В газетном плену
Воскресное утро у Зониных началось обычным порядком, но в десять часов случился сбой. Хотя, казалось, ничто не предвещало неожиданностей: Ольга Андреевна, проснувшись, как всегда, раньше всех, сделала моцион по Большой, купила выходившие в этот день газеты и разложила их в кабинете мужа перед самым его пробуждением. Затем, уточнив с кухаркой сегодняшний поздний завтрак, принялась подбирать дамские журналы – в десять часов к ней собиралась заехать одна давняя приятельница. Но в тот момент, как раздался её звонок, в гостиной неожиданно появился Алексей Николаевич.
Счастливые читают дома
Ольга Андреевна решила, что, наверное, с вечера он забыл здесь какую-то вещь и сейчас же вернётся в кабинет, но муж никуда не пошёл, а, напротив, расположился в кресле самым основательным образом. Приватного разговора с гостьей не получилось, увы, и, перебросившись несколькими дежурными фразами, дамы расстались. Алексей Николаевич получил свой кофе, но, выпив его, так и остался в кресле. И за газетами не послал, как ни странно.
Утреннее чтение газет и журналов по воскресеньям (равно как и вечернее чтение в будни) давно уже стало у Зониных обыкновением – ещё с той самой поры, как дочка Катя начала сидеть и для неё завели детский стульчик в гостиной. Тогда же установился и ритуал, по которому свежие номера сначала просматривались в кабинете, и только потом уже Алексей Николаевич перечитывал избранное дочери и жене. Случалось, маленький семейный кружок разбавлялся кем-нибудь из друзей Алексея Николаевича, и тогда уже обсуждались сугубо технические или политические статьи. Но Катя и в этом случае не скучала, наблюдая из-за фикуса, как в абрикосовом свете абажура проступало на лицах совершенно особое выражение – «волшебное», говорила она. Алексей Николаевич смеялся, однако не возражал. А теперь он сидел у пустого газетного столика и держался за кофейную чашку, будто за спасательный круг. Катя в молчаливом недоумении смотрела на мать, но та, словно не замечая, с интересом разглядывала узор на хрустальной вазе. Ольга Андреевна начинала догадываться, что причина не в муже, не в ней самой и, конечно, не в дочери; причина – в газетах.
Каждый номер мог оказаться последним
Отбыв присутственные часы, чиновники из холостых расходились по читальням – «догонять» свежую периодику. Порой в их компаниях замечались и главы семейств, но Алексей Николаевич Зонин читал исключительно дома – потому как, говаривал он, «был изрядно женат и изрядно счастлив». Но не менее важным считалось и то, что его супруга Ольга Андреевна исправно покупала газеты и на подписку отпускала немалые суммы (кстати, без видимого сожаления). Часть газет и журналов потом передавалась в читальни, но достаточно многое оставлялось и перечитывалось – как, к примеру, «Сибирский сборник», литературно-публицистическое приложение к оппозиционной газете «Восточное обозрение».
Как человек государственный, Алексей Николаевич держался самых умеренных взглядов, но питал слабость к серьёзным аналитическим публикациям, пусть даже самого радикального толка. Он собрал все 43 книжки «Сибирского сборника», включая и первые, изданные ещё в Петербурге. И мог засвидетельствовать, что каждая из 200 статей была на редкость дельной и касалась острейших вопросов сибирской жизни. Кроме того, Зонин знал, наверное, что ни один из официальных чинов не решился бы сделать такой анализ. Да не у каждого обнаружился бы и талант столь ясного изложения материала, как, к примеру, у автора статьи о нынешнем состоянии золотопромышленности. «Говоря «большие прииски», «малые прииски», обыкновенно думают, что одни из них длинные и широкие, а другие – узкие и короткие. На самом деле норма прииска, определяемая законом, всегда одна и та же», – начинал он с простого введения читателя в тему. И далее искусно проводил его по лабиринтам проблем, наглядно показывая, где тут частный, а где государственный интерес и как они сложно взаимодействуют.
По сути, «Сибирский сборник» разрабатывал почву для правительственных решений, и какое-то время Алексей Николаевич даже был убеждён, что они непременно появятся. Со временем иллюзии развеялись, осталась лишь тревога, что каждый номер «Сибирского сборника» может оказаться последним. В самом деле: охотников до настоящей публицистики в Сибири насчитывалось не более четырёх сотен человек. Они и формировали подписку «Сибирского сборника», не оправдывавшую даже части расходов. В надежде на иные источники получения денег издатель выписывал новые шрифты, предлагал большой выбор дорогой почтовой бумаги с видами церквей и лучших домов Иркутска, но число любителей этих великолепных излишеств было так же невелико, как и число подписчиков умных журналов и газет.
Втиснуть невозможно, а уродовать жаль!
«Издав несколько сборников в столице, мы рассчитывали, что увеличение круга читателей облегчит издание приложений и позволит увеличить выпуски. К сожалению, первые опыты не дали ожидаемых результатов, несмотря на цену в 2 рубля, – признавался издатель Николай Михайлович Ядринцев. – Тем не менее нам грустно было расстаться с первыми попытками журнального дела в Сибири. Веря и надеясь, что с развитием самого общества поднимется литературный интерес, мы не остановились перед трудностями».
