Ректор Иркутского государственного института усовершенствования врачей, доктор медицинских наук, профессор Владимир Шпрах считает, что этот высокий титул должен принадлежать только ей, заслуженному врачу России, потому что она «умеет подойти к больному ребёнку так, как никто другой, и поставить точный диагноз, несмотря на предыдущие консилиумы профессоров и академиков». 

Тут не поспорить. Александра Ефимовна Амбросова спасла сотни судеб; вместе с иркутскими эпидемиологами погасила десятки инфекционных вспышек по всей Иркутской области; поставила на крыло учеников, столь же преданных педиатрии, как она сама. И всё-таки… Всё-таки определение, ей данное, лично мне пред-ставляется неточным. Чуть ли не через одного узнаваемая прохожими на улице. Вполне земная, признающаяся в том, что «на протяжении жизненного пути старается сохранять душевное равновесие и мужественно преодолевать свои собственные болезни и невзгоды». Не отринувшая от себя ни одного малыша, когда-либо попадавшего или оказывающегося сейчас («меня вызывают в Ивано-Матрёнинскую больницу, в другие детские отделения, и я, если ребёнок тяжёлый, еду сразу») в поле её зрения. Ну посудите сами: сосуществует с нами в одном времени; имя её не заштриховано мифами; сдержанная в общении, неброско одетая; и, главное, находится в зоне реального доступа. Какая же она «легенда»?

В интерпретации самой Александры Ефимовны Амбросовой «зона реального доступа» – это вот что такое:

– Если мать не получила соответствующих рекомендаций и ребёнок продолжает болеть, она ищет меня. И мы становимся друзьями. 

Хочу предупредить: не обольщайтесь примитивной простотой её объяснения. На самом деле бесхитростность тут мнимая. В ней зашифрованы её личный опыт, её собственная философия отношения к больному ребёнку и даже её душевный склад. Во-первых, считает детский доктор Амбросова, «самая большая ошибка сейчас у врачей – нет глубины осмотра, а ведь нужно знать, как протекала беременность, каким был внутриутробный период, а потом и первый, очень ответственный, месяц после рождения малыша». Во-вторых, «больного ребёнка следует наблюдать до полного его выздоровления, не передавая другому врачу». И, наконец, в-третьих, «мать должна видеть в педиатре помощника; если мать поверит врачу, она станет вашим союзником и другом».

Положа руку на сердце, в этих принципах ничего нового нет: их всегда исповедовала педиатрия. Разница лишь в том, что признавать на словах их несомненную справедливость престижно и легко; неотступно, год за годом, несмотря на складывающиеся личные обстоятельства, следовать им – очень трудно. Александра Ефимовна Амбросова ни разу от них не отошла. Может быть, потому она и есть «легенда» в глазах коллег-современников, что «без тяги к деньгам» всю свою долгую жизнь «просто» лечит детей, ни разу не отказав в бесплатной консультации ни одной матери, обратившейся к ней за помощью.

Сейчас было бы очень кстати рассказать про то, как она, четырнадцатый ребёнок в крестьянской семье, почувствовав призвание, сразу устремилась в педиатрию, или ещё про что-нибудь столь же трогательно-красивое. Только всё у неё было не так. Разве что кроме босоногого детства в деревушке Бабагай Заларинского района. Но вместо «зова сердца» к больным детям было стремление во что бы то ни стало попасть на фронт. Она даже закончила сестринские курсы, чтобы, значит, сразу туда, на передовую, перевязывать и вытаскивать раненых из-под огня. Шёл первый год Великой Отечественной – кто её, не достигшую и семнадцати лет, отправил бы на фронт? Впрочем, в иркутских эвакогоспиталях, с тяжелоранеными ей, деревенской девчонке, тоже досталось полной мерой. Но что правда, то правда: в переполненных палатах, среди боли, гноя, отчаяния, в постоянном недосыпе росло желание лечить людей. Вот и вся её романтика в выборе профессии.

После окончания Иркутского мед-института (был 1947 год, и её выпуск оказался последним «военным»,то есть ускоренным) перед ней лежали три пути: в патологоанатомы, в акушеры-гинекологи, ну и в педиатры. Первый путь как-то отпал сам собой. Со вторым связано воспоминание, и сейчас вызывающее её улыбку. Тогдашний заведующий Иркутским облздравом, взглянув на неё, заметил: «Для акушера-гинеколога вы такая маленькая, щупленькая – вам нужно идти к детям». Так определился третий путь. И она пошла к детям.

