэр получено, те должны снова поехать в Чернобыль, выполнить свой воинский долг». А 10 бэр равнялось 20 рентгенам. Смертельная доза – 25 рентгенов.  У того генерала тогда девчонки из «Комсомолки» спрашивают: «А вы сами-то в Чернобыле были?». Тот говорит: «Да, один раз заезжал». «Ну а месяц?» – «Я что, больной?»

Так что за ликвидацию аварии надо сказать «спасибо» в первую очередь «партизанам», ребятам из нижнего звена. Вот что такое, например, сварщик в Чернобыле? Он работал в маске-лепестке. Но ровно через пять минут после начала сварки лепесток был забит, дышать становилось невозможно. Сварщик лепесток срывал и дальше работал без маски. 

На пороге счастья 

Вячеслав Гусаков говорит, что ему повезло: в Чернобыле он пробыл «недолго, всего четыре месяца». На вопрос о последствиях для здоровья уклончиво отвечает: «Нормально».

– Правда, когда я в Киев приехал, у меня казачий чуб на голове был, а уезжая из Чернобыля, я к волосам не то что расчёской, даже рукой боялся прикасаться: выпадали. Так жена после этого мне чуть всю лысину не сожгла: листья и корни лопуха варила и прикладывала. Зато, как видите, немного оброс, – смеётся полицейский, хлопая себя по макушке. И снова начинает шутить: мол, на меня Чернобыль неправильно повлиял – у меня после него ещё двое детей родилось.  

Старший и средний сыновья Гусакова пошли по стопам отца: первый – прапорщик ФСБ, служит на российско-китайской границе, второй  работает в управлении вневедомственной охраны. Невестка – жена среднего сына – тоже учится на юриста. Десятилетняя дочь Аня с профессией пока не определилась. Отец шутит, что она в семье «главный психолог»: «Если у нас с мамой какие-то разногласия появляются, дочь сразу же встаёт между нами: «Папа, так нельзя!». 

– А как жена вообще терпит вашу постоянную занятость? Как, например, согласилась ездить за вами по всей стране, на ту же Украину в 1987-м? – удивляюсь я. 

– А куда она денется! – ещё больше удивляется Гусаков. Отношение супруги к своей работе он описывает с помощью старого анекдота. Аксакала спрашивают: «Вы сто лет прожили с женой, ни разу не было желания развестись?» – «Развестись? Да вы что, нет, ни разу! – восклицает аксакал. – Убить – тысячу раз!».

– Вообще, мне, конечно, самому хочется каждый день покаяться перед женой, что да, извини, мало внимания уделяю семье, – признаётся вдруг Вячеслав Гусаков. – Но ведь я ей ещё когда женился сказал: «У тебя приключений будет – во! А счастье ещё заработать надо». Сейчас, я думаю, почти заработали. Лет через 20 можно будет его и получать.