Потерянные и забытые
В Советском Союзе беспризорников не было. Существование этого социального достижения в нашей стране впервые после Гражданской войны официально было признано в перестроечные годы и сейчас является одной из актуальнейших проблем служб социальной защиты в любом уголке России. Чтобы как-то отслеживать, контролировать ситуацию и находить пути выхода из этого бедственного положения, в новом тысячелетии стали создаваться специализированные центры помощи детям – следующий эволюционный шаг подобных заведений со времён «республики ШКИД». «Иркутский репортёр» побывал в гостях у детишек, для которых песня Петра Налича «Потерянные и забытые» вполне может претендовать на то, чтобы стать их гимном.
Путаница с отделениями
Мы садимся за одну парту с разных сторон – друг напротив друга, лицом к лицу. Девочка Ангелина прилежно, по-ученически складывает на парте руки, держит спину прямо и готовится отвечать. Сразу видно – зубрила и отличница. «Ударница», – скромно поправляет девочка. «Самая прилежная ученица в классе», – строго уточняет воспитательница. Ангелине сейчас десять лет. Отвечать придётся за своих родителей. Потому что они ни за неё, ни за себя отвечать не хотят.
– Когда ты сюда попала?
– 16 августа, – чётко отвечает Ангелина. Потом выясняется, что в середине августа прошлого года её только перевели в этот корпус Центра помощи детям, оставшимся без попечения родителей, где находится первое отделение – здесь, в Иркутске II, проживают 22 ребёнка начального школьного возраста. До этого она находилась в третьем отделении, где живут самые маленькие, начиная с трёх лет. Дату, когда её привезли в «малышовое» отделение на улицу Некрасова, она помнит так же точно – 14 февраля. А историю своего пути из дома до приюта рассказывает путанно и неуверенно – откуда девочке знать причины, по которым она оказалась не нужна своей маме? И она рассказывает так, как понимает.
Ангелина жила в деревне Тихоновка. Папа работал охранником, мама занималась домашним хозяйством. Девочка пошла в первый класс, когда папа почему-то повесился. Той же зимой они переехали в Иркутск II, к маминому знакомому дяде. И очень скоро мама куда-то пропала – девочка почему-то думает, что она уехала работать в Ангарск. Дядя был добрый, занимался с ней, читал ей сказки, но там, где они жили, поблизости не было школы, поэтому однажды дядя привёз её на Некрасова, где она отныне должна была учится и жить. Дядя иногда приезжает к ней в гости. Мама не приезжает никогда.
Почему Ангелина попала из третьего отделения в первое, объяснить проще, чем почему она вообще здесь оказалась. В конце прошлого века для детей, попавших в сложные жизненные обстоятельства, стали открывать приюты временного пребывания. Но очень скоро стало ясно, что недостаточно куда-то поместить беспризорного ребёнка – нужно было решать проблемы с его стрессами, психологическими травмами и девиантным поведением. Тогда появились социально-реабилитационные центры для несовершеннолетних. В конце концов стало ясно, что эти два вида учреждений решают разные части одной задачи, не видя картины в целом.
Открытие учреждения нового вида было логично приурочено к Дню защиты детей. Первый и пока единственный на территории области Центр помощи детям, оставшимся без попечения родителей, открылся 1 июня 2001 года в Иркутске II, на улице Ленинградской. Целью его создания было объединить все реабилитационные процедуры – от поиска беспризорных детей до их возвращения в семью – свою, приёмную или под опеку. Или хотя бы определить их дальнейшую судьбу, то есть поместить их в детский дом или в училище со своим общежитием.
Так возникло первое отделение. Второе присоединилось при реорганизации, с начала 2007 года. Традиционного вида приюты, только предоставлявшие временное проживание, уходили в прошлое, и на базе одного из них, «Надежды» на улице Безбокова, было создано второе отделение, «для старшаков» – подростков 5–9 классов. Слияние было процедурой бюрократической, оформленной исключительно в документах, и для беспокойного населения приюта численностью 35 человек мало что поменялось.
Третье отделение, для самых маленьких, появилось в начале августа прошлого года на базе детского дома на улице Некрасова. До этого там находились дошколята и ученики начальных классов. Но после проведения реорганизации стало возможным разбить отделения по возрастному признаку.
– Мы перевели начальные классы с Некрасова в первое отделение, на Ленинградскую. Во-первых, для подростков в центре города слишком много соблазнов и опасностей. А во-вторых, наши подопечные вряд ли прижились бы в элитных одиннадцатой и пятнадцатой школах, расположенных поблизости, – для наших там слишком сложная программа, – рассказывает заместитель директора ЦПД Елена Остапенко. – Школьников перевели, новых малышей набрали. Наши начальные классы сейчас учатся в школе №37, она близко – через арку.
