«Товарищ Агапов, мой верный механик»
Когда месяц назад я записала интервью с Почётным полярником России Игорем Баяновым о лётчиках-«челюскинцах», начинавших работать в Иркутске, даже не думала, что эта история может продолжиться. И вдруг звонок в редакцию: «Мой дядя, Борис Агапов, был в экспедиции Маврикия Слепнёва!». В семье Татьяны Хлыстовой десятки лет хранились письма дяди. «Ребята все здоровы, Слепнёв и Лёвка», – писал в Иркутск Борис Агапов с далёкого Айяна. Зимой 1932 года Агапов спас экспедицию, пройдя 200 км по глухой тайге за запасными частями к сломанному экспедиционному катеру. Через шесть лет «верного механика» Слепнёва расстреляли в Иркутске как врага народа.
«Санечка, ну что ты плачешь?»
Борису Агапову очень пошла бы военная форма. Он учился в кадетском корпусе и, если бы не революция, стал бы военным. Татьяна Хлыстова перебирает старые дореволюционные открытки, на одной надпись: «Привет из Абастумана!» (это потом, после революции, северокавказский курорт станут называть Абастумани). На обороте детским почерком: «Мама, напиши!». Боре Агапову было 10 лет, когда он с отцом Павлом Агаповым в 1915 году отдыхал на курорте. Отец был царским военным, служил в Забайкальском штабе военного округа. «Знаете, на углу Халтурина и Гусарского переулка стоит дом Файнберга? – говорит Татьяна Павловна. – В этом доме до революции располагался штаб военного округа. Мама про деда не говорила почти ничего, такое было время. Но я помню, что в его ведении был архив и он возил ключ к шифровкам в Харбин». Павел Агапов понимал, что ему недолго осталось, и говорил жене, Александре Казимировне: «Санечка, ну что ты плачешь? Пенсию я тебе выслужил. Ты будешь обеспечена, Боря в кадетском корпусе». Его сестра Надя, последняя из четырёх детей, мама Татьяны Хлыстовой, училась в Иркутском институте благородных девиц, но не успела закончить. В 1917 году грянула революция, а в 1918-м умер отец.
Борису Агапову пришлось идти работать в 14 лет. Он не знал тогда, что через 10 лет встретит легендарного лётчика Маврикия Слепнёва. Того самого, про которого писали все советские газеты: в 1929-м Слепнёв отыскал во льдах Северного полярного моря тела пропавших без вести американских пилотов Эйельсона и Борланда, а в 1934 году стал одним из лётчиков – первых Героев Советского Союза, спасших «челюскинцев».
«Я помню с детства необычное имя – Маврикий, – говорит Татьяна Павловна. – Слепнёвы с нашей семьёй были хорошо знакомы. Дома у меня до сих пор хранится книжечка фельетонов начала 30-х годов, а на обложке надпись: «Н. Слепнёва» – очевидно, она принадлежала жене Маврикия. Мамина старшая сестра, Катерина, жила в Москве, они встречались со Слепнёвыми. С детства я знаю и фамилии Водопьянова, Кренкеля».
Как обычный парень попал в экспедицию Слепнёва? Сейчас об этом можно только догадываться. Мама Татьяны Хлыстовой вспоминала, что Борис был очень целеустремлённым человеком. Для неё, младшей в семье, он был кумиром. Автобиографий Борис не писал. Вот железнодорожный билет на имя Бориса Агапова. Из него ясно, что в 1926 году он служил «младшим агентом военной команды охраны Забайкальского УСД». А в 1927-м Агапов вступил в иркутский автомотовелоклуб. В сохранившихся документах есть правка: «Предъявитель сего, Агапов Борис Павлович, действительно состоит на службе в должности шофёра Иркутского отдела уголовного розыска ОАО». Этот пропуск, выданный в 1928 году, по иронии судьбы давал Агапову право носить оружие «по 18 мая 1938 года», когда его владелец уже был арестован. В 1931 году, когда Маврикий Слепнёв отправился в свою знаменитую экспедицию на Крайний Север, Борис Агапов работал в Иркутске в Гражданвоздухфлоте. И даже фото сохранилось: Борис Павлович на мотоцикле на фоне надписи «Мастерские Аэрофлота». К тому времени он уже был «шоффёром» (именно так писалось тогда это слово) и отличным механиком. Похоже, именно это сыграло решающую роль. Агапов был рекомендован в экспедицию Слепнёва «с производства Гр. Воздухфлота», как отличник-ударник.
