Наказание или отпущение грехов?

По словам заместителя начальника ГУФСИН по Иркутской области Владимира Сушкевича, 37% из тех, кто состоит на учёте в уголовно-исполнительных инспекциях региона, имеют несколько судимостей. Некоторые даже 4-5. Обычно «условники», которым суд даёт шанс встать на путь исправления, в руки инспекторов попадают в 16 лет, как только достигают возраста уголовной ответственности. Так под присмотром «нянек» в погонах они и переходят в совершеннолетие. Почему же они не спешат исправляться?

Безусловно, одна из основных причин состоит в том, что условный срок большинство из них не воспринимают как наказание. Это и неудивительно. По статьям небольшой и средней тяжести суды практически никогда не назначают реальное лишение свободы, даже если во время испытательного срока преступник совершает очередной криминальный подвиг. В таких случаях ему обычно присоединяют новый приговор к прежнему. Но нередко осуждённые отбывают одно-временно по два, а то и по три условных наказания. Так сказать, параллельно. Тогда инспектору приходится заводить на своего подопечного несколько личных дел – по количеству вынесенных в отношении него приговоров. Один вердикт может налагать на него обязанность не гулять по ночам, другой – устроиться на работу. Но проверить, спит ли осуждённый в собственной постели после 23 часов, всё равно возможности не представляется, а процесс трудоустройства, как правило, оборачивается оформлением статуса безработного.        

Резонный вопрос: чего такому преступнику опасаться Фемиды? Он прекрасно понимает, что после очередной кражи либо угона машины ему светит вовсе не колючая проволока, а разве что ещё один условный срок, который по сути ничего не изменит в его жизни. Мне рассказали про жителя Шелехова, недавно перешагнувшего порог совершеннолетия, который пять раз угонял машины, чтобы покататься, – и каждый раз получал лишение свободы условно: с учётом юного возраста и небольшой тяжести содеянного. Таких примеров в службе исполнения наказаний могут привести множество. 

Подобное отпущение грехов как-то плохо вяжется с ч. 2 ст. 43 УК РФ, где утверждается, что наказание должно применяться в целях восстановления социальной справедливости, исправления осуждённого и предупреждения совершения новых пре-ступлений. Ни одна из этих целей не достигается, если преступник не вос-принимает назначенные судом меры именно как наказание, то есть заслуженную кару.

Гуманность слепой Фемиды далеко не всегда кончается столь безобидно, как в случае с шелеховским любителем кататься без спросу на чужих машинах. Достаточно вспомнить нашумевшие уголовные дела: большинство их фигурантов прошли через стадию условных наказаний. Убийца и насильник Протасов, например, на следствии сознался, что после нескольких условных приговоров за грабёж у него появилась привычка бродить в тех рощах, где удавалось хорошо «заработать», напав на женщину или подростка. В одном из таких мест он и напал на  школьниц – пытался скопировать ситуацию, которая когда-то разрешилась для него благополучно. Только на сей раз грабитель не ограничился тем, что отобрал у своих жертв деньги, он ещё изнасиловал 15-летнюю девочку и вонзил ей нож в сердце.  

Слепая Фемида

Никто не будет спорить, лишение свободы – исключительная мера наказания и применяться должна в первую очередь за опасные преступления, то есть тяжкие и особо тяжкие. Можно окончательно исковеркать судьбу, если за кражу мобильника или сварочного аппарата с дачного участка упечь человека за решётку, где он ожесточится и пройдёт тюремные университеты. Но, с другой стороны, приучая к безнаказанности, мы только усугубляем ситуацию, умножая преступления, в том числе самые распространённые – кражи, грабежи, вымогательства, угоны. 

По мнению Владимира Сушкевича, суды при назначении наказания недостаточно изучают личность виновного и обстоятельства его жизни, чего требует ст. 60 УК. Чаще служители Фемиды ограничиваются тем, что учитывают лишь характер и степень общественной опасности преступления. Так было и в случае с Протасовым: после очередного ненасильственного грабежа ему в который раз давали «вольную», не вникая в такие детали, как отсутствие постоянного места жительства и прописки, работы, семьи, злоупотребление спиртным. 

«Условное наказание часто зависит от того, есть ли у подсудимого деньги нанять хороших адвокатов, а не от его личности и желания начать другую жизнь. Альтернативные меры назначают нередко тем, кто реально отсидел в прошлом за тяжкое преступление, а таких с криминального пути вряд ли уже своротишь», – говорит Тамара Нигметова, начальник иркутской межрайонной инспекции № 1. Среди «условников», по её словам, очень много наркоманов и алкоголиков, но суд не учитывает их диагноза при вынесении приговора. Только за преступления, связанные с незаконным оборотом наркотиков, на учёте в уголовно-исполнительных инспекциях региона состоит сегодня 71 несовершеннолетний – и лишь пятнадцати из них суд вменил в обязанность лечиться. Остальных преступников просто выпускают на волю, фактически благословляя на новые грабежи и кражи. Потому что ясно: нет никакого смысла давать в третий раз условный срок наркоману или алкоголику, который так и будет выхватывать из рук пенсионерки сумку или отбирать у школьника сотовый телефон, чтобы найти деньги на «кайф». Ведь если не будет решена его основная проблема – зависимость от дозы или рюмки, – на путь исправления он не встанет. 

Но даже когда суд обязывает приговорённого пройти лечение от наркозависимости, сделать это бывает практически невозможно. Благодаря контролю со стороны инспекторов больного ставят на учёт в наркодиспансер, и там ему предлагают «бесплатную» медицинскую помощь. Однако с одной оговоркой: нужно самому купить лекарства, а они стоят примерно четыре тысячи рублей. 