Отделения нумеровали по порядку возникновения, а не по возрасту детей, поэтому девочка Ангелина и попала из третьего отделения в первое. Но это редкость – обычно в центре судьбу детей решают в течение максимум полутора лет, поэтому они не переходят из одного отделения в другое.
Дети в опасности
Дети в центр попадают двумя путями – добровольно или принудительно. «Принудительно» относится, конечно, к родителям – это у них изымают детей, когда в семье возникает угроза жизни ребёнка или условия проживания с мамами и папами становятся невыносимыми. Причём под термином «невыносимые» может подразумеваться не только вечная грязь в квартире пьющих родителей и хроническое отсутствие минимального набора в продуктовой корзине – хотя таких, естественно, большинство. Бывают и совсем дикие случаи.
на чужаков: «Вы не за мной?»
Недавно инспекторам социально-правовой службы пришлось забирать ребёнка… у трупа. В одном из домов частного сектора Куйбышевского района по заявлению соседей милицией был обнаружен труп убитой женщины. По степени трупного окоченения и разложения было установлено, что она погибла не менее трёх суток назад. И всё это время рядом с ней находился маленький ребёнок. Впоследствии установили, что женщина – владелец дома сдавала комнату одинокой матери, которой и принадлежал маленький мальчик. И довольно быстро выяснили, что погибшая – не мать, а владелица жилища. Где находится мать и имеет ли она отношение к гибели женщины, сейчас выясняет милиция.
Мальчика привезли в центр, где определили его крайнюю запущенность: трёхлетний ребёнок выглядел не более чем на полтора года, был очень болен, плохо ходил и почти не говорил. Именно поэтому все вновь поступающие проходят сначала через приёмное медицинское отделение, обязательную диспансеризацию и карантин.
– Дети приходят к нам из таких условий и после такой разгульной жизни, что у них может быть всё что угодно – ВИЧ, венерические заболевания, вши, чесотка… – рассказывает Елена Остапенко.
– Если ребёнок изымается из семьи, то там почти в ста процентах случаев – притон, – соглашается с ней глава социально-правовой службы Ольга Клюева. – Родители или алкоголики, или наркоманы. У многих ВИЧ или туберкулёз.
Про ВИЧ в стенах ЦПД говорят неохотно – боятся навредить детям и создать нервозность среди персонала (про носителей вируса знают только высшие чины администрации и медики). Таких случаев за историю центра было только два.
Но нельзя не отметить, что есть и вполне внешне благополучные семьи, из которых ребёнка изымают вынужденно, в связи с угрозой их жизни. После случая с Никитой Чемезовым, казалось бы, мелкие домашние тираны должны были поумерить свой педагогический пыл с элементами садизма. Но нет. Недавно в центр поступил восьмилетний мальчишка, которого за любую мелкую провинность изуверски избивал родной отец.
Он воспитывал сына сам после развода с его матерью. Была у него сожительница, у которой имелись два собственных взрослых сына, и ещё одного ребёнка они родили в совместном проживании. При таком обилии детей в семье папочка весь свой педагогический талант обратил на старшего родного сына. Он избивал его руками и ногами за всё: плохо помыл посуду, плохо погладил рубашки, плохо подготовился к урокам. «Плохо» – это по завышенным требованиям папы. «Завышенным», потому что плохо было всегда, как бы сын ни старался. Однажды он положил мальчишку на стол и избил палкой – за то, что тот сломал школьную ручку.
Когда ребёнок пришёл в школу после новогодних каникул, он был украшен таким количеством ссадин и синяков, что это нельзя было списать на обычную уличную драку. Учителя позвонили участковому инспектору по делам несовершеннолетних, и парня забрали в ЦПД. Отец был удивлён и возмущён, когда на него завели уголовное дело – он ведь просто занимался воспитанием своего ребёнка! К счастью, нашлась мама – оказалось, что она так боялась мужа, что после развода не решалась с ним встречаться и оговорить условия общения с сыном. Сейчас она оформляет документы, чтобы забрать ребёнка к себе.
Опасные дети
С добровольным поступлением в ЦПД дело сложнее и запутаннее. Раньше была только одна категория таких детей – те, кого сами родители пристраивали в центр, попав в тяжёлую жизненную ситуацию (дом сгорел, работы лишились, сожитель выгнал мать с малолетним чадом на руках). Писали заявление, чтобы ребёнок находился под временным присмотром социальных служб, пока сами они ищут работу и жильё.
В последнее время, как отмечает Ольга Клюева, становится всё больше подростков 15–17 лет, которые уходят из дома и самостоятельно приходят в центр: «Хочу жить у вас, дома не хочу!» Ольга Петровна комментирует, что это в основном современные, самостоятельные тинэйджеры, которые требуют всё больше прав себе, не в состоянии при этом нести какую-либо ответственность за свои поступки.