Было бы слишком наивным рассчитывать на волшебные, скорые перемены, и издатель это хорошо понимал, но редакционный портфель то и дело «беременел» интересными повестями, добротными аналитическими обзорами, втиснуть которые на газетную полосу было решительно невозможно, а урезать – слишком жаль. И «Сибирский сборник» появлялся снова и снова, пусть нередко с одной единственной публикацией, словно бы оторвавшейся от общей книжки и пустившейся в одиночное плавание. Строго говоря, это был и не сборник уже, но читатели переплетали несколько выпусков и получали-таки полновесный кирпич с полным разнообразием жанров и тем. Так делали и Зонины: Катя тщательно подбирала обложку, Ольга Андреевна принималась за собственно переплёт, а Алексей Николаевич с его каллиграфическим почерком составлял оглавление. К сожалению, прошлогодний выпуск «Сибирского сборника» оказался последним, и теперь подписчикам слали в качестве компенсации телеграммы телеграфных агентств.
«Опасаемся диверсий «доброжелателей»
За время революции отрывистый телеграфный стиль воцарился во всех новых газетах, появлявшихся и исчезавших не оставив следа. Первое время Ольга Андреевна ещё ездила по редакциям, пытаясь оформить подписку, но с удивлением обнаруживала, что издатели уклоняются от долговременных обязательств перед читателями, заявляя лишь единичные номера. Да и сами редакции воспринимались теперь очень странными: к примеру, ответственной за выпуск черносотенного «Сибиряка» оказалась жена чиновника Саловского, прежде читавшая лишь журналы с выкройками. А в сентябре её сменил малограмотный крестьянин Никита Иванов. Причём ни той, ни другого на месте никогда не бывало.
Полноценную редакцию имела разве что возобновлённая газета «Сибирь» – не случайно осенью 1906 года она стала самой интересной в Иркутске. Но всё же смотрела вокруг с прищуром конституционно-демократической партии. Конечно, сами кадеты называли себя партией народной свободы, однако больше на этот счёт не заблуждался никто.
На 1 сентября 1906 года намечен был первый выпуск новой газеты «Восточная Сибирь», но, к изумлению читающей публики, она появилась в продаже десятью днями раньше. «Из опасения вероятных диверсий «доброжелателей», – пояснил новоявленный редактор Бауэрберг и скопом обвинил всех коллег в «непостижимой злобе за то, что мы осмелились разрушить гипнотическую веру в право исключительной их собственности на газетное дело». Одновременно «Восточная Сибирь» открыла военные действия на «втором фронте» – против городской телефонной станции, отказавшейся дать редакции связь вне очереди.
Стараются нарисовать себя героями
«Стараются нарисовать себя героями, а выходят-то лишь задорные, шероховатые и не знающие приличий юноши», – скептически рассуждал Алексей Николаевич Зонин, утрачивая последний интерес к местной прессе. Правда, толика надежды ещё оставалась, и своим разочарованием он пока не делился с семьёй, но прежнее, часовое чтение газет свелось теперь к пятиминутным просмотрам. Мельком пробежав заголовки, глава семейства спускался в гостиную и молча усаживался в любимое кресло. Ольга Андреевна несколько раз подступалась к разговору, но неудачно – Алексей Николаевич ещё более замыкался в себе. Эту, внутреннюю, блокаду Зонина неожиданно прорвала его дочка:
– Помнишь, папа, мы сдавали деньги голодающим колымчанам? – Катя пристально посмотрела на отца и, как бы получив подтверждение, продолжила очень бодрым тоном. – Так вот, господин Зенников вчера был у Глембовских и уверял: все средства им лично распределены между сиротами, вдовами и больными. Я так рада, папа!
– Позволь, позволь, да ведь я же читал об этом сегодня, каких-то десять минут назад. Хотя в газетах теперь редко встретишь дельное, – он нахмурился, но Ольга Андреевна подхватила уже:
– Но можно же перечитывать старые! Кстати, я закончила переплёт трёх последних книжек «Сибирского сборника», – и она с гордостью выложила на стол ещё не просохшую заготовку. А Катя не только сходила за обложками, но и доставила из кабинета отца огромный письменный прибор. Жизнь в гостиной у Зониных покатилась привычным, счастливым ходом.
«Интересно пишут: ругаются!»
В этот вечер ещё один «сумасшедший» читатель, иркутский губернатор Иван Петрович Моллериус, вспоминал о почившем приложении к почившей газете «Восточное обозрение». Не без причин: сегодня, войдя неожиданно в канцелярию, он услышал, как один младший чин говорил:
– В публичной библиотеке бесплатный читальный стол очень бедно обставлен газетами, да при том очень уж зачитанные они.
– Стало быть, интересно пишут? – просверлил его взглядом губернатор.
– Стало быть, интересно: больно ругаются, говорят.
«Вот-вот! – раздосадовался Моллериус. – Не рассуждают, не доказывают, а просто переругиваются о чём-то своём. Поневоле тут вспомнишь добрым словом «Восточное обозрение»!»
В 1894 году родоначальник газеты Николай Михайлович Ядринцев впал в депрессию и покончил с собой, и многие полагали тогда, что это – лишь начало больших перемен. Но в жизни газеты всё осталось по-прежнему, и даже разорительный «Сибирский сборник» продолжил выходить. Тут была некая загадка, очень занимавшая Ивана Петровича Моллериуса, но о ней было не с кем поговорить. «Эх, мне бы таких собеседников, как Зонин или Пальчинский, но первый подчинён генерал-губернатору, что же до второго, то по нынешним меркам он просто революционер!» – Иван Петрович с неизъяснимой тоской оглядел канцелярию и, наткнувшись на стекленеющий от страха взгляд младшего из чинов, торопливо вышел.
Автор благодарит за предоставленный материал сотрудников отделов историко-культурного наследия, краеведческой работы и библиографии областной библиотеки имени И.И. Молчанова-Сибирского