– Уж у нас-то, слава Господу, домик как домик! А ведь сколько десятков годков стоит, ещё от покойных родителей, царство им небесное, нам достался. Теперь этаких брёвен-то днём с огнём не сыскать.

– Оно, может, и сыщешь, да только голыми-то руками не возьмёшь: цены больно кусаются. Хе-хе-хе… А не набавить ли по этому случаю плату за квартиры? Кстати, я и проигрыш свой вчерашний покрою. Пойди-ка, Елена Андреевна, объяви «резолюцию», – и он снова отдался газетному чтению.

Мы, старички, очки втирать умели!

Надзорный архитектор Будо, занимавший пять комнат на первом этаже дома Перетолчина, пробежал свежий номер и весьма снисходительно усмехнулся:

– Да-а-а, подрядчик теперь, небось, скоблит себе бороду. Да и архитектор «хорош»! У воспитанного человека и строительные изъяны обнаруживаются не ранее как через полгода после завершения всех работ. А тогда уже можно их и списать на осадку почвы, а также на другие «стихии». Да, кстати, и подработать на исправлениях. Не так ли? – обратился он к молодому подрядчику, дожидавшемуся в гостиной. 

Тот, ещё не подумав, кивнул, и только по дороге домой, припомнив услышанный разговор, сообразил: «А, должно быть, кирпичик-то там, в столицах, того, растащили! Ведь ежели стенку сложить по-божески, то её ведь и пушками не прошибёшь. А ежели взамен трёх кирпичей да пустить полтора, тут тебе и выйдет эта самая история! И ежели вместо железных балок поставить деревянные – рухнет всё, рухнет пренепременно! В позапрошлом годе и у меня завертелась такая «музыка», и я чуть было не осрамился и в убыток не вышел. Но, слава Господу, пронесло, удалось-таки стрелку грамотно перевести на старшего каменщика Егора. Ему-то ведь всё одно, у него в кармане всегда прореха и разумения – ни на грош, знает только «Ах ты, в рот тебе ситного пирога с горохом!», да «Ишь ты, съешь тебя мухи!», да «Раздуй тебя в гору – беда-то какая!» Вот и поделом ему, вот и не жалко! Да если даже такой Егор вдруг уронит на себя стену, вместо него найдётся с десяток других!»

А врать – нехорошо…

На Ивановской мальчишка-газетчик нарезал круги у случайных прохожих, выкрикивая:

– Происшествие в Петербурге: трое рабочих лежат под обломками! Купите газету, барин! 

Ловко поворачиваясь на пятках, он заглядывал в лица, безошибочно определяя, кому и какую подобрать интонацию. Но и самые отработанные приёмчики не срабатывали в этот пасмурный день: за целые полчаса разошлись только два экземпляра, да и те купила одна барышня. То есть одета она как самая настоящая барышня, но смотрит что-то слишком задиристо и шагает очень уж широко. Да ещё и разглядывает его, будто он мартышка какая в цирке у господина Сержа!

Раздосадованный, газетчик ловко юркнул за угол и, пока бежал до Мелочного базара и обратно, в голове у него родилась уже новая, устрашающая приманка:

– 200 человек убитых и 500 раненых в Петербурге!!! 

– Да что случилось-то? – остановилась госпожа, только что вышедшая из Медведниковского банка. И за ней сейчас же стала выстраиваться очередь.

Когда все экземпляры «Сибирской зари» были проданы, кто-то крепко ухватил газетчика за ухо:

– Это где же написано про 200 убитых и 500 раненых? Так бессовестно врать – нехорошо…

Хватка у барышни была мёртвая, но глаза смеялись – и парнишка в ответ обезоруживающе улыбнулся. Пальцы тут же разжались, а спустя минуту ловкий парнишка уже улепётывал по Ивановской, выкрикивая на ходу:

– Читайте газету «Сибирская заря»!

Это произвол – ограничить обед одним часом!

Барышня была очень довольна: «Вот, искала тему вокруг, а она оказалась под обвалившимся домом в Петербурге». Она писала в «Сибирской заре» под псевдонимом «Левина», и в редакции её знали как выпускницу иркутской гимназии, в своё время уехавшую на Высшие женские курсы. Говорили, будто бы «Левина» не окончила их, зато вывезла из столицы тот насмешливый взгляд, без которого и не может быть настоящей фельетонистки. Ей и поручили писать «Маленькие фельетоны» и порою не без удовольствия размещали их. Правда, при этом называли не иначе, как «дамские», и упорно склоняли к публикациям о рабочем вопросе. Вот и сегодня, едва завидев фельетонистку, редактор усадил её за пишущую машину и принялся диктовать:

– Существует мнение, что никакие крупные улучшения в положении трудящихся невозможны, пока держится капиталистический строй. Нас просят обратить внимание на эксплуатацию труда в иркутской аптеке Вильшинского. На пасхальной неделе тамошние служащие рассчитывали иметь четыре свободных дня, но владелец аптеки заявил, что более трёх дней он гулять не позволит. На общий протест г-н Вильшинский ответил вызовом из справочного бюро новых работников.

Фельетонистка хорошо знала аптеку Вильшинского – там продавалась пудра «Леда» в замечательной упаковке и по сходной цене. И любезный хозяин, если сам не стоял за стойкой, наблюдал за работниками из провизорской. И работники знали это – и всегда улыбались. 

– Что же вы, барышня, перестали писать? После, после отдохнёте, у меня ещё целый кусок о забастовке в единственной в Верхнеудинске аптеке!

– Как же могут они бастовать, если это – единственная аптека? – изумилась фельетонистка.

– Они бастуют оттого, что благодатный луч свобод проник в их аптечное закулисье и скоро там совершится настоящая революция!

– Аптекари взбунтовались и разбили все склянки с лекарствами? – невольно съязвила «Левина».

– Да как же вы, милая, не понимаете, что все наши аптеки давно уже превратились в настоящий застенок! – взвизгнул редактор. – Известно ли вам, что тот же Вильшинский запретил читать на работе газеты, письма и назначать свидания?! Он и на обед отпускает всего на час, а ночных дежурных принуждают отпускать не только лекарства, но и мыло, ваксу, пудру и духи. Это – настоящий произвол! И вам, барышня, следует понимать, что существующий аптечный строй нужно сдать в архив, и как можно скорее!

Терпсихора и Мельпомена затеяли классовую борьбу

Кончилось тем, что «Левина» выбежала во двор – чтобы не увидели её слёз. Она давно, ещё с самого Петербурга, не плакала и потому испытала давно забытое облегчение. Но фельетон на этот раз всё равно не получился. «Дырку» на полосе прикрыли торжественным напоминанием владельцам торговых заведений, что не только приказчикам их, но и им самим запрещается стоять за прилавками сверх времени, указанного законом от 15 ноября 1906 г. 

Остатки газетной площади отдали под бичевание учителя танцев Ковалёва, который «эксплуатирует драматическое искусство посредством устройства спектаклей в свою пользу». Автор до того дописался, что даже в отношениях Терпсихоры с Мельпоменой усмотрел классовую борьбу.

Материал был отмечен довольным редактором на журфиксе, но его приподнятое настроение продержалось недолго: в кабинет ввалилась делегация типографских рабочих: 

– Заявляем, что ввиду летних дней мы отказываемся работать 3 дня после праздников в мае, 3 дня в августе и 2 дня в июне. 

Автор благодарит за предоставленный материал сотрудников библиотеки Иркутского государственного университета