«Дожидаюсь ямщиков до Оленька»
Маврикий Слепнёв должен был «изыскать новые воздушные линии по маршруту Якутск – Булун – Хатанга – Енисей, уточнить границу между Якутией и Восточно-Сибирским краем и построить в самом отдалённом уголке Якутии – на мысе Нордвик, расположенном против острова Бегичева, – метеорологическую станцию». Об этом писала «Вечерняя Москва» в 1933 году. Все эти газеты хранились в семье Татьяны Хлыстовой более 70 лет. Они помечены печатью нотариуса. Почему – скажу ниже. Весной 31-го экспедиция остановилась в Иркутске, чтобы взять судовых механиков, ведь предстояло плыть на боте. Среди них, видимо, был и Борис Агапов. 7 августа 1931 года все отправились из Якутска в Айян, что в двух тысячах километров от города (Борис в своих письмах домой зовёт его Аян). Плыли по Лене на моторном боте «Аэроякутия». До места добирались два с половиной месяца! И тут бот не выдержал. На его моторе зубчатки распределительного вала были чугунными, и зубья часто ломались. Когда кончились запасные, экспедиция встала. И вот «Вечерняя Москва» пишет: «Тогда Слепнёв предложил судовому механику Агапову добраться любыми способами до Иркутска и выточить там стальные зубчатки. И рабочий Агапов, судовой механик экспедиции, ушёл. Двести километров от Айяна до острова Столб на Лене Агапов прошёл пешком по безлюдной тайге».
– У нас в семье сохранился образок в серебряном окладе, бабушка считала, что он спас Борю, когда тот шёл через тайгу, – говорит Татьяна Павловна. – Он ведь чуть не погиб, потому что там были сложности. Местные жители однажды чуть ружьё у него не отняли. Сейчас этот образок у моего сына в машине.
На Столбе Борис попал на последний пароход в Якутск, а из Якутска – в Иркутск. И тут выточил стальные зубчатки. Назад возвращался уже зимой – до Айяна добирался на оленях. У Татьяны Хлыстовой сохранились два письма с той экспедиции. Первое – как раз на обратном пути на Айян. «Доехал я благополучно до Булуна на 18-й день, – писал он в апреле 1932-го из Верхоянского округа Якутии. – И сейчас сижу уже 3 дня в Булуне, дожидаюсь ямщиков до Оленька, числа 2 или 3 мая буду у Слепнёва». Борис с удивлением рассказывал маме в письме, что местные «едят белую муку, сахару и масла вволю». «Только мяса дают, как тут называют, мало – 4 килограмма на человека, – писал Борис. – Пожили бы у нас, то узнали бы, что такое мало». «У меня только-только хватит денег доехать до Оленька, а связаться со Слепнёвым никак не мог! – продолжает он. – Встретил в Булуне одного зоотехника, который видел Слепнёва в Анабаре, и он говорил с ним. Слепнёв потерял надежду, что я вернусь в экспедицию, говорит, наверное, удрал куда-нибудь. Вот будет удивлён, когда я почти с последней дорогой появлюсь на его горизонте». Через месяц Агапов уже был «на горизонте». А в июне прислал домой ещё одно письмо с пароходной оказией.
«От ночи уже отвык, т.к. круглые сутки светит солнце, всё время день, – писал сын маме и сестре Наде. – Ребята все здоровы, Слепнёв и Лёвка. Покамест я был в Иркутске, Слепнёв ездил два раза по побережью до острова Бегичева и каждый раз убил по белому медведю, а Лёвка ездил – только следы видал. Теперь нас осталось только трое: Слепнёв, Левка и я». За то время, пока Борис пробирался в Иркутск и назад, Слепнёв с товарищами успел проехать на оленях и собаках 1430 км по побережью Северного полярного моря, расставил четыре полярных депо. Борис писал, что «занят починкой катерного мотора». И вот, когда бот был готов, летом 1932 года Маврикий Слепнёв дал телеграмму главе арктической комиссии С. Каменеву: «Выхожу сферы действия телеграфа всяких связей дальнейшем надеюсь на себя остров Бегичев будет достигнут».
Целый год от экспедиции Слепнёва не было никаких известий. Некоторые считали: бот потерпел аварию, а экспедиция погибла. Личная карточка лётчика Слепнёва в ВОГФе была уничтожена. А они были живы. Искали площадки для строительства посадочных полос, мерили глубины, делали топографические съёмки, заложили 17 авиабаз и дошли до Бегичева, установив там красный вымпел – первый в истории СССР. И, как обещали, на Нордвике построили метеостанцию.
Борис ещё в июне 32-го, до выхода в море, писал, что экспедиция планирует вернуться в Красноярск в декабре-январе. В ноябре они вышли в таёжный посёлок Оленёк, принеся туда с динамо-машиной «лампочку Ильича», а сам Слепнёв прибыл на оленях в Дудинку, центр Таймырского полуострова, откуда и дал телеграмму правительству. От Бориса осталось много полярных фото. Но часть из них уже не опознать: они не подписаны. И понять, кто есть кто, можно только на некоторых: «Экспедиция лётчика Слепнёва. Механик Агапов, радист Баранов». Кто третий на фото – неизвестно. «Два года пробыла на Крайнем Севере экспедиция известного полярного лётчика т. Слепнёва… Вместе с т. Слепнёвым в Москву приехали его ближайшие помощники – морской лётчик Мардеат и судовой механик Агапов», – писала «Вечерняя Москва» 28 марта 1933 года. Для Маврикия Слепнёва всё только начиналось. Для Бориса Агапова северная эпопея закончилась навсегда.
