Обратиться за помощью к медикам Анатолия заставил лишний вес. Сам он с этой проблемой справиться не мог. Прежде всего врачи порекомендовали мужчине восстановить правильное дыхание, для этого нужно было исправить искривлённую перегородку носа. Хирург из поликлиники, к которому пришёл Анатолий, предложил провести операцию в платной клинике, где сам подрабатывал. Пациент согласился: деньги были, к тому же привлекали сроки лечения. По заверениям медиков, из больницы он может выйти вечером сразу после операции. 25 февраля 2008 года Анатолий на своей машине приехал в клинику «Saingoli», которая находится в иркутском микрорайоне Молодёжный. Запланированное хирургическое вмешательство не было особенно сложным, поэтому мужчина взял с собой ноутбук и рассчитывал в свободное время заняться работой.

Операцию Толе сделали, однако ни на следующий день, ни ещё через день домой он не приехал. Всё это время близкие пытались узнать, что произошло. «26-го вечером, часов в десять, отец опять звонил Мышкову (Геннадий Мышков, анестезиолог и главный врач клиники. – Авт.). Тот успокаивал нас: не волнуйтесь, всё нормально, всё под контролем. В это время Толя был в коме. Эта мысль невыносима, что мой ребёнок лежал там, умирал. Областной город, столько специализированных реанимационных отделений… Мы могли что-то сделать и не сделали. Верили, что с ним действительно всё в порядке», – мама Анатолия Светлана Анатольевна снова и снова прокручивает в памяти события тех дней.

Наутро 27 февраля Светлана Анатольевна вместе с женой Анатолия Аней и его маленьким сыном Никиткой поехала в клинику. «Подъехали, смотрим, стоит автомобиль медицины катастроф. К нам вышел хирург, который делал операцию, начал что-то объяснять. Он сказал, что Толя не может отойти от сна. Я ему: что вы говорите, двое суток прошло, как он не может проснуться? Он в ответ: «Я сделал своё дело, пусть отвечает тот, кто виноват», – вспоминает мама Анатолия. – Толю я увидела издали, когда его грузили. Он был весь чёрный, губы прокушены, руки все чёрные, распухшие. Его повезли в областную больницу, мы с Аней поехали за ними. В областной Ане удалось поговорить с Мышковым, я держала Никиту и видела, как врач, размахивая руками, что-то объяснял Ане, она только плакала. Потом невестка подошла ко мне и сказала: «Мышков говорит, что Толя сам во всём виноват. Он сам всё это наел, напил».

«27 февраля в реанимацию нас не пустили. Назавтра врач Александров вышел ко мне. Он был взбешён: «Вы не представляете, что с ним сделали! То, что он будет жить, – 50 на 50. А на то, что он встанет, вообще никаких гарантий нет». У него была гипоксия. Из-за того, что его не переворачивали и он лежал неподвижно, у Толи началось гнойное воспаление лёгких, развились пролежни», – с трудом сдерживая слёзы, рассказывает Светлана Анатольевна.

«На следующий день, 28-го, Аня поехала к Мышкову, попросила историю болезни, – продолжает женщина. – Документ выдали только через несколько часов. Записи там идут непоследовательно: сначала от 27 числа, потом от 26-го. Видно было, что писали её наспех». 

В областной больнице родственникам сказали, что Анатолию необходимы специальный противопролежневый матрас, лекарства, системы. Расходы на лечение взял на себя старший брат Анатолия Денис. Уже через несколько дней он привёз из Москвы всё необходимое. «Меня не пускали к Толе. Я узнала, куда выходят окна реанимации, и ходила неподалёку от них. Я всё время с ним разговаривала. Мне казалось, что, если я перестану говорить с ним, незримая ниточка между нами оборвётся. 9 марта нам сказали, что Толя пришёл в сознание. Я принесла фотографию Никитки, он увидел её и заплакал – узнал. Начали его вытаскивать», – тогда матери было достаточно уже того, что сын жив. 

В реанимации Анатолий провёл больше месяца. После выписки ему присвоили первую группу инвалидности – пожизненно. 

Постепенно плотный круг друзей, приятелей, партнёров вокруг Анатолия растворился, рядом остались только родители и брат. В квартире, которую Толя купил и отремонтировал за несколько месяцев до трагедии, живёт его жена с сыном. Через год после операции Аня подала на развод. «Обиды на Аню у меня нет. Она молодая женщина, устраивает свою жизнь. Это всё понятно, – говорит Светлана Анатольевна. – Жалко Никиту. Сначала он всё время спрашивал: «Когда папа выздоровеет?» Сейчас уже не спрашивает». Партнёр по бизнесу ни разу не говорил с родителями Толи о разделе активов. Вскоре он ликвидировал фирму и уехал за границу, оставив родственников Анатолия на растерзание кредиторам.

