– Сергей Иванович, у вас много увлечений, которым, я знаю, вы посвящаете немало времени. 

– Да, мои давние увлечения – фотография, литература и путешествия, очень люблю сплавы по горным рекам и пешие переходы по горам. Эти хобби требуют колоссального количества времени, и жертвовать приходится только временем на сон – от работы и от семьи отрывать его не могу. Раньше спал максимум по 5-6 часов, а последние года два на сон уходит не больше, чем три-четыре часа в сутки. Просто иначе времени на всё не хватит. Добираю в выходные и обязательно сплю в любых, даже самых коротких поездках в машине – отключаюсь мгновенно, и, как правило, 15-20 минут хватает, чтобы организм отдохнул, чувствую себя великолепно. 

– Литература, путешествия, фотография. И всё же, что было вначале? 

– Вначале был… футбол. Да-да, кроме того, что я сам играю в любительской команде, я страстный болельщик и фанат этого вида спорта. С 70-х школьных годов веду статистику российского футбола. Тогда делал свои записи в обычных школьных тетрадках, и со временем их накопилось очень много – несколько коробок. Я переезжал из квартиры в квартиру, и за мной неизменно следовал один багаж – коробки с записями и газетными страничками. Не могу сказать, что я часто пользовался этим, – скрупулёзно исписанные тетрадки с результатами поединков и газетные вырезки со статьями о футбольных матчах скорее походили на архивный материал. Некоторые газетные странички с годами пожелтели и стали совсем ветхими – как сухой осенний лист буквально рассыпались в руках. И всё же я долго не мог со всем этим расстаться, хотя давно вёл записи в электронном виде. В конце концов в 2001 году я принял, признаюсь, тяжёлое для себя решение освободиться от своего «наследия» – выставил коробки на улицу. Но даже тогда невольно проследил за происходящим. На следующий день рано утром, ещё до приезда мусоросборочной машины, коробок с моей футбольной историей уже не было – кто-то их унёс. 

– А когда появилось увлечение литературой?

– Вообще-то примерно в том же возрасте. В школе я был твёрдым хорошистом, и единственный предмет, по которому у меня была пятёрка, – литература. Я, хотя и отдавал себе отчёт в том, что после обычной деревенской школы шансов поступить в престижный вуз на факультет журналистики у меня не так много, всё же не оставлял свою мечту. Но в то время произошла в моей жизни встреча с человеком, который и повлиял на мой выбор.  Английский язык в нашей школе преподавал молодой парень – коренной москвич, волею случая оказавшийся после окончания столичного вуза у нас, в забайкальской глубинке (Коноплёв родом из Читинской области. – «СЭ»). Наша разница в возрасте была не столь велика, кроме этого, мы как-то сразу сошлись во многих взглядах. Беседовали обо всём – о жизни, об обстановке в Москве, об отношениях столичных жителей к провинциалам. Отец его был влиятельным человеком в столице, и я узнал много скрытых от широкого взгляда фактов истинного положения вещей в нашей стране. Это были достаточно вольные для того времени разговоры. Именно тогда он отговаривал меня от журналистики – не по твоему, говорил, характеру быть связанным рамками провинциального издания, и вообще, в Совет-ском Союзе стать хорошим журналистом очень сложно. В общем, мой учитель английского разубедил меня в моём тогдашнем решении, и я остановился на том, что хорошей отметки, знания русского языка и увлечения литературой мне будет вполне  достаточно.

– Последнее осталось с вами на всю жизнь?

– Да, юношеская мечта о журналистике реализовалась – я до сих пор пишу. Для себя, для друзей. Раньше это были проза и стихи про наши путешествия. А в последнее время пишу свои наблюдения: какие-то жизненные зарисовки, поведение человека в той или иной ситуации. Через это я передаю своё видение нашей жизни. Пишу для себя, никому не показываю записи, но желание и даже потребность излагать это очень велики – делаю это с большим удовольствием, и также по большей части ночами.

