По скользкому льду
Стук в дверь прервал сон газетного сторожа Капитоныча; кстати, вполне заслуженный: накануне старик переколол несколько саженей дров, а вечером, вместе с курьером, ходил по поручениям господина редактора. Нежданный посетитель оказался настойчив, в голосе его слышались властные интонации, и, помедлив немного, Капитоныч открыл. Господин средних лет, весь в снегу, быстро вошёл в прихожую и, слегка отряхнувшись, передал сторожу своё пальто на чёрном хорьковом меху с бобровым камчатским воротником. «Рублёв на пятьсот, не мене!» – прикинул Капитоныч, в то время как гость располагался на редакционном диване.
Придётся ехать в Германию. Или в Лондон
В начале одиннадцатого появился хроникёр, и незнакомец, вернув подшивку на место, сразу заговорил с ним и не отпускал, пока не был переведён в кабинет редактора – господина Черниховского. Оттуда он вышел спустя полчаса с весьма довольным выражением на лице. Редактор тоже был доволен: он поздно ложился, и утренние часы всегда были тяжелы для него, а этот энергичный господин сразу же растолкал его сонные мысли. В сухом же остатке этого визита осталась крохотная заметка: « Г-н Б. привёз из Владивостока в Иркутск 12 тыс. пудов рыбы осеннего засола наилучшего качества. С доставкой она обошлась ему в 3 руб. 60 коп. за пуд, а в Иркутске ему предлагают по 2 руб. 80 коп. за пуд. Г-н Б. намерен направить всю партию в Германию или Лондон и там взять за неё хорошую цену».
«Конечно, можно и посочувствовать этому Б., но стоит ли? Всё ведь закономерно: упорядочилось движение по железной дороге – и оба иркутских базара враз наполнились рыбой, дичью, домашней птицей. Появились даже белые куропатки, и стоят недорого – 55 копеек за пару, так что и в бедных семействах могут взять их к рождественскому столу. Разве ж это плохо? Правда, редакция призывает помнить о голодающих в европейской России… Кстати-кстати, старшины Общественного собрания решили передать все фуршетные деньги в пострадавшие от неурожая губернии – надо об этом рассказать в ближайшем же номере».
Такая заметка, действительно, появилась – рядом с сообщением об отправленном из Маньчжурии мясе дроф, фазанов и коз. А ещё через несколько номеров, в хронике происшествий, сообщалось: недалеко от Иркутска неизвестные злоумышленники перехватили всю маньчжурскую птицу и дичь, увезли на подводах и теперь продают не только по самой низкой цене, но и с доставкой на дом.
– И ведь покупают же – вот что главное! – возмутился генерал-майор Данилович, откладывая газету.
Супруга кивнула сочувственно – Софья Львовна давно уже научилась распознавать приступы безудержного гнева и если не сдерживать их, то хотя бы смягчать. Сейчас нужно было немедленно достать банку с вареньем из абрикосов – и госпожа Данилович, всё так же глядя мужу в глаза, сделала шаг к буфету и на ощупь открыла дверную створку. Но на этот раз всё разрешилось само собой: в дверь позвонили, и старый верный ординарец появился в клубах морозного воздуха. Заговорили о пакетах, приказах – и минуту спустя одетый, собранный генерал уже шагнул за порог, к экипажу.
Старушка с неожиданной прытью бросилась со двора
В подворотне мелькнула и тут же спряталась чья-то расплывшаяся фигура – генерал сделал знак ординарцу, зашёл с «тыла» и вытащил из-за ящика старушонку с мешком.
– Мы тут с птицей – с фазанами, стало быть, по дешёвым ценам, – испуганно залепетала она, – с домохозяйкой-то ишо с вечера уговорились… Но уж коль нельзя, то мы сами всё и откушаем, к Рождеству, – старушка вывернулась и с неожиданной прытью бросилась со двора.
Но едва лишь экипаж Даниловича скрылся за ближайшим углом, она тотчас явилась будто из-под земли и постучалась к квартирной хозяйке, Феоктисте Ильиничне Серебряковой.
– Генералу-то нашему на глаза лучше не попадаться, – заключила та, часом позже провожая старушку, изрядно похудевшую и уже без мешка. – Он, конечно, зла не помнит, но уж вспыльчивый больно.
