– От всей души поздравляю вас, дорогой коллега, с днём рождения! Будьте здоровы и живите ещё много лет.

– Спасибо. Хорошо бы…

– Это уже событийно, что спустя пять лет мы встретились вновь. И, думаю, поговорить есть о чём. С чего начнём – c ближней, дальней версты?

– Можно с любой. Суть разговора не изменится.

– Кстати, а что, по-вашему, кроется под понятием «верста»? Прожитые годы или какие-то особые жизненные вехи?

– И то и другое. Они нередко совпадают.

– Согласен.

– И жизнь сама, без понукания ставит свои знаковые меты. Они есть у всякого живущего. Только разные. У одних яркие, как говорят, судьбоносные и не меркнут даже после того, как человек завершает земную жизнь. У других – менее значимы, но всё одно характерные своими признаками…

– Однако мы отвлеклись от главной темы.

– Да нет… Только ещё подходим к ней.

– Тогда вот что… Меня прямо-таки восхищают скупые строки вашей обновлённой автобиографии: подпасок – и член Союза писателей России… Не правда ли, и звучно, и красиво! Задумавшись, невольно засомневаешься: как это возможно? А вот, оказывается, возможно. Веление судьбы?

– Судьба – дар божественный и указывает жизненный путь. Но ведь путь-то этот надо пройти.

– Надо было пройти…

– Вот и шёл. Спотыкался. Падал. Вставал и снова шёл. Мучился с выбором профессии. Пробовал учительствовать. Не вышло. Склонился к журналистике. Опытные люди говорили, что на этом поприще стал кандидатом в хорошие… А судьба, приглядываясь, всё шла рядышком и нашёптывала: «Нет, Ваня, сделано не всё, творческий запас ещё не исчерпан». Слушал и собирал силы.

– Тут, небось, помогали не только ваши современные кумиры Александр Твардовский и Василий Шукшин, но и давние предки, зауральцы, самородки Алексей Кольцов и Иван Никитин?

– Да, они живы в памяти. Советуюсь.

– Вы издали шесть книг. Если видеть, что сорок лет вплотную был занят газетными делами, это не так уж и плохо. И тут я подумал о том, волен или нет автор, помимо читателей и критиков, позволить оценку своего труда? Вопрос, скажу, не обычный, но его, по-моему, задаёт себе, не оглашая, всякий сочинитель.

– Наверное. Вспомним Александра Сергеевича: «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…» А Сергей Есенин: «…Но обречённый на гоненья ещё я долго буду петь…». Это разве не самооценка?

– Пусть кому-то покажется доброй шуткой – хочу спросить, какую оценку ставите вы своему творчеству? Тройку, четвёрку?

– Не знаю, дорогой… Ставил своим ученикам, сейчас просто не могу. Боюсь ошибиться. 

– Пушкин, Есенин не боялись!

– То были гении. Мы в сравнении с ними – подмастерья… Я лучше расскажу одну быль.

– Любопытно!

– Послушай. Был я тогда, в прошлые 50-е годы, ещё совсем молодым редактором газеты в бывшем Кировском – сельском районе, это в известном приангарском селе Олонки. Прихожу однажды в выпускной класс на урок литературы. Гляжу – на задней парте сидит первый комсомольский вожак Иннокентий Скаянов, мой бывший одноклассник по Каменской семилетке, фронтовик, в 41-м воевал с фашистами под Москвой. Пришёл сдавать экстерном экзамен на аттестат зрелости, хотя уже и был зрелым человеком. Кивает мне украдкой, ну, чтоб учительница, молоденькая симпатичная девушка, не заметила, садись, мол, Ванёк, рядом, место есть. Сел. А кто возразит – всё-таки пусть и молодой, а редактор районной газеты. В масштабе района – фигура! Положил перед собою блокнот, вечный спутник газетчика, держу настороже в правой руке ручку… Кеша подвигает мне слева три чистых листа бумаги. Понял: надо помочь! Темы сочинений – на классной доске. Выбрал: «Образ вождя социалистической революции в поэме В. Маяковского «В.И. Ленин»… Написанное мной Кеша успел до звонка скопировать своим почерком и сдать на проверку. Стал ждать оценку.

– И что поставили?

– Узнал от друга назавтра. Тройку!

– На двоих-то выходит по полторы единицы. Провал! И это не анекдот?

– Живая правда. С неразгаданной оценкой. Кому поставила её догадливая учительница – мне или другу? Мне – так это, считай, смертный приговор бывшему учителю русского языка и литературы, недавно закончившему заочно педагогический институт.

– Это, Иван Васильевич, интересный штрих в вашу автобиографию. Не нашлось ему места?

– Пока нет.

– А надо бы. Ведь автобиография – свидетельство жизни человека. Без неё человек что улица без названия.

