– У вас маленьких детей с собой нет? – поинтересовался сосед, чуть приглушив динамики, заполняющие пространство громким тюремным шансоном. – Ну и слава Богу, – обрадовался он короткому ответу. – А то современные дети этой музыки не понимают.

Так и жили мы целую неделю под непрестанный ор динамиков, не понимая (как маленькие дети) ни блатных песен «для взрослых», ни того, что происходит с развитием туризма на Байкале. Прав Евгений Усов, пресс-секретарь «Гринпис России», назвавший складывающуюся на Малом Море ситуацию полной катастрофой. 

А формировалась катастрофа, помню, вполне благопристойно, под патриотические дискуссии о возможностях, путях и допустимых размерах развития на территории национального парка экологического туризма. Что это такое – экологический туризм, ни тогда, в 90-х годах прошлого века, ни сейчас, во втором десятилетии 21 века, никто толком не понимал и не понимает, потому что однозначного, юридического толкования этого термина в России не существует. Зато звучит он красиво, благородно и, главное, совершенно безопасно для ранимой байкальской природы. Вспомнилась мне в связи с этим сказка про лису и зайца. Та, в которой рыжая попросилась к зайцу в лубяную избушку переночевать, когда её ледяная растаяла. Да зайца-то из неё и выгнала. Видно, мало или неумело спорили тогда защитники природы с зарождающимся туристическим бизнесом. А теперь всем остаётся только плакать, как бездомному зайцу. Тем более что на-циональный парк при этом ничегошеньки не выиграл. Каким нищим он был, таким и остался, несмотря на то, что вся его береговая линия застроена десятками турбаз. 

К так называемым особо охраняемым природным территориям (ООПТ) в России относятся особо. Громких слов и трибунной гордости хватает, пожалуй, на всю Европу и АТР вместе взятые. Но «особо охраняемые» – это только обобщённое название  государственных природных заповедников, национальных парков и заказников разного уровня. Для красоты, наверное, и повышенной значимости. А по жизни – все знают, что охраняются ООПТ, включая заповедники, совсем плохонько, потому что не хватает на это денег, выделяемых государством: не являются эти территории «особо финансируемыми». 

До осени прошлого года про реальное положение дел не знали только государственные чиновники. Члены федерального правительства, к примеру, узнали про условность «особой охраны» лишь 29 октября, после того как премьер-министр лично побывал в нескольких заповедниках и одном федеральном заказнике, а потом, 29 октября прошлого года, на совещании по вопросам развития системы особо охраняемых природных территорий рассказал им о своих впечатлениях. Оказалось, что личные впечатления не совпадают с привычной риторикой.

Заповедные уголки природы должны быть изолированы от заметного влияния человека

Закоренелых российских чиновников житейской и даже правовой логикой не пронять, потому что по их убеждению «закон не догма – его всегда поправить можно». Для большинства из них единственно логичными руко-водствами к действию являются только указания, рекомендации или хотя бы просьбы вышестоящего чиновника. Поэтому простите за вынужденное обилие цитат.

Во вступительном слове Владимир Путин, как следует из стенограммы, прежде всего обратил внимание участников совещания на слабую материально-техническую базу «всех служб, отвечающих за состояние особо охраняемых природных территорий, включая противопожарную безопасность». Проблемой номер два он назвал «острую нехватку квалифицированных специалистов» в связи с низким уровнем оплаты их труда. Заметил, что «статус особо охраняемой зоны, к сожалению, далеко не всегда надёжно защищает от браконьерства, незаконного лесопользования, негативного воздействия со стороны промышленных предприятий на природную окружающую среду», и высказал убеждение, что «режим заповедных территорий должен быть усилен; кроме того, следует ужесточить ответственность за нарушение правил». С удовольствием подписываюсь под этими словами. И чуть забегая вперёд, обращаю внимание читателей, что в первую очередь премьер-министр говорит об усилении режима именно заповедных территорий, так как сегодняшний разговор не столько об ООПТ вообще, сколько о заповедниках в частности.

Одним из важных направлений работы правительства по исправлению сложившейся ситуации Путин назвал развитие экологического туризма, который, по его мнению, «имеет огромное воспитательное и просветительское значение и, что важно, позволяет не в ущерб природе зарабатывать деньги для развития, обустройства охраняемых территорий». В связи с этим премьер-министр сказал: «Прошу ускорить процесс внесения изменений в Закон «Об особо охраняемых природных территориях», – и для убедительности привёл пример: «Наши соседи на Дальнем Востоке, Соединённые Штаты, выстроили такую работу: Йеллоустонский заповедник посещает два миллиона туристов. А у нас на Камчатке на аналогичную территорию в течение года попадает несколько тысяч!». 