Неонатолог и участковый педиатр в медсанчасти Иркутского авиазавода. Вслед за мужем – горным инженером – Черемхово и медсанчасть угольного разреза. Специализация по педиатрии (видимо, выбор к началу 50-х годов ею был сделан окончательно, и другой дороги она себе уже представить не могла) в Ленинградском ГИДУВе. Заведование кишечным отделением в Ивано-Матрёнинской детской больнице. 40 лет, отданных детской поликлинике Кировского района Иркутска. Ординатура на кафедре детских болезней Иркутского медицинского института и на ней же должность ассистента. Успешная защита кандидатской диссертации и безвылазные, вдали от семьи месяцы на инфекционных вспышках… Трудовая биография Александры Ефимовны Амбросовой здорово смахивает на солдатский послужной список: лаконизм; перечисление «мест дислокации»; скупые «донесения» из горячих эпидемиологических «точек» Иркутской области середины прошлого века, не потерявшие, однако, тревожной остроты по сию пору. По крайней мере, будущие детские врачи, готовясь к зачёту, зубрят именно её наставления по диагностике дифтерии, а самые прилежные из них, начиная самостоятельную практику, крепко держат в памяти её совет: «Если вы диагностируете у ребёнка пневмонию или менингит, то не забывайте думать и о туберкулёзе».

И всё же… Как бы ни была длинна дорога через её жизнь (формально Александра Ефимовна ушла на пенсию после трёх инфарктов в 1998 году), какие бы испытания ни выпадали на её долю (она похоронила многих из своих близких), над всем этим витает её спокойное обаяние. И попробуйте «разложить» его по полочкам, попытайтесь найти к нему ключ. Ничего у вас не получится. Ну вот, к примеру, на каждого ребёнка, которого она когда-либо лечила или «наблюдает» сейчас, Александра Ефимовна заводит «досье». На каждого! Можете представить объём такой картотеки, хранящейся в её квартире. Однажды спросила её: мол, зачем вам эта морока? Она ответила: чтобы помнить каждого ребёнка и ещё чтобы рассказывать о необычных случаях молодым коллегам – им в помощь. И то правда: как-то «сама собой» составилась рукописная энциклопедия чуткого на ребячью боль детского доктора. Издать бы её труд, да только у неё «нет тяги» не только к деньгам, но и к славе тоже. А случаи из практики Александры Ефимовны Амбросовой, действительно, неординарные: сложные, подчас каверзные, но никогда не пустячные – каждый может служить предупреждением или подсказкой начинающим педиатрам.

Однажды в Усолье не согласилась с диагнозом «дифтерия», поставленным тамошними врачами трёхлетнему малышу. Что ж, её, опытного диагноста, мнение для коллег было непререкаемо. Диагноз сняли, назначили новое лечение. Амбросова уехала. На рассвете звонок из Усолья: ребёнку хуже, он задыхается, у него всё-таки дифтерия, спасти не удаётся. Примчалась на вертолёте санавиации. И вот картина, которую застала: у мальчишки обожжена вся слизистая носоглотки; пузыри, вздувшись, давят на просвет, он действительно задыхается. Только не дифтерия это, а самодеятельность мамы, решившей тайком от врачей помочь сыну. Смазала малышу горло керосином, смешанным с соком чеснока. Не окажись Амбросова вовремя у его постели, продолжали бы лечить ребёнка от несуществующей хвори; ещё немного – и потеряли бы. А так удалось спасти.

Теперь ещё одно предупреждение: не заблуждайтесь по поводу лёгкости, с какой Александра Ефимовна ставит диагноз. Нужно просто один раз увидеть, как она «смотрит» ребёнка. Особенно грудничка, и особенно в первые недели его жизни. Ни одна складочка на крохотном тельце, ни один прыщик на кожице, ни одно движение головёнкой от её взгляда не ускользают. Не пятнадцать минут – проходит час, а то и больше, прежде чем делает свой вывод. И (мы к подобному не привыкли) лишь после такого осмотра пишет маме (бабушке, папе, деду) подробнейшую, на нескольких листках инструкцию: что делать, чем кормить, чего опасаться. 

Её врачебная интуиция, как поэтический дар, что называется, «от Бога». Но, в отличие от многих врачей, педагогов и даже художников, у детского доктора Амбросовой она никогда не была «слепой», всегда – только «зрячей». Ибо в любых, казалось бы, тупиковых обстоятельствах талант клинициста опирается на её опыт и упрямый характер. Может быть, поэтому множество случаев, описанных в её «энциклопедии», напоминают детективные расследования?

Ангарск. Вспышка сальмонеллёза: 750 дошколят в больнице. Ищет среди этих семисот пятидесяти самого первого, кто заболел. Оказывается, малыш из детского сада, что в посёлке Китой. Едет в Китой. В живом уголке замечает клетку с хомячком. Смутное подозрение. Чтобы его подтвердить или опровергнуть, объезжает все детские сады Ангарска. Почти в каждом – такие милые, такие ручные зверьки. Отвозит «семейную пару» хомячков в противочумный институт. Выделена чистейшая культура возбудителя сальмонеллёза. Месяц не выходит из больницы – пока не выписывают последнего бедолагу. Хомячкам отказано в гостеприимстве детских садов. Возвращается в Иркутск. Шутит: «Такой был подарок ко дню моего рождения».

