Мы все учились понемногу

Осенью 2004 года, как теперь зафиксировано во всех справочниках, события развивались быстро: в сентябре Межрелигиозный совет России выступает с инициативой о праздновании Дня народного единства, инициатива сразу получает поддержку Комитета по труду и социальной политике Государственной Думы и благословение патриарха Алексия II – после чего судьба законо-

проекта, внесённого в Госдуму 23 ноября, была предрешена и 27 декабря он был принят большинством в 323 голоса против 104. Пояснительная записка к закону – редкий случай для нашей страны – ссылалась на ошибочные данные: «4 ноября 1612 г. воины народного ополчения под предводительством Козьмы Минина и Дмитрия Пожарского штурмом взяли Китай-город, освободив Москву от польских интервентов и продемонстрировав образец героизма и сплочённости всего народа вне зависимости от происхождения, вероисповедания и положения в обществе». 

В действительности 4 ноября 1612 года наверняка случилось много важного, но Китай-город был взят штурмом 22 октября (по юлианскому календарю, использовавшемуся в России вплоть до 1917 года), или 1 ноября по григорианскому (его с 1582 года использовала вся Европа). Однако и это был не конец драмы: поляки и перечисленные в грамотах и письмах воевод ополчения «немцы, черкасы, гайдуки и литвины» ушли в Кремль и подписали капитуляцию только 26 октября (5 ноября), выпустив в первый день лишь женщин и русских бояр – в том числе будущего русского царя Михаила Фёдоровича Романова. Гарнизон Кремля сдался 6 ноября, так что и праздновать нужно бы, по идее, именно в этот день. 

Вопрос только, что праздновать. Ведь если верить мнению такого авторитетного и непредвзятого специалиста, как историк Сергей Соловьёв, никаким единством в рядах народного ополчения и не пахло. Отряды князя Дмитрия Трубецкого, состоявшие из казаков, имели собственные представления о том, кто в Москве главный, и неодно-кратно князь Дмитрий Пожарский и Кузьма Минин рассылали по городам и сёлам грамоты с жалобами на угрозы убийства со стороны ненадёжных союзников. Насколько эти союзники были ненадёжны, говорит и ещё один эпизод, приведённый Соловьёвым: архимандрит Троице-Сергиевой лавры Дионисий, посовещавшись с братией, отправил казакам, жаловавшимся на голод и холод, последние сокровища монастыря: ризы, стихари, епитрахили – всё, что оставалось неразграбленным. Казаки, правда, «устыдились» и вернули монахам монастырское имущество, но время от времени порывались грабить дворы боярские и дворянские, чем вносили немалую сумятицу в и без того дезорганизованную жизнь страны. 

То, что называется «русской Смутой», было ничем иным, как одной из форм гражданской войны – чего ни одна из сторон не скрывала. Воеводы Трубецкой и Пожарский с простодушной откровенностью писали: «…у Пушечного двора и в Егорьевском монастыре, да у Всех святых на Кулишках поставили туры и из-за них по городу бьём из пушек беспрестанно и всякими промыслами промышляем… в городе из наших пушек побивается много людей, да много помирает от тесноты и голоду». Надо понимать, что артиллерия XVII века – это не высокоточные системы ХХ века и стрельба была, мягко говоря, неприцельной, отчего жертвы были и у осаждённых (среди которых, напомню, находился будущий русский царь и основатель династии Романовых), и среди обычных горожан, вся вина которых заключалась разве что в том, что они не выбрали ни одну из сторон конфликта. Что и говорить – даже если очень стараться, крайне трудно увидеть в событиях 1612 года признаки «народного единства» или, как иногда говорят, «прообраз гражданского общества». 

Ноябрь так ноябрь

История России, впрочем, достаточно продолжительна и достаточно богата для того, чтобы найти в ней другие важные и поучительные события. Странно, что председатель Комитета по труду и социальной политике Андрей Исаев, получивший в своё время приличное образование и диплом историка, не остановил в 2004 году своих коллег и не предложил им заглянуть в летописи на пару веков глубже. Взять, к примеру, 1480 год и завершившееся 11 ноября так называемое «стояние на реке Угре». Шутка ли – этот эпизод считается событием, которое завершило трёхсотлетнее «татаро-монголькое иго». И пусть сейчас многие оспаривают общепринятую трактовку, утверждая, что характер отношений Руси и Орды был не столько враждебным, сколько родственным (а между родственниками чего только не бывает), даже самые завзятые скептики не станут спорить с тем, что именно после Угры Россия вот уже 530 лет ни разу никому не платила ни дань, ни репарации – а в Европе этим могут похвастать всего три страны.

Событиям 1480 года предшествовали несколько эпизодов, когда войска великого князя Ивана III встречали татарские армии на дальних подступах и препятствовали их вступлению на территорию Московского княжества. Несмотря на явное усиление Москвы, хан Большой орды (самого крупного из осколков Золотой Орды) Ахмат всё ещё считал, что может распоряжаться делами Руси, как на протяжении веков делали его предки. Противоречия между традицией и реальностью вылились в эпизод, который многие историки считают вымышленным – Иван III якобы разорвал ханскую басму (грамоту) и отказался платить очередную дань. Однако даже если этот эпизод выдуман, его символическое значение в истории России значит не меньше, чем взятие Бастилии для французов или Бостонское чаепитие для американцев: разрушая одну традицию, мятежники создавали другую, на тот момент более прогрессивную. 