«Няньки» в погонах

Иркутская область показывает стране пример гуманизации правосудия. В 2009 году процент условных приговоров составил в регионе 51,2, тогда как в среднем по России он равнялся лишь 39. Но есть ли тут чем гордиться? Альтернативное наказание, наверное, не должно быть самоцелью. Да, оно может стать хорошим шансом для тех, кто, совершив серьёзную ошибку, желает вернуться к нормальной жизни в обществе. И следует только приветствовать расширение количественного перечня альтернативных мер наказания. Кроме условного осуждения, занимающего львиную долю в этом списке (12 387 человек на 1 января), есть в нашем регионе и приговорённые к исправительным и обязательным работам (604) и получившие отсрочку отбывания наказания (372). В прошлом году начали применять ещё одну меру воздействия на преступника без изоляции его от общества – ограничение свободы (71 человек). Однако качество исполнения этих видов наказания пока мало кого волнует в регионе. Разве что уголовно-исполнительную инспекцию, которая отчитывается за каждый рецидив. 

Тамара Нигметова, отвечающая за судьбу всех «условников» областного центра, утверждает, что лишение свободы – последнее дело и оступившемуся человеку надо всеми силами помогать жить на свободе. Очень многие осуждённые, по её словам, вполне способны выплыть, если их вовремя подтолкнуть наверх. В этом её убеждает 25-летний опыт работы с теми, кто, получив наказание без изоляции от общества, состоит на учёте в инспекциях Иркутска. 

В принципе, инструменты повышения эффективности наказания без лишения свободы давно известны: государственная программа ресоциализации и укрепление административного надзора. В США, например, уже два столетия действует служба пробации, сочетающая репрессивные функции с реабилитационными. Подобная служба есть теперь и в бывших странах соцлагеря, например в Чехии, и в бывших республиках СССР – Латвии, Молдове и других. Однако уголовно-исполнительные инспекции в нашем отечестве очень далеки от существующей за рубежом модели. 

Чтобы превратить исполнение альтернативного наказания в процесс перевоспитания, в котором заинтересовано общество, следует создать хотя бы элементарные условия для работы инспекторов. Сегодня для контроля за поведением «условников», проживающих в пяти районах областного центра, имеется всего одна машина. Между тем в городе много углов, куда вообще не ходит общественный транспорт. Физическая нагрузка инспекторов просто зашкаливает: на каждого сотрудника приходится в среднем по 100 питомцев, тогда как, например, в Швеции за офицером службы пробации закреплено только 30 заблудших душ. В наших уголовно-исполнительных инспекциях, кстати, работают исключительно женщины, и зарплата у них меньше, чем у участкового милиционера.   

Тамара Нигметова может без конца рассказывать о своих питомцах – чувствуется, что в каждого она вложила немало души и за каждого переживает. Вот лишь одна история из её практики, вполне типичная. Мужчина получил условный срок за кражу, и инспектор едва его нашёл, чтобы по-ставить на учёт: местом жительства осуждённого оказался канализационный люк. Когда бомжа, выглядевшего лет на 60, отмыли и приодели (естественно, в те вещи, которые сотрудники принесли из дома, поскольку такая услуга не предусмотрена финансированием службы), он оказался молодым мужчиной. В свои 34 года парень прошёл обычный путь: развёлся с женой, запил, семья выгнала его на улицу. Стал воровать, чтобы не умереть с голода. В инспекции молодому человеку помогли получить давно утерянный паспорт (оплатив услуги паспортной службы из кармана сотрудницы), устроили на работу (к мужу сотрудницы), нашли койку в общежитии (через знакомых сотрудницы). И осуждённый, уцепившись за эту помощь, вернул себе человеческий облик и человеческую жизнь. 

Либерализация по-нашему

Однако 26,5 тысячи «условников» области не устроишь на работу к мужьям и в общежития к знакомым, а нуждаются в такой помощи практически все. «Вещи носим из дома, свои деньги даём на проезд, – рассказывает Тамара Нигметова. – Большинство осуждённых не имеют связей с родными, помочь им некому. По-хорошему, каждого бы надо за руку водить, заниматься их проблемами с восстановлением документов, трудоустройством, лечением и т.д. Но на это просто не хватает физических сил и времени, да и материальные средства на подобную помощь не предусмотрены. Когда составляются различные областные и муниципальные программы, о нуждах уголовно-исполнительных инспекций власти не вспоминают. А ведь наши подопечные – жители региона. От того, поможем ли мы этим людям, зависит безопасность на улицах». 

Сегодня в местах лишения свободы уже практически не встретишь людей, которых привела туда нужда или случайная ошибка молодости: 80% населения зоны, по данным ФСИН, сидит за тяжкие и особо тяжкие умышленные преступления, остальные попали в места не столь отдалённые за рецидив. При этом Концепция развития уголовно-исполнительной системы до 2020 года предусматривает дальнейшую либерализацию уголовного законодательства России. 

Во многих статьях УК РФ, например, будут исключены нижние пределы санкций в виде лишения свободы. Такая гуманизация позволит, конечно, разгрузить тюрьмы. Но к чему это приведёт при отсутствии системы ресоциализации осуждённых? Без сомнения, к новому витку преступности. В некоторых регионах, сознавая это, открывают центры реабилитации и адаптации людей, освободившихся из мест лишения свободы или отбывающих условное наказание. В домах социального назначения люди получают хотя бы на короткий срок крышу над головой и тарелку супа. А прописка в таком заведении позволяет оформить полис медицинского страхования, устроиться на работу. В Иркутске же нет даже ночлежки для тех, кому гуманные суды дают якобы шанс исправиться. Из зала судебных заседаний опустившихся людей выпускают домой. В смысле – в канализационный люк или подвал. Такая вот у нас либерализация.