Сооружение, о котором написала Тамара Егоровна Белик, впрямь изумляет. Площадью как минимум в типовую двухкомнатную квартиру, хотя и без кровли. Кирпичными стенами, сложенными так надёжно и даже красиво, как редко увидишь в домах – новостройках для живых. Словом, общим своим абрисом оно не просто бросается в глаза на фоне скромных захоронений, но будто бы действительно монументальным фундаментом опирается на «кости ближних могил».

Однако в тот день, когда я увидела этот «особняк» с занятой пока только одной «комнатой», окрест уже не было разорённых, порушенных «типовых» погостов. Те несколько, в том числе и родителей Тамары Егоровны, выглядели вполне достойно. Оградки свежевыкрашены, холмики выровнены, и памятники у их изголовий стоят, будто немые часовые, по стройке смирно. 

Только не торопитесь упрекать женщину, поделившуюся с нами своим возмущением, в напраслине. Всё проще. Она увидела порушенные могилы своих близких в начале июля. Меня же директор муниципального предприятия «Ритуал» Александр Александрович Каменев подвёз туда, к конфликтной «точке», на самую окраину огромного Радищевского кладбища, в начале августа. Хватило месяца, чтобы загасить скандал, готовый вырваться за границы города мёртвых, раскинувшегося вширь на десятки гектаров иркутской муниципальной земли. И всё привести в достойный вид. «Даже лучше, чем было раньше», как сказал мой спутник. 

Не берусь судить, чем объясняется столь непривычная для нас оперативность в разрешении жалоб: вполне возможно, что и вмешательством заместителя мэра Иркутска – председателя комитета по коммунальному хозяйству областного центра Олега Николаевича Шандрука. И не берусь гадать, за чей счёт несколько соседствующих с кладбищенской «высоткой» захоронений стали выглядеть «даже лучше, чем были раньше». Возможно, и скорее всего – восстановлено порушенное на деньги усопшего и его, слава Богу, живых родственников. Не исключено – на средства нищенского, считающего каждую легальную копейку бюджета ритуального хозяйства. Но не судите строго, если признаюсь вам, что ответы на эти вопросы кажутся лично мне не суть важными. 

Потому что, по моему суждению, в них – лишь частности объёмной картины, рама которой обрамляет мироощущение нас, пока живых. Вот Тамара Егоровна спрашивает о том, существуют ли какие-либо нормы для возведения подобных культовых сооружений в стеснённых условиях Радищевского кладбища. Да в том-то и дело, что ни на официально закрытом Радищевском, ни на относительно новом Александровском никаких таких норм не су-ще-ству-ет! Потому что, в отличие от ряда российских городов, к примеру Красноярска или Перми, ни в Иркутске, ни где бы то ни было в области возведение подобных более чем «полнометражных мавзолеев» на муниципальных кладбищах никак и ничем не регулируется. 

В самой системе семейных захоронений нет ничего предосудительного, тем более – аморального. Но во всех цивилизованных странах, да хотя бы в бывшей советской Прибалтики или даже кое-где по нынешней России, действуют региональные законы, вводящие её в разумные пределы. В Приангарье такого закона нет. Похоже, областному парламенту как-то недосуг заниматься его разработкой – справиться бы с более животрепещущими делами. Хотя, если даже приблизительно просчитать, сколько денег именно с кладбищ утекает сквозь растопыренные пальцы местных бюджетов, можно было бы, наверное, пристальнее присмотреться к «потусторонним» проблемам. Впрочем, потусторонним ли? 

Все радости и треволнения, все надежды и разочарования, всё праведно или неправедно нажитое богатство и все его горькие потери – вся суета сует заканчивается у каждого из нас лишь крохотным клочком земной тверди: усопшему формально положены пять квадратных метров «индивидуальной» кладбищенской землицы. На самом же деле сколь её приглянулось родственникам покинувшего свет, столь и бери, дабы рано или поздно лечь с ним рядом. И ставь перед фактом самозахвата кого угодно: сторожей, охранников, администраторов. И ничего, ни копейки, в казну не плати. Зачем? Земля, хотя и принадлежит городу, но на поверку, присмотренная под «семейный свод», ничейная. Вот и поступай с ней по собственному разумению. Между прочим, массивное сооружение из красного кирпича, коему чуть не были принесены в жертву могилы матери и отца Тамары Егоровны Белик, поднялось на месте огромной свалки. Расчищенной и убранной до последней гнилушки родственниками того, кто ныне покоится в «мавзолее».

В отличие от множества подобных самоуправств, творимых не только на Радищевском и не только на православных, но и на кладбищах иных конфессий, в этом случае хотя бы был заключён устный договор: родственники кладбищу – избавление от мусорного многолетнего позорища; кладбище родственникам – возможность на облагороженной за их собственный счёт площадке выстроить семейный, а может быть, и родовой склеп. Проект которого, скорее всего, нигде не оговаривался. И потому такую «мелочь», как сохранность ближайших к склепу могил, договаривающиеся стороны просто упустили из виду… 

Готовя жалобу Тамары Егоровны Белик к публикации, мы почти ничего не сократили. Потому что она – сколок наших общих просчётов, слабостей. И заблуждений. В том числе не чуждых национального колорита. Намёк на «цыганскую тему», как мне показалось, несколько сместил акцент высказанного в письме справедливого возмущения, снизив нравственный накал, уведя в сторону от важной гражданской проблемы. Повторюсь, моё мнение субъективно. Если рискнула им поделиться, то лишь потому, что уверена: именно там, на кладбищах, рядом с родными или чужими гробами не только у меня обостряется чувство общности земной юдоли. В конце концов, толстосумы и бедняки, совестливые и циники, щедрые и скряги, исповедующие разные религии и атеисты – все мы, надеясь и страдая, любя и ненавидя, суетимся над вечным покоем. А уж он, даря свои пять метров погоста, уравнивает всех…