– Имея столько интересов, которые вполне могли бы стать делом всей жизни, как же  выбрали энергетику?

– Тоже не совсем просто. Отец мой всю трудовую жизнь работал в шахте, поэтому, кроме моих личных предпочтений, выбор факультета в какой-то степени определялся его профессией. Однако, когда приехал в Иркутск, встретил бывших школьных приятелей. Они в то время уже учились в политехническом институте на факультете энергетики. Услышав о моих планах по поводу горного или геологоразведочного факультета, в сторону которого я всё же склонялся, они стали горячо меня разубеждать в пользу энергетического: «Другого нет, это – самое лучшее». Я подал заявление на энергофак. И как вы понимаете, никогда не жалел об этом.

– После учёбы вы не вернулись в родные места. Как оказались в Братске?

– По окончании института нам, четырём факультетским товарищам, очень хотелось оказаться на одном предприятии. Честно говоря, особого значения для нас не имело, на какую станцию ехать. Так по распределению мы попали в Братск. В то время ТЭЦ-6 была одной из отстающих станций энергосистемы. Начальник цеха, куда мы попали, посочувствовал нам и даже вызвался помочь сделать открепительные, чтобы мы могли уехать. Мы ушли в общежитие и стали думать. И решили, что ехать нам вчетвером некуда да и незачем. Наутро мы вернулись в цех и сообщили своему начальнику: «Мы приехали сюда работать». Так остались в Братске. До сих пор все работаем в энергосистеме и поддерживаем отношения. Один из моих тогдашних товарищей, Виталий Берлин, ныне главный инженер Ново-Зиминской ТЭЦ, двое других – Сергей Стацук и Виктор Блинов – работают на ТЭЦ-6.

– С какой должности нужно начать работать в энергетике, чтобы «дорасти» до директора филиала?

– В энергетике начинать всегда нужно с начальных производственных ступенек, только так на практике можно узнать оборудование и технологию, чтобы впоследствии эту работу делать своими руками, побывать в реальных производственных ситуациях. Одна из них – машинист-обходчик. Именно с этой должности в 1981 году я начал свой путь в энергосистеме. Далее – машинист турбин, машинист котла, а через три года дорос  до начальника смены цеха. Чуть позже, в 1985-м, я стал заместителем начальника цеха, в 1990-м – начальником котлотурбинного цеха, а ещё через год меня назначили исполняющим обязанности главного инженера станции. С февраля 1992 года я уже работал главным инженером без приставки и.о.

– За 11 лет это, можно сказать, стремительный рост. Морально были готовы к такой должности?

– Думаю, что морально я готов был. К тому времени я твёрдо уяснил для себя такую истину: для того, чтобы понять суть работы, надо трудиться, погрузившись в неё с головой. Ходя «окольными путями», научиться невозможно. Безусловно, должно быть понимание, что эта работа тебе по силам. И далеко не каждый способен себя адекватно оценить. Что касается меня, то в глубине души я отчётливо понимал, что справлюсь. Понимаете, я родился с этим – не умею быть вторым. Для меня есть только первое место и ничего другого. Поэтому, если я и встал на должность главного инженера станции, то должен был стать лучшим главным инженером. А для этого нужны и знания, и желание, и старание. Помните поговорку: «Лучше быть первым в деревне, чем вторым в Риме»? Это, наверное, один из моих жизненных принципов. Поэтому быть лучшим начальником цеха для меня гораздо привлекательнее, чем являться посредственным главным инженером. И уж если я им всё же стал, то и здесь должен был соответствовать своей жизненной позиции. 

– Вам было тогда 32 года – достаточно молодой возраст.

– Сергей Владимирович Куимов, будучи тогда главным инженером энергосистемы, назначая меня на эту должность, напутствовал такими словами: «Или ты справишься, или «умрёшь» как руководитель навсегда». Как думаете, был ли у меня выбор? А если серьёзно, то дело скорее не в физическом возрасте, а в эмоциональной зрелости человека. Я считаю, что на любой руководящей должности человек должен быть эмоционально зрелым. Что это значит? Значит, нужно, прежде всего, уметь себя реально оценивать, а во-вторых, в полной мере отдавать себе отчёт в тех решениях, которые принимаешь. Потому что за каждым решением стоят люди.