«Выбыл»
«Помните, товарищ Агапов, мой верный механик, и вы, товарищ Мардеат, старый исследователь, каков был Нордвик в 1931 году?» – писал Маврикий Слепнёв в «Известиях» 1936 года. У него уже была другая жизнь. К друзьям Агапову и Мардеату Слепнёв обращался в статье про подвиг друга Василия Молокова. И рядом стояла подпись: Герой Советского Союза. Они уже получили эти звания за спасение «челюскинцев». А Борис Агапов в этот момент от северных дел совсем отошёл. «Мама мне не говорила, почему дядя Борис ушёл от Слепнёва, – рассказывает Татьяна Хлыстова. – Вероятно, просто стояли уже другие задачи. А у Бори в Иркутске были престарелая мама и сестра». Агапов остался в Иркутске. В 1935 году газета «Восточно-Сибирский аэрофлотец» поместила его фотографию с подписью: «Завгар т. Агапов сумел хорошо поставить работу гаража». Он параллельно учился в Стахановском университете при ИГУ. В семье сохранили даже его студенческие тетрадки и учебники. В 1938 году поступил шофёром на Иркутский хлебокомбинат. Возможно, останься он с героями Севера, страшный 1938 год его не коснулся бы. Но газетные статьи забылись, и он снова стал простым шофёром. Борису было всего 33 года, когда его расстреляли. Он не успел даже жениться.
Новый, 38-й год, семья встречала весело, было много гостей. Налепили пельменей, и Борису попался «счастливый», с монеткой. Все говорили: «Боря, будет тебе весь год удача». Его взяли спустя месяц, 29 января 1938 года, прямо дома. В семье до сих пор хранят копию протокола обыска. Он написан с грамматическими ошибками. Перепутали даже отчество свидетеля ареста – мужа средней сестры, Милицы. Вместо Климова Анатолия Матвеевича написали «Максимович». По протоколу описи изъяли 15 предметов, в основном документы, фотокарточки, списанные бумаги, удостоверение об окончании первого курса университета, кинжал. Бориса увезли, и они никогда больше его не видели. «Мама бросила музыкальную школу, пошла работать. Новый год она с тех пор не любила, – говорит Татьяна Хлыстова. – В детстве я часто не понимала, почему у нас в доме так мало гостей. Многие, как узнали про арест Бориса, перестали здороваться, боялись. Я пошла в школу в 1951 году, и мама мне наказала: «Если кто из знакомых будет спрашивать, где дядя Боря, говори: «Он на Севере».
В марте 1938 года Александра Казимировна написала письмо на имя генпрокурора СССР Андрея Вышинского. Она даже указала имя человека, производившего арест: «представитель местного органа НКВД Зайцев». «Скоро 2 мес. как он (Борис. – Авт.) арестован, и мне до сих пор неизвестно, где он находится и за что арестован», – писала мама. Мать считала, что, возможно, Борис где-то неосторожно высказался о неполадках на производстве, а эти обстоятельства были использованы каким-то «перестраховщиком» для его ареста. В семье даже считали, что был какой-то донос. Мать искренне надеялась, что Вышинский, узнав о работе Бориса со Слепнёвым, пересмотрит дело, и даже хотела отправить прокурору газеты, где упоминался сын. Именно для этого их и заверили печатью нотариуса. Но никто в семье не помнит, ушло ли это письмо Вышинскому.
Они очень долго ждали, что Боря вернётся, и верили, что это просто ошибка. «Я с детства помню, что были счастливые люди, которые возвращались живыми оттуда, – говорит Татьяна Хлыстова. – Они иногда приходили к нам, и мама с тётей всё время спрашивали: «Не встречали ли вы где Бориса Агапова?». Первое время для Бориса принимали посылки. Но потом на листке описи красным карандашом появилась надпись: «Выбыл». Тогда они ещё не знали, что это означало: человека нет в живых. Борис Агапов был расстрелян в сентябре 1938 года. Где его могила, никто не знает. Вероятно, его останки находятся в братской могиле в Пивоварихе. Кроме Бориса, из четверых детей бабушки Александры больше никого не репрессировали, хотя через тюрьму родственники проходили. Чуть не пострадала средняя сестра, Милица, которая сидела, по семейной легенде, в КПЗ вместе с гражданской женой Колчака Тимирёвой. Однако Милицу отпустили.
Бабушка Александра умерла в марте 1958 года, она тяжело болела, и ей так и не сказали, что в январе семья получила справку: «Дело по обвинению Агапова Бориса Павловича, 1905 года рождения… пересмотрено Военным трибуналом Забайкальского военного округа 3 января 1958 года». Борис Агапов, «верный механик» Героя Советского Союза Маврикия Слепнёва, был реабилитирован посмертно.
Его племянница, Татьяна Хлыстова, сейчас живёт в той же квартире, что занимала семья её деда с 1913 года. В той самой, откуда когда-то увезли в тюрьму Бориса Агапова. Много лет Татьяна проработала в медуниверситете на кафедре организации здравоохранения, является кандидатом медицинских наук. Сейчас трудится в медицинском колледже железнодорожного транспорта. Когда у неё родился сын, они с мужем долго не знали, как его назвать. А потом по просьбе бабушки Надежды назвали Борисом.