Если учесть, что в США словом «заповедник» часто называют национальные парки, в то время как у нас в России это принципиально разные структуры с разными целями, то слова премьера можно трактовать по-разному. Мне очень хочется верить, что в данном случае Путин не имел ввиду заповедники в их российском значении. Тем более что, развивая мысль о необходимости внесения поправок в закон об ООПТ, он уточнил: «Нужно создать нормальные правовые условия для развития рекреационной, туристической деятельности на территории национальных парков и природных зон, заказников, чтобы можно было брать земельные участки в аренду, возводить здания и сооружения, необходимые для размещения и обслуживания туристов». 

Про заповедники здесь ни слова. Но вот чиновники, по крайней мере те из них, чьи выступления мне довелось услышать или прочитать и с которыми удалось обменяться мнениями, толкуют эти слова иначе и на удивление однозначно. Они убеждены, что Путин призывает их развивать экологический туризм, в том числе и в заповедниках. 

Между тем существует очень простая аксиома, которую я усвоил на уроках природоведения в обычной советской сельской школе ещё в 60-х годах прошлого века. Из неё следует, что заповедники, в отличие от всех остальных природных территорий, которые теперь относят к особо охраняемым, в нашей стране создавались учёными и по инициативе учёных. Совсем не для любителей пикников. Не для развития туристического бизнеса и вообще не для получения финансовой прибыли. Даже такая модная и благородно-пафосная цель, как сохранение натуральной природы для будущих поколений не является для заповедников определяющей. Изначально их главным предназначением было сохранение на урбанизированной планете хотя бы некоторого количества эталонных, не слишком изменённых человеком территорий для изучения естественной эволюции жизни. Чтобы не гадать, почему на планете, к примеру, началась глобальная перестройка климата? Откуда берутся птичьи, свиные гриппы и прочие атипичные пневмонии? Почему в последние месяцы в разных точках планеты на головы горожанам вдруг начинают сыпаться тысячи одновременно погибших птиц и есть ли во всём этом вина человечества? Чтобы найти правильные ответы и вовремя принять эффективные меры защиты от экологической опасности, нужно иметь возможность сравнивать ситуацию на урбанизированных территориях с естественными природными эталонами. Только на основе накопленных знаний можно будет разобраться, какие изменения в живой природе вызываются человеком, а какие происходят независимо от него, подчиняясь пока ещё неведомым науке природным циклам. 

Рубль по определению не может быть главной прибылью от существования заповедников. В финансовом отношении они, так же как армия и некоторые другие государственные структуры, не несут ничего, кроме расходов. Это само собой вытекает из аксиомы. Реальной, но не материальной «прибылью» должны стать объективные научные знания природных законов развития биосферы Земли, да и то лишь при обязательном условии, что эталонные участки природы будут надёжно изолированы от заметного влияния на них человека. На эту цель направлен и Федеральный закон современной России  «Об особо охраняемых природных территориях», принятый в трудном 1995 году, тот самый, который пока ещё действует, но может быть изменён в ближайшее время. Он утверждает, что «государственные природные заповедники являются природоохранными, научно-исследовательскими и эколого-просветительскими учреждениями, имеющими целью сохранение и изучение естественного хода природных процессов и явлений, генетического фонда растительного и животного мира, отдельных видов и сообществ растений и животных, типичных и уникальных экологических систем». Нет в этом законном (пока ещё законном) определении ни слова о туризме, пусть даже самом разэкологическом. Более того, в нём указано: «На территории государственных природных заповедников полностью изымаются из хозяйственного использования особо охраняемые природные комплексы и объекты (земля, воды, недра, растительный и животный мир), имеющие природоохранное, научное, эколого-просветительское значение как образцы естественной природной среды, типичные или редкие ландшафты, места сохранения генетического фонда растительного и животного мира».

Мне не понятно, почему «учреждения», определённые законом как  научно-исследовательские и эколого-просветительские и полностью изъятые из хозяйственной деятельности, находятся в ведении не Российской академии наук, к примеру, а под началом Министерства природных ресурсов и экологии, занимающегося в первую очередь как раз организацией хозяйственной деятельности. Министерству наука, тем более фундаментальная, не интересна. Ему интереснее живые деньги, текущие из заповедников в казну, а не наоборот. Зато именно ведомственная принадлежность заповедников, на мой взгляд, вполне объясняет пугающую точку зрения Всеволода Степаницкого, заместителя директора департамента государственной политики и регулирования в сфере охраны окружающей среды МПР и экологии РФ. 

В декабре прошлого года Всеволод Степаницкий приезжал в Иркутск. На заседании координационного совета по вопросам обеспечения законодательства об охране окружающей среды и природопользовании на территории Иркутской области он утверждал, в частности, что развитию туризма в России мешает «неверная парадигма, не оправдавшая себя идеология, когда ООПТ препятствуют развитию значительной части бизнеса». Что в нашей стране «предельно слабо используются ООПТ в интересах развития экологического туризма, вопреки всей успешной, апробированной международной практике». И более того, что «законодательная база в значительной мере также основана на не оправдавшей себя идеологии. Она не способствует вовлечению в сферу познавательного туризма заповедников…». Для исправления ситуации высокий московский гость считает необходимым «развивать позитивный опыт получения нашими заповедниками и национальными парками собственных средств за счёт оказания платных услуг».