Этих «подарков» у Александры Ефимовны Амбросовой целая «коллекция». Они как отметины вёрст вдоль её дороги. Впрочем, она и сама владеет по крайней мере двумя способами измерения отпущенного судьбой времени. Один – специфически медицинский. 

– Боже мой, – размышляет вслух, – я начинала работать, когда ещё были сульфопрепараты, дававшие много побочных явлений; потом появились антибиотики и дети перестали умирать от сепсиса так часто, как умирали раньше; вслед за антибиотиками пришли сильные гормональные препараты, тоже далеко не безобидные для детского организма; и вот сейчас медицина всё больше уповает на микроэлементы, которые, на мой взгляд, оптимальнее всего остального. 

Другой – скорее эмоциональный, чем профессиональный. Нынче на 65-летие Победы встретила на площади женщину, бросившуюся к ней с благодарностью: «Вы спасли моего ребёнка. Он лежал в полиомиелитном отделении, а вы приехали и сказали, что у него никакого детского паралича нет и нужно лечить совсем от другого. Вы нас не помните, это давно было – сыну сейчас 42 года. Но мы вас помним…». 

К ней сегодня приводят внуков, а порой и правнуков тех, кто был спасён ею десятки лет тому назад. И эта смена поколений, происходящая благодаря ей, словно инъекция оптимизма, которого на склоне лет так же недостаёт, как кислорода на горной вершине. Когда-то очень давно, ещё в школьные годы, ей напророчила мама: «Ты, Аня, будешь счастливая, потому что родилась в «рубашке». В свои 85 Александра Ефимовна говорит о себе: «Я счастлива, потому что востребована людьми».

Уточню: «люди» – не только бывшие пациенты, давно расставшиеся с детством; не только малыши, которых она почти каждый день «едет смотреть» то в дом ребёнка, то в роддом. «Люди» – её ученики, которых в Иркутске, в Приангарье никак не меньше спасённых и ныне ею спасаемых несмышлёнышей. В день её юбилея зал в областной детской поликлинике был переполнен. Были приличествующие моменту грамоты – от губернатора, от мэра Иркутска; были торжественные адреса, телеграммы, цветы. Был праздник, на который собрались врачи, учившиеся у неё в вузе, делавшие с её поддержкой первые самостоятельные шаги, обращавшиеся к ней за разгадкой на консилиумах у постели трудных малышей и подростков. У неё же заранее подготовленной речи не было. Просто говорила о своём учителе – Арнольде Ильиче Фельдгуне, человеке академических знаний, высокой культуры и широкой души, в сороковые годы прошлого века руководившем кафедрой детских болезней Иркутского мединститута. Всё, чему он наставлял её: «Настоящий врач никогда не отмахнётся от ребёнка»; «Смотреть малыша нужно от макушки до пяток»; «Всегда быть предельно честным с мамами больных ребят», – всё это она эстафетой передала своим ученикам. И вот сейчас стояла перед залом, взволнованная, но совсем не торжественная, а такая, какой привыкли видеть её в студенческой аудитории или на заседании педиатрического общества, почётным членом которого она является. Мне же на миг показалось, что нить из прошлого детской медицины Приангарья в будущее – в её руках. Мягких и тёплых, какими они и должны быть у настоящего детского доктора; сильных и честных, как у волевого и бескорыстного человека. 

Среди пациентов Александры Ефимовны Амбросовой есть один совершенно особенный, жизнь которого она отстаивает сейчас с присущим ей упорством. Это – сад. Посаженный очень дорогим ей человеком, близким её родственником Августом Карловичем Томсоном и завещанный им Иркутску, сад сегодня находится при смерти. Оставленный в наследство нашему городу, но оказавшийся бесхозным, он стал жертвой грязных махинаций и афер. Александра Ефимовна отчаянно сражается за его возрождение. Её энергией организован Фонд сада Томсона; её упорством открылись двери одного из кабинетов Иркут-ской мэрии; её настойчивостью оживилась прокуратура; на её хлопоты откликнулись некоторые активисты-единороссы. Может быть, и впрямь благодаря ей в юбилейный для Иркутска год сад, в котором она, когда-то, молодая и счастливая, была «маленькой хозяйкой большого дома», начнёт возвращаться к жизни? Во всяком случае, один из чиновников, пребывая в уверенности, что именно так обязательно и случится, уже спросил Александру Ефимовну, не хочет ли она «получить от сада что-то для себя».

Детский доктор Амбросова ответила:

– Лично мне ничего не нужно; но я очень хочу, чтобы сбылось завещание моего деда и посаженный им сад стал собственностью города. А хозяйничали бы в нём иркутские дети…