Не завербоваться ли в Мексику?

– Вот, смотри: с правой стороны сейчас будет контора «Сибирской зари»; но присутственные часы там пока что не начались. Так что мы сейчас съездим на Мелочной, и пока я там с кучером буду ходить за мукой, ты коляску покараулишь! 

Был обещан и сметанный калач, что подтолкнуло Юленьку минут десять строго поглядывать по сторонам. Впрочем, скоро вниманием её завладели подёнщицы, стоявшие на углу Ивановской и Харлампиевской. Они мирно беседовали, но, едва лишь поблизости объявлялся подрядчик, начинали кричать, перебивая и даже расталкивая друг друга: «Горничная-кухарка одною прислугой!», «Шить, стирать, смотреть за ребятами – всё могу!». Уходил наниматель – и бабы, словно бы по команде, возвращались к своим историям: «Ну так вот, он тогда мне и говорит, мол…». 

Юленьке захотелось подойти к ним поближе, послушать, но тут появился кучер с мешком муки, а следом и Михаил – с калачами. 

– В одном месте беру, – довольно сообщил он, а проследив за взглядом сестры, деловито заметил: – В Иркут-ске на бирже труда даже и теплушки отродясь не бывало. А вот в других сколько-нибудь благоустроенных городах, говорят, имеются. 

За калачами и не заметили, как переехали на Хлебный базар. Миша снова ушёл, на этот раз без кучера, а Юленька походила чуток и вернулась в коляску – сидеть в ней было очень удобно. Чуть в отдалении подпирали забор десятка четыре рабочих-подёнщиков. Один из них оживлённо рассказывал, будто бы на постройке Амурской железной дороги страсть как не хватает рабочих и подрядчики не стоят за ценой. Ему возражали, что, мол, этот слух устарел и теперь в Благовещенске от рабочих просто нету отбоя; и что будто бы даже тамошний губернатор телеграфирует всюду, чтоб держали народ. 

В другой группе обсуждали вербовку русских на строительство мексиканских железных дорог.

– Там, слышь, наши-то по двенадцати рубликов в день заколачивают! – мечтательно закатывал глаза парень с нечёсаной головой. – Одно плохо – контракт с этой самой Мексикой можно только в Харбине подписать… 

– Да читали мы ихний контракт, – усмехался в ответ пожилой сухощавый брюнет, – ещё как читали-то! Рубль пятьдесят не угодно ли за полный рабочий день? Конечно, при бес-платном бараке, бане и враче. Самый малый срок найма – три года, и в каждый надобно отработать обязательные 300 дней, иначе такие тебе обеспечат вычеты, что ай да ну!

Держать и не пущать!

Отдельной группой держались побельщики. Обыватели то и дело подходили к ним, но договаривались с трудом: подёнщики держались стойко, не позволяя и на четверть копейки сбить установившиеся за войну расценки. Многие готовы были возвратиться домой ни с чем, но не уступить! А колеблющихся поддерживал неумолкавший оратор:

– Теперь и прислуга не нанимается менее чем за 15 рублей в месяц, даже если готовит несносно и крадёт почём зря! Ни один из чернорабочих дешевле, как за рубль тридцать в день, не подряжается; опытный же печник, каменщик или плотник согласится разве что за три рублика! И мы тоже не лыком шиты, ребята! 

Пока местные «митинговали», вдоль торговцев сновали ловкие китайцы, негромко предлагая за полцены колку дров, чистку сапог, набивку папирос; некоторые устраивались на земле и со страдальческим выражением на лице просили милостыню. Крестьяне из голодающих губерний молча ходили меж обжорных рядов, и находчивые иркутские обыватели без труда нанимали их за треть цены. 

Требуется материалист!

По дороге в «Иркутские губернские ведомости» Юленька раза три встречала на конторских дверях объявление: «Свободных мест нет, просьба не затруднять подачей прошений». А в редакции принимавший её господин обронил сочувственно: «Да, теперь многие, ожидая вакансий, и бесплатно работают. Не редкость нынче и вознаграждения за предоставленную работу». 