– Вы имеете в виду кадровые решения руководителя?

– И это тоже. Работа – очень важная часть нашей жизни, и её не просто найти в случае потери, а в некоторых случаях это может стать в какой-то степени трагедией для семьи. Поэтому и решения  руководителя о кадровых перемещениях должны быть крайне взвешенные. Я убеждён, что нельзя двигать людьми как пешками даже в интересах дела. Ещё я считаю, что нельзя управлять всеми одинаково. Если ты хочешь быть максимально эффективным, то нужно уметь находить разные подходы к разным сотрудникам.

– Ваша идея об «индивидуальном подходе» к сотрудникам в части охраны труда была признана лучшим предложением летней балансовой комиссии «Иркутскэнерго» 2010 года.

– Тема охраны труда для меня очень неоднозначна. По моему мнению, в нашей стране далеко не совершенно само законодательство в этом вопросе, которое, в свою очередь, порождает иждивенческую систему охраны труда на производстве. На мой взгляд, стоит давно пересмотреть долю собственной ответственности каждого сотрудника в вопросе собственной же безопасности. Можно ведь обратиться и к зарубежному опыту. Там работодатель лишь обеспечивает условия безопасной работы: спецодежду, средства индивидуальной и коллективной защиты. И всё. А дальше о своей безопасности беспокоится сам работник. И он никогда не полезет, к примеру, на крышу без страховки, потому что знает, что если получит травму и будет временно нетрудоспособен, в зависимости от ситуации ему могут вообще не оплатить больничный лист. У нас же любой больничный, независимо от причин нетрудоспособности, гарантированно оплачивается. Это отучает думать и нести ответственность за свою жизнь и здоровье. 

Я давно просматриваю статистику больничных листов на своём предприятии и вижу, что бытовой травматизм составляет 25% от всего объёма больничных листов. На мой взгляд, это очень много. Люди не привыкли себя беречь. Но до тех пор, пока законодательство будет таким, мы не избежим высоких показателей производственного травматизма. 

А тему эту я не люблю потому, что на неё очень сложно влиять. Тоталитарный контроль со стороны руководства даёт не очень высокий результат, отнимает массу времени и сил. Конечно, эти усилия имеют определённый успех, но полностью не могут исключить травматизм. Избавить же от него может только собственная ответственность.

– Судя по нашему разговору, для вас очень многое значит личная ответственность. 

– Верно. Когда я рос, моя мама работала в школе и целыми днями там пропадала. Меня никто не опекал и не контролировал, и все решения, которые я принимал, я принимал самостоятельно. Больше всего я ценил то, что мама, занимая должность директора школы и имея возможность вникать во все мои дела, никогда не делала этого. По сути, она стала для меня примером первого кризисного управляющего – наделённая полномочиями и умеющая принимать жёсткие решения, она в то же время давала мне максимум самостоятельности и доверия. В моём характере многое от неё.

– А вам довелось быть кризисным управляющим?

– Я и сейчас таковым себя считаю. Во время учёбы на кризисных управляющих, которую я проходил в 1999 году при Байкальском университете экономики и права, я получил сертификат «годен безусловно». Из 56 человек нашего потока эту оценку получили лишь пять человек. Только кризисный управляющий – это не всегда почётно, как может показаться, скорее, наоборот. Ведь приходится резать по живому, ломать устои, которые складывались порой годами. У кризисного управления всегда мало времени – есть короткий промежуток, за который нужно сделать максимум работы, и сделать её эффективно. Если же предприятие развивается планово, велика вероятность, что кризисному руководителю станет «скучно». И в этом случае ему нужно либо ставить новые задачи, либо он превратиться в разрушителя. И всё же я считаю, что самый эффективный руководитель – это кризисный управляющий.