В школьных учебниках истории стояние на Угре описывается как месяц – с 8 октября по 11 ноября – вялотекущих боевых действий, в ходе которых русская армия и татарские полки стояли на противоположных берегах реки, время от времени вступая в незначительные стычки. В действительности же всё было намного сложнее и московский князь переиграл своего ордынского оппонента  по всем пунктам. В первую очередь – технически: в отличие от татар, использовавших устаревшее оружие, русские полки активно применяли пушки. Большую роль сыграло внутреннее единство страны: несмотря на существовавшие между великим князем и его братьями противоречия, внешняя угроза заставила князей сплотиться вокруг Москвы и к концу «стояния» все полки подчинялись единому командованию – а вот против Ахмата время от времени вспыхивали мятежи. 

Последнее и самое, пожалуй, важное в этой истории заключается в том, что великий князь до последнего сомневался в необходимости именно военного разрешения конфликта – он даже отправлял к Ахмату послов, пытаясь договориться, но мнение церкви, дворян-ства и народа было едино: татар к Москве не пускать. Ростовский епископ Вассиан писал великому князю: «Нe как наёмник, но как пастырь добрый, полагающий душу свою за овцы, потщись избавить врученное тебе словесное стадо Христовых овец от грядущего ныне волка…». Ивану III удалось не только удержать татар на рубеже Угры, но и предотвратить вмешательство в конфликт Великого княжества Литовского, а часть войска даже отправить в тыл к татарам с приказом уничтожать внутренние коммуникации и населённые пункты Орды. Отступление татар с Угры имело большое международное значение: спустя короткое время Орда была разгромлена крымским ханом и прекратила своё существование, а для Руси наступил долгий период экспансии на юг и восток. 

Фигура Ивана III, который присоединил к Московскому княжеству земли Ярославля, Твери, Белозерска, Новгорода, ввёл единый для всей страны Судебник, монополизировал чеканку монеты и унифицировал систему государственного управления через систему назначаемых местников, вообще неза-служенно выпала из поля зрения современных историков и публицистов. Чего стоит хотя бы введение двуглавого орла как герба страны, титул «великого князя всея Руси» и даже первые случаи использования титула «царь и самодержец» – эти заслуги явно перевешивают на весах истории труды Минина и Пожарского, которые всего лишь восстанавливали созданное задолго до них. 

Нехорошо получилось

Итак, отвечая негласным целям авторов закона о праздновании Дня народного единства (отвлечь внимание от 7 ноября), события 1480 года гораздо лучше выполнили бы и роль символа объединения всего народа в борьбе с иноземным захватчиком – хотя бы потому, что в отличие от 1612 года единство было более явным и полным. Конечно, трудно предположить, что кому-то из ныне живущих есть дело до чувств тех, кто в конфликте между разными группировками боярских и дворян-ских родов выбрал сторону проигравших, но отсутствие польских национально-культурных объединений во время празднования 4 ноября очень сильно бросается в глаза. «Обида», нанесённая татарам пятьсот тридцать лет назад, и такая же «обида», нанесённая полякам четыреста лет назад, – велика ли разница, если представители и того и другого народа сейчас являются гражданами России?

Хотели того устроители нового праздника или нет, но 4 ноября стало днём легальных выступлений всех русских националистических организаций, причём масштабы этих выступлений с каждым годом только растут. В 2009 году на «русский марш» со свастиками и нацистским приветствием в Москве вышли (по разным оценкам) от 6 до 9 тысяч человек, в 2010-м – от 15 до 20 тысяч. В Иркутске шествие не впечатлило количественно (максимум человек 150), но зато было видно, что молодёжи больше, чем «ветеранов», и молодёжь эта явно не слушается даже тех старших, кто говорит вроде бы на её языке. Шествия и митинги в Иркутске всегда проходят мирно, но лозунги, которые звучат на этих митингах, всё больше с призывами к насилию. В этом году, например, один из ораторов обещал милиционерам, пытавшимся задержать распространительницу листовок, «байкальских партизан по примеру примор-ских». Если это не угроза вооружённого противостояния представителям правоохранительных органов, то что? 

Ещё более откровенные рассуждения можно найти на сайтах иркутских националистов. Сайтов, кстати, много, и они разные – есть для православных, есть для язычников, есть для сторонников прогресса, есть для ищущих пра-славянские корни. Чем шире сеть, тем, надо полагать, богаче улов. И никто даже не пытается помочь тем, кто попал в сети националистов, потому что официально у нас – полная дружба народов и никаких проблем ни с кем и никогда. Ну, пусть будет так. В конце концов, если власть не хочет замечать полторы сотни марширующих по городу националистов, то журналисты вряд ли переубедят чиновников.