Очень показательный пример – девочка Маша, которая на момент поступления в центр училась в десятом классе. Однажды слякотным зимним днём она постучалась в двери центра, как Дюймовочка из мультика, – плакала, говорила, что её унижают опекуны: заставляют работать по хозяйству, ухаживать за их родными детьми. Позже выяснилось, что она живёт под опекой у бабушки с дедушкой. Девочка умная, но циничная и безжалостная. Попав в центр, она быстро допекла бабушку жалобами на то, что та создала ей бесчеловечные условия жизни, выторговала себе поблажки и запросилась обратно в семью. Забыв былую благодарность сотрудникам центра за проявленное участие, угрожала, что если её не вернут бабушке в самое ближайшее время, то она покончит жизнь самоубийством. Бабушка с дедушкой, при активном содействии администрации ЦПД, помогли Маше вернуться в семью. Но прожила Маша там недолго – через три месяца по возвращении собрала в доме всё наиболее ценное и отправилась в бессрочное путешествие в неизвестном направлении.
Сейчас в центре по заявлению родителей или по собственной воле находятся 11 старшеклассников, из них пятеро – для проведения психокоррекционной работы. То есть это те сложные подростки, которых теперь родители сдают в центр сами, не зная, как с ними управиться.
Или в свой дом, или – в детский…
– Для нас главное – чтобы дети обрели семью, – объясняет замдиректора Елена Остапенко. – А для этого сначала нужно определить официальный статус ребёнка. Это либо «сирота» – ребёнок, лишившийся биологических родителей, либо «оставшийся без попечения родителей» – у которого родители лишены родительских прав, либо «с неопределённым статусом» – те, у кого родители и прав не лишены, и воспитанием не занимаются. Мы должны этот статус определить. Кстати, термин «социальный сирота» – бытовой, просторечный, мы им никогда не пользуемся.
Под «возвращением в семью» имеются в виду не только биологические родители. Это может быть опека у родственников или приёмная семья. Когда статус определён, ребёнка заносят во всероссийскую базу данных. Сейчас в базе по Иркутской области 27 бюллетеней, в каждом приблизительно по 130 детей. База открытая и создана для того, чтобы любой желающий мог выбрать себе ребёнка.
Невостребованные уходят в детский дом. И это для населения ЦПД самый трагичный исход. Детский дом – это значит, что ты никому не нужен, тебя сдали в хранилище ненужных вещей.
Старших берут в приёмные семьи редко и неохотно, поэтому они стараются «выпуститься» в училище, в котором предоставляют общежитие. Особым спросом пользуются педагогические, автослесарные и кулинарно-поварские учреждения. И получается, что самые уязвимые – это попавшие в центр братья и сёстры, которых нельзя разлучать, и те, у кого остались старенькие бабушки и дедушки, которые навещают детей, привязывают к себе, но забрать их уже не в состоянии. И дети, пройдя полный курс реабилитации, установления статуса и восстановления всех документов, отправляются в детдом. Сроки пребывания в центре не определены жёстко, но держать там воспитанников до бесконечности тоже нет возможности.
Уже прощаясь, не могу не спросить про девочку Ангелину: как же так, какой-то случайный дядя её навещает, а мать за полтора года ни разу не пришла к родной дочери? Ведь материнский инстинкт у женщины врождённый, она биологически не может бросить своего ребёнка!
– Во-первых, это не «случайный дядя», это брат отца Ангелины, – хмурится Ольга Петровна. – Стоп, а вам девочка как рассказала?
Выслушав версию Ангелины, заведующая социально-правовым отделом укоризненно качает головой: журналист, а верит даже неразумным детям. И рассказывает: девочка действительно жила в деревне Тихоновка с отцом и матерью, это единственное, что соответствует истине. Отец с матерью и в совместной жизни тесно общались с зелёным змием, а когда глава семьи по неустановленной причине повесился, мать и вовсе пустилась во все тяжкие. Она переехала в Селиваниху к родственникам мужа с Ангелиной и её двумя младшими братьями и старшей сестрой.
Детей она скоро бросила на родню и укатила куда-то в Горохово, к очередным родственникам, где снова родила ребёнка. Самого младшего её сына родственники мужа оставили на воспитание себе, но всех забрать не могли, поэтому Ангелина и её брат с сестрой отправились в ЦПД: младший брат сейчас находится в третьем отделении на Некрасова, а старшая сестра – в «Надежде», во втором отделении. Сама Ангелина – в первом. Их бросили. Они никому не нужны. И, конечно, сама девочка этого никогда не скажет. Она, наверное, ещё и не поняла этого.