– Верно. За свою жизнь я много раз писал автобиографию. И выходило всё по-разному. Шибко не задумывался. А вот с последней в личное приёмное дело будто опешил – надо как-то особо! Не будут же читать в Москве, в писательском Союзе умные люди «филькину грамоту». Они по слову, по фразе поймут, кто вознамерился получить статус писателя. Угадаешь невпопад – и пропал! Возвратят приёмное дело и скажут председателю правления нашего регионального отделения: «Кого же ты, уважаемый, рекомендуешь?..»

Вот я и стал мороковать, как бы чётко и внушительно представить автобиографию. И получилось нечто по-есенински, как бы из отдельных жизненных событий с верстовыми промежутками.

– И как видим, замечаний не возникло. Хотя, признаться, такого необычного случая не припомню. Факт летописного характера, но не поздновато ли всё свершилось? Раньше не пытались?

– Было. Лет десять тому назад. Советовал Евгений Суворов, приглашал тогдашний председатель правления Андрей Румянцев.

– И что же?

– Не срослось…

– Что было – то было, забудем. Одно вне сомнения: приём в писательский полк стал заметной вехой на календаре вашей личной истекшей «пятилетки». А другие были?

– В марте минувшего года состоялось семейное торжество. Мы с женой Клавдией Васильевной отметили 60-летие супружеской жизни.

– Шумно? Весело?

– Да нет. В домашних условиях. Открыли бутылку шампанского, было кое-что и покрепче… Я прочитал тёплое поздравление нашего депутата городской Думы Виктора Ильичёва. Клавдия Васильевна пела свои любимые старинные песни.

– Слышал, поздравили коллеги из телерадиокомпании. Сейчас модно такие праздники устраивать в престижных местах – ресторанах, кафе. Вы что-то поскромничали?

– Шутишь, дорогой! Дети (их у нас трое: сын Сергей и дочери Лариса и Нина) тоже хотели туда, где повеселее. Да и жена настраивалась вспомнить молодость. А я вспомнил себя, не раньше не позже, подпаском с хворостиной, и ожгла мысль шальная: что мне там делать?

– Тоже шутите, Иван Васильевич?

– Так было. Не жил богато – нечего и начинать.

– Знаю, порадовали вас и как ветерана Великой Отечественной войны.

– Да, накануне Нового года получил от строительной группы «Норд-Вест» ключи от новой квартиры. Благодарю за содействие в приобретении свидетельства на право участия в долевом строительстве руководителей Октябрьского округа Иркутска.

– Прочитал я вашу поэтическую повесть «Хлеб сибирский, хлеб целинный, или Ветеран труда Чернов Степан». И удивился: Иван Фетисов – поэт? Не видел ни одного опубликованного стиха. И на тебе – повесть! Право, не знаю, что сказать?

– Мне всё равно… Александр Сергеевич сказал по-другому: «…хвалу и клевету приемли равнодушно».

– Тогда огорчать не буду. Только спрошу: не жаль было тратиться на издание повести?

– Было б жаль, если бы напрасно. Повесть – гимн крестьянскому труду молодых земледельцев военного времени, труду вечно живому и единственно вечно нравственному, ныне преданному забвению. Создаётся впечатление, будто в современной России человек труда потерян. Его нет ни на страницах большинства периодических изданий, ни на радио, ни на телевизионных экранах. Место заняли разного рода лжероссияне – дико поют, дико пляшут, увлекают даровыми миллионами…

Ей-богу, было бы по-христиански благородно, изменив всего одно слово, перенести из Конституции СССР в новую российскую статью о труде: «Труд в России – дело чести, доблести и геройства».

– Наказ парламентариям? Но… Говорят, рад бы в рай, да грехи не пускают… По всему видно, что вы любите, кроме прочего, поэзию.

– Люблю. Ту, которая понятна, оставляет в душе добрый, светлый след. К сожалению, сейчас в поэзии достаточно лирически туманного, невнятного песнопения. Дунь лёгкий ветерок – и образуется пустое место.

– Раз уж беседа зашла о поэзии и я уловил, что вы в последнее время написали несколько новых стихотворений, не прочитаете ли одно, самое последнее?

– Рад буду. И не потому, что оно будет удачное, – читаю за всю долгую жизнь своё поэтическое творение впервые.

Первый снег

Ах, этот робкий первый снег –
Зимы чудесное убранство!
Как он пригож (будь целый век!),
Когда ложится в постоянство!

Долины в девственном наряде,
От  них кругом белым-бело.
Сугроб пузатый из ограды
В окно уставился светло.
И троп, и рвов как не бывало –

Накрылись белою крупой.
И стая юрких куропаток
Под пухлым тёплым покрывалом
Нашла себе приют жилой.

Лисой из хаты скрылась тьма,
И понял дед, ютясь в постели,
Что в эту ночь пришла зима,
Ведя на привязи метели.

Старик, стряхнув остатки сна,
Подумал ради утешенья
Души, нагруженной сомненьем:
«Будь не последнею она,
Хоть и морозная зима!»

– Дорогой Иван Васильевич! Благодарю вас за интересную беседу. Ещё раз поздравляю с юбилеем, желаю здоровья, оптимизма и, конечно же, новых творческих удач!