– Насколько сегодня ситуация в филиале ТЭЦ-6 требует кризисного управления? 

– Ситуация того не требует. Станция развивается стабильно и давно сошла с позиции аутсайдера. Во многом это было заслугой двух моих предшественников – Олега Ивановича Будилова и Геннадия Петровича Кувшинова. При этих двух директорах ТЭЦ-6 успешно развивалась, и возможно, следующим, совершенно закономерным этапом её развития должен был стать некоторый спад. Я это очень хорошо осознавал. А ещё понимал, что нужны новые серьёзные задачи, не просто выработка тепла и электроэнергии. Для того чтобы коллектив и дальше эффективно работал, развивался, нужно было ставить его «на цыпочки». Иначе падение неизбежно. 

– Сергей Иванович, я понимаю, это ваш «фирменный» стиль. А если «на цыпочках» не для всех бесспорно и комфортно, как тогда? Можно ведь и сломаться, если всегда в авральном режиме?

– Нет, как раз авральный режим для меня далеко не лучший. «На цыпочках» – это когда есть сложная задача и её нужно решать. Если её нет, тогда нужно её выдумать. Когда на станции работа кипит – я очень люблю это состояние. К примеру, в прошлом году мы строили газовую котельную. Многое не получалось, и по всем расчётам выходило, что мы не успеем сдать её к намеченному сроку. В этой ситуации мне очень важно было самому «выложиться» по максимуму – я погрузился в свою стихию. Перед нами стоял срок – 20 декабря. К этому времени мы должны были не только закончить работы, но и пройти экспертизу, получить разрешение Ростехнадзора на эксплуатацию котельной. Не скрою, это была очень напряжённая, но настоящая живая работа – я две недели жил в Иркутске, вёл переговоры с государственной экспертизой, с Ростехнадзором, с проектировщиком. В итоге мы сдали первую газовую котельную «Иркутскэнерго» в точно намеченный срок. 

Подобная ситуация была и со сжиганием на котлах БКЗ-320 ТЭЦ-6 ирбейского угля. Задача была очень важной для «Иркутскэнерго» – реализация проекта давала возможность отказаться от углей СУЭК. Уголь Ирбейского разреза не является проектным для нашего оборудования, а значит, его нельзя было использовать на котлах ТЭЦ-6. Все понимали, что без применения на нашем оборудовании каких-то новых технологий это практически невозможно. У нас был план мероприятий, но при его реализации всякий раз чего-то не хватало для успешного решения задачи.

– Значит ли это, что вы не были уверены в успехе?

– Более того, скорее мы были уверены как раз в обратном. Но для себя решили, что нужно попробовать всё, чтобы честно ответить: мы сделали всё, что смогли. И начали пробовать. Наши первые технические и тактические выкладки были неубедительными и практически бессмысленными. Но в команде были грамотные сильные специалисты, в том числе и технических отделов ИД (исполнительная дирекция «Иркутскэнерго». – «СЭ»), и отказываться от проекта мы не думали. Нам во многом помогали служба наладки исполнительной дирекции, инженерный центр «Иркутск-энерго». Большая работа была проделана и работниками Ирбейского разреза, так как им пришлось научиться добывать, обогащать и поставлять на станцию то топливо, которое нам подходит. Совместно мы перепробовали массу вариантов, и в какой-то момент пришло понимание, что невероятное всё же возможно, то есть в данном случае – возможно сжечь ирбейский уголь в наших котлах. Когда появилось это понимание, появилась и новая мотивация – добиться успеха. В итоге после многих испробованных решений мы смогли победить ирбейский уголь и полностью отказаться от ранее используемого ирши-бородинского топлива. 

– Что для вас значила эта победа?

– Мы справились с задачей, это и была победа. Хотя победа – может, это громко сказано? Войну ведь мы ему не объявляли. А что она значила лично для меня? То, что не могло быть иначе.