Попытки МПР вменить заповедникам в обязанность самим зарабатывать деньги на своё содержание случались и раньше, но в целом они благополучно проваливались, потому что нищие, но гордые хранители заповедного дела указывали пальцем в закон, где чёрным по белому написано: «полностью изымаются из хозяйственного использования…». Нынче решили сделать хитрее. В рамках придуманной, но ещё не написанной программы решили для начала дать охранителям естественной природы денег, чтобы они почувствовали их вкус. Не всем, конечно, а только восьми «модельным» территориям – другим на зависть. Нашему Байкало-Ленскому заповеднику довелось попасть в число счастливчиков.

– Там ни много ни мало – 46 миллионов! – радуется Александр Солдатов, возглавляющий заповедник с марта прошлого года. –  При стандартном годовом бюджете заповедника 16 миллионов это хорошая сумма. Для начала…

Впрочем, в продолжение достаточного для полноценной охраны государственного финансирования огромного по площади заповедника он, похоже, не очень верит. А потому, жалуясь на былую нищету и беспомощность в борьбе с хорошо оснащёнными браконьерами, уповает на возможность заработать деньги на пока ещё мифическом для нашей страны экологическом туризме. 

– В прошлом году у нас в июле закончились все средства. Бензина даже не было у инспекторов. И только благодаря тому, что были какие-то посетители в заповеднике, мы кое-как выжили. Еле-еле дотянули до дополнительного финансирования.

– Так у вас что, туризм уже развивается? 

– Нет. Не туризм. Мы называем это экологическими экскурсиями в рамках эколого-просветительской работы нашего заповедника. Она в законе об ООПТ прописана…

Мне нравится, что Александр Солдатов в своих размышлениях о возможности организации экологического туризма на территории заповедника старается быть искренним. Слушает и слышит мои возражения, иногда даже кивает согласно. Но не может он поверить, что государство способно финансировать в требуемом объёме заповедники, которыми якобы гордится. Поэтому ищет альтернативный способ выжить. Я пытаюсь фактами и логикой убедить его, что стоит запустить в заповедник туристов, пусть даже называющих себя экологическими, как неизбежно повторится история с отуристиченными берегами Малого Моря в Прибайкальском национальном парке: турбазы с матерными песнями появятся, а нищета останется, потому что никому не позволено у нас «кошмарить бизнес». Он будто бы и соглашается в принципе, но не соглашается в частности, по отношению к своему заповеднику.

– Ну как можно скрывать такую красоту от людей?! –  вздыхает Солдатов. – Я просыпаюсь и вижу в бинокль сразу 12 изюбрей! Наша задача – сохранить всё, но без хорошей, мощной и дорогой техники это сделать невозможно, а на её приобретение нужны деньги. Государство нас обеспечить не в состоянии. Других же вариантов нет…

Слушаю директора заповедника и вспоминаю, что существовавшая несколько столетий лесная охрана была ликвидирована в нашей стране как раз потому, что государство сочло недопустимым, чтобы лесхозы сами зарабатывали себе деньги на охрану леса, сами его охраняли и сами себя контролировали. Ухмыльнулся, представив себе армию, которая сама зарабатывает деньги на приобретение истребителей. Хотел сказать, что заповедники, не являющиеся коммерческими структурами по определению, так же необходимы государству, а потому должны финансироваться в полном объёме исключительно из бюджета. Но Александр Петрович, похоже, понял мою ухмылку по-своему.

– Я же не говорю, что туризм будет массовым, – возразил он. – Это будет туризм элитарный. Он ограничивается высокой ценой…  

На этот раз вздыхаю я, поняв, что такой экологический и познавательный туризм мне недоступен. И что экологическое просвещение будет направлено не на детей, учителей и местное население, а исключительно на московских чиновников и олигархов. Но директор заповедника кладёт перед собой лист бумаги, рисует схему заповедника и объясняет. 

– Вот наш заповедник. Площадь огромная – 660 тысяч гектаров! Обустроенные туристические тропы, костровища и простенькие, даже не капитальные домики займут, может быть, один процент. Или пять. Совсем чуть-чуть… 

И вспомнилась мне другая сказка, похожая на первую. Только теперь про лису и волка. Помните? Это когда у лисы очередная ледяная избушка растаяла и пошла она проситься на постой к волку. Характер у того оказался покрепче, чем у зайца: не пустил он хитрюгу в своё жилище сразу, а вначале пустил только во двор. Лисица продолжала упрашивать, и он, чуть сжалившись, пустил её только на крылечко. Потом только в сенцы. Потом только на приступочку. Но уже через три дня «волк спит под печью внизу, а лиса на печи развалилась». А ещё через день-другой «пошёл волк сам в свою кладовушку. На полочки посмотрел, под полочки поглядел: всё в кладовушке подлизано».