Практика противодействия наркоугрозе упирается между тем в проблему, требующую обобщения на законодательном уровне. Что считать более гуманным и корректным: принудить наркоманов к лечению в их собственных и общественных интересах или, руководствуясь конституционными правами личности, не вторгаться в частную жизнь, а ограничиться общими рекомендациями, информацией о возможностях реабилитационных центров? 

Оценивая уровень деградации таких больных, вряд ли можно надеяться, что у них появится осознанное желание лечиться. На учёте в городской инфекционной больнице Иркутска, например, состоит более 3800 наркозависимых, в кожно-венерологическом диспансере – 783, Центре по борьбе со СПИДом – 4741. При этом большая их часть скрывается от диспансеризации. А многие наркоманы, страдающие инфекционными заболеваниями, вообще не зарегистрированы как носители опасных инфекций, так что диспансерного контроля за ними, по понятным причинам, осуществить не представляется возможным. По данным наркодиспансера Иркутской области, реальная цифра наркозависимых, скрывающихся от учёта, превышает 8 тысяч. Эти цифры свидетельствуют о масштабах угрозы обществу, исходящей от наркобольных. 

Между тем уголовный закон исключает возможность применения принудительных мер медицинского характера для зависимых от наркомании или алкоголя – только суд может решить этот вопрос в отношении совершившего преступление больного. Сегодня принудительное лечение не является средством наказания, даже если оно сопряжено с ограничением свободы больного. Само его назначение – право, а не обязанность суда. Получается, что решение вопроса о необходимости назначения принудительных мер медицинского характера отдаётся на откуп малокомпетентному, с точки зрения медицины, судье. Мне кажется очевидным: вывод об обоснованности лечения наркоманов должны делать всё-таки врачи – психиатры, наркологи, инфекционисты и терапевты. Причём совместно и вне зависимости от тяжести совершённого больным преступления и назначенного судом наказания.

В настоящее время в колониях региона содержится более трёх тысяч осуждённых с различного рода зависимостями – и подавляющее большинство из них не получают ни лечебной помощи, ни медицинской реабилитации. Администрация исправительных учреждений в этом просто не заинтересована. 

Опыт совмещения охраны общественных интересов и гарантии прав личности между тем существовал в СССР: с 1926 года принудительное лечение в сочетании с лишением свободы признавалось мерой социальной защиты медико-педагогического характера. Уверен, что для наркомана предпочтительнее всего стационар закрытого типа: только в условиях изоляции можно свести к минимуму исходящую от такого больного общественную опасность.

На мой взгляд, необходимо вернуться к практике назначения принудительного лечения тем, кто страдает наркотической, токсикоманической и алкогольной зависимостями и уклоняется от лечения. Сделать это следует незамедлительно. При этом можно было бы ввести в статью закона положение о том, что лица, прошедшие принудительное лечение и в течение года не допустившие противоправных действий, будут сняты с медицинского учёта. Для нарушителей режима реабилитации, наоборот, есть смысл предусмотреть возможность возврата в места принудительного лечения без дополнительного судебного решения – на основании постановления административных комиссий, например.

Вторжение в человеческую судьбу всегда крайне ответственно. Однако если оно оправданно определёнными законом обстоятельствами, а применяемые меры корректны, соответствуют правовым нормам и медицинским рекомендациям, подобное принуждение может стать спасительным актом и для общества, и для больного наркоманией.