Эта природная слабость и даже болезнь Даниловича, с которой он старательно и, случалось, небезуспешно боролся, обострилась после войны с Японией, когда он с женой поселился в Иркутске на положении командующего 2-й Сибирской пехотной дивизией.
«Тот негодяй, который мне написал, лжёт!»
Город, хорошо знакомый и до сих пор благоволивший ему, в этот приезд показался неприветливым. В войсках, расквартированных здесь, сразу же началось брожение: по казармам пошли агитаторы, и даже часть офицеров стала заигрывать с революционерами. Данилович тотчас сел за приказ по дивизии, но в гневе не заметил, как между пунктов и подпунктов проступила настоящая политическая статья, полная оскорблённой гордости за Отечество. Этот странный документ по инерции разместили в «Военном отделе» «Иркутских губернских ведомостей» – к немалой радости агитаторов-революционеров. Они тотчас ответили подмётным письмом, и провокация удалась: Данилович выстрелил очередным «приказом»: «Какой-то негодяй имел дерзость прислать мне почтой аноним. Он требует увольнения в запас призванных в 1902 году и сокращения срока службы призванных в 1903 году – в противном случае угрожает волнениями. Между тем нельзя не знать, что призванные в 1902-м могут быть уволены лишь по окончании двухмесячного обучения новобранцев. Ещё аноним утверждает: запасных потому так долго не увольняют, что начальники хотят пользоваться солдатскими крохами. Тот негодяй, который мне написал, лжёт. Пусть он спросит кашеваров и артельщиков, получают ли солдаты по раскладке то, что положено. Кроме того, пусть многие подумают, ели ли они раньше и будут ли потом есть так хорошо, как едят на службе».
Позже, перечитывая «приказ», Данилович страшно досадовал на себя, но тогда, в 1906-м, всё было слишком горячо, слишком больно. Угрозы военачальнику, ещё недавно неслыханные и недопустимые, говорили о крахе армии, но самая эта мысль была нетерпима для генерала. Он ей отчаянно сопротивлялся – делал нервные заявления: «Ни на какие анонимы я разъяснений давать не буду и все анонимы буду бросать в огонь!»; приказывал «сурово наказывать всех, кто осмелится предъявлять требования», «выбрасывать из своей среды, как негодный мусор, грязных нравственно солдат, чтобы они не замарали имена славных частей и их боевых знамён».
Иркутяне опять собираются в Нагасаки
Правда, истерика продолжалась недолго, и, выпустив в два-три раза пар на бумагу, Данилович более не позволял себе этого. Даже когда один из его офицеров стал ходатайствовать о вступлении в «Лигу обновления флота», он ответил сухо, скупо, сугубо на казённый манер: «Командующий войсками округа не признал возможным разрешить военнослужащим принимать участие в деятельности Лиги».
Говоря откровенно, именно командующий и привёл Даниловича в чувство и если не охладил его пыл, то перевёл в другое русло:
– Наше инженерное управление ведёт сейчас капитальную перестройку здания пехотного юнкерского училища. Всё там будет на современный манер – с центральным паровым отоплением, вентиляцией и другими удобствами. И для новой военно-фельдшерской школы средства выхлопотаны – теперь всё зависит только от нашей распорядительности. Что же до настроенья войск, то и о нём ведь стоит заранее побеспокоиться: вывести нижних чинов в театр, похлопотать об устройстве офицерских балов.
– А как же будничная военная подготовка?
– Ну, об этом напоминать вам нет надобности: сами знаете, какая сейчас обстановка…
Да, в верхах поговаривали о новых осложнениях с Японией, и газеты охотно подхватывали, выдавали прогнозы один другого мрачней. Данилович, разумеется, не имевший иллюзий, без устали разбирал диспозиции с подчинёнными офицерами. Но с супругой японскую тему старательно обходил – и перестарался, кажется.
– Говорят, около Нагасаки есть один очень модный курорт, – мечтательно обронила Софья Львовна за рождественским ужином. – Этим летом на нём побывали многие иркутяне – и ещё собираются. Я бы тоже съездить не прочь.
Автор благодарит за предоставленный материал сотрудников библиотеки Иркутского государственного университета.