Зато оставшиеся близкие взяли Анатолия в такой круг ухода, любви, заботы, от которого болезнь просто обязана отступить. «Официальная медицина отказалась от нас, значит, будем использовать другие возможности, стучаться во все двери. Ведь где-то есть человек, который нам поможет», – решили близкие и третий год изо дня в день подтверждают твёрдость своих намерений. Они перепробовали всё. Десятками упаковок покупали дорогие биологически активные добавки, доставали лекарства из разных стран, платили за приборы, излучающие какие-то волны, оплачивали тренинги со специалистами по дыханию, консультации с приезжими врачами, ездили к ламе, обращались к тибетской медицине, были у разных целителей. Этот список попыток отчаявшихся родственников можно продолжить. Анатолий регулярно посещает бассейн, занимается в зале с индивидуальным тренером. Все расходы на лечение по-прежнему берёт на себя старший брат Анатолия. Он не богатый человек, но готов тратить на брата значительную часть своих доходов. 

«Мы бьёмся за него. Хотя понятно, что, когда мы забрали его из больницы, он был лучше. Сейчас он угасает и угасает…» – признаёт Светлана Анатольевна.

Корреспондент «Восточно-Сибирской правды» побывала в клинике, в которой Анатолию сделали операцию, и встретилась с тем самым анестезиологом Геннадием Мышковым. Вместе с ним мы прошли по клинике и осмотрели операционный блок, где всё случилось. Спустя три года сложно представить, что в этих светлых, лишь слегка пахнущих больницей помещениях могло произойти что-то страшное. Там лежат новые пациенты и полными доверия глазами смотрят на своих докторов. 

«Анатолий был глубоко больным человеком. С его заболеваниями люди в 24–28 лет становятся инвалидами, – сказал Геннадий Мышков, когда наш разговор зашёл о той злополучной операции. – Мы взяли пациента на операцию, поскольку у него не было абсолютных противопоказаний. Но был достаточно высокий анестезиологический риск». Слова доктора мало вяжутся с рассказами мамы Анатолия о том, что, несмотря на свой вес, он был ловким, быстрым, активным, без труда садился на шпагат. 

Геннадий Мышков рассказал свою версию того, что произошло за те двое суток в клинике. «Сначала – стандартные процедуры: осмотр, объяснение всех особенностей операции, подготовка к наркозу. Сама операция прошла без осложнений, – вспоминает Геннадий Мышков. – Осложнения возникли после. Когда пациент стал приходить в себя, он начал вырывать трубку аппарата искусственной вентиляции лёгких. Чтобы он не причинил себе вреда, мы вводили ему успокоительные препараты, то есть человек был под лёгким наркозом. Проводилось несколько попыток перевести его на нормальное дыхание. Это ни к чему не привело. Были вызваны специалисты – кардиолог и невролог». 

На вопрос, почему Геннадий Мышков сразу не обратился за помощью в специализированные учреждения, не вызвал «Скорую», анестезиолог ответил: «Мы звонили в областную больницу – дежурный врач сказал, что все вопросы нужно решать с руководством, так, видимо, у них принято. Я не отрицаю, возможно, мне нужно было действовать более настойчиво. Но я уверен в том, что технология проведения анестезиологического пособия не была нарушена, всё, что нужно было предпринять в рамках стандартов, мы провели в полном объёме. Врачебной ошибки в моём понимании не было».

Вместе с тем Геннадий Мышков не отрицает и того факта, что на момент операции у клиники не было лицензии на проведение вмешательств по направлению оториноларингологии. «Мы направили документы в департамент здравоохранения и ждали лицензию, через три недели после этой операции мы её получили. Всего на оформление документов уходит полгода», – объясняет недоразумение с лицензией Мышков. 

В доказательство своей невиновности анестезиолог ссылается на заключения двух первых экспертиз, выполненных иркутскими медиками. В них причиной осложнений называется плохое состояние здоровья пациента. В нашем распоряжении находится копия третьего заключения, которое проводили московские доктора. Цитируем ключевое предложение экспертизы: «Между проведённым в ООО «Шафали» (юридическое название клиники. – Авт.) лечением и возникновением у Глевского А.Г. осложнений в виде постгипоксической энцефалопатии имеется прямая причинно-следственная связь…».

У стороны защиты своё понимание заключений. «В выводах двух первых иркутских экспертиз также указывается, что в основе инвалидности Анатолия – проведённое лечение, – говорит адвокат Глевских Артём Воропаев. – Проблема в том, что иркутские врачи по своим причинам не могли конкретно выразиться о виновнике, лишь указывали, что врач всё провёл правильно. Московская же экспертиза, не зависимая от врачебной корпоративности, прямо указала на дефекты анестезиологического пособия». 

«В отношении врачей клиники в Молодёжном уже два года назад возбуждено уголовное дело, которое тормозилось из-за выводов иркутских экспертов, – добавляет юрист. – Кстати, в этой же клинике, название которой переводится как «красота и здоровье», недавно погибла молодая женщина. Ей проводили амбулаторную гинекологическую операцию. Сейчас прокуратура изъяла из больницы все документы для проверки». 

Окончательное решение, был ли причинён вред здоровью, или случившееся с Анатолием – роковое стечение обстоятельств, вынесет суд. Сейчас уголовное дело приостановлено в связи с проведением экспертизы.