Юленька только что не расплакалась, и пожалевший о собственной откровенности корреспондент поспешил обнадёжить её:

– Вы ведь, кажется, фельдшер, барышня? Я это к тому, что месяца два назад у нас печаталось любопытное разъяснение: теперь лица женского пола на равных с мужчинами могут проходить испытания на материалиста. – При этом слове Юленька подняла вопросительно брови. – То есть, я хотел сказать, продавца аптечных материалов. 

В аптеке Жарникова на Большой барышня обратиться ни к кому не решилась. А в роскошную аптеку господина Писаревского и вовсе не зашла бы, если бы Михаил не отправил её за лекарством. И оттого ли, что название произнесла по латыни, оттого ли, что просто улыбнулась судьба, но провизор с интересом посмотрел ей в лицо, задал несколько вопросов и торжественно объявил, что аптека нуждается в материалисте!

Господам Писаревским Юля тоже понравилась; правда, это выяснилось только на другой день, потому что хозяин занят был подготовкой к заседанию городской комиссии по нормированию труда.

Жертва собственных «передовых мыслей»

Составляя комиссию, городская управа отчего-то не пригласила ни представителей трактирщиков, ни бакалейщиков, ни рестораторов, не говоря уж о мелких лавочниках. 

– Как же мы, не зная условий труда в этих заведениях, будем вырабатывать для них нормы? – удивился владелец кофейни-кондитерской Камов. И встретил общее понимание: комиссию постановили расширить. 

Вдохновлённый, коммерсант решился рассказать и о главном, наболевшем у него:

– У нас в России невероятное количество праздников, которые положительно губят нашу торговлю. В самом деле, разве можно назвать другую страну, где бы отдыхали почти треть года? Предлагаю выйти из этого ненормального положения сокращением праздников! – решительно заключил он.

И Писаревский сразу же поймал себя на мысли, что подписался бы под каждым камовским словом. Но вспомнилась всеобщая забастовка осенью 1905 года, а потом – пристальное внимание господ гласных и корреспондентов газет к продолжительности рабочего дня служащих, отдыху в бесконечные праздники… 

В общем, поколебавшись, Писарев-ский проголосовал против предложения Камова. И на другой же день, заехав в ближайшую парикмахерскую, чертыхнулся, наткнувшись на объявление: «В будние дни с 1 мая по 1 сентября парикмахерские могут быть открыты лишь с 8 до 12 часов дня. Этот порядок определён ноябрьским 1905 года постановлением иркутской городской управы. Этим же документом установлен и праздничный отдых всех существующих в городе парикмахерских. Праздниками считаются…».

Приятная метаморфоза

Были, правду сказать, и хорошие новости: с начала нынешнего, 1907 года местное отделение Русского собрания перестало вдруг искать истинно русских людей и считать нанесённые им обиды, а перенесло собственную энергию на создание рабочих мест. Члены правления стали организовывать швейное, сапожное, сундучное производства, распилку старых плотов на дрова, принялись за обустройство заводика по производству кирпича, присмотрели три места под огороды; в центре города, на углу Ивановской и Дворянской, открыли бюро по найму прислуги. Работали исключительно по убеждению, на общественных, разумеется, началах. В производство же вкладывались из специального капитала в 38 тысяч рублей, составленного из отчислений на трудоустройство ссыльнокаторжных, а также пожертвований, собранных иркутским губернатором Иваном Петровичем Моллериусом. Не оставался в стороне и генерал-губернатор Андрей Николаевич Селиванов, избранный в почётные члены зарождённого местным Русским собранием специального Общества попечения об иркутском Доме трудолюбия. Вслед за начальником края по традиции потянулись и другие, даже индифферентное в таких делах Общество приказчиков подготовило в пользу Дома трудолюбия благотворительный спектакль. Фельетонист оппозиционной газеты и тот умилился метаморфозе и хотел напечатать два-три добрых абзаца, но передумал: «Не сглазить бы!»

Автор благодарит за предоставленный материал сотрудников библиотеки Иркутского государственного университета