Отдайте райтерам заборы!
Слово «граффити» с ударением непонятно на какую гласную (эстеты акцентируют на первом «и») вызывает ассоциации с подпольными художниками в царстве стекла и бетона, андеграундом в мегаполисах. Это нью-йоркская подземка и это стена Цоя в Москве, это японские панки и ямайские растаманы. Это далеко, красиво и запретно. Казалось бы, при чём тут патриархальный, равноудалённый от всех очагов цивилизации Иркутск? Ан нет. И наш медвежий угол, в отличие от многих более продвинутых областных центров РФ, имеет свою писанную на стенах, трансформаторных будках и заборах историю движения райтеров, как называют художников, рисующих граффити. То есть не «кучка идиотов несколько лет портит стены», а именно историю, имеющую своих основоположников, последователей, развитие, достижения и перспективы. Нормальное полноценное общественное движение. Пока, правда, в рамках Административного кодекса, колеблющееся от «хулиганства» до «вандализма».
Рождение легенды
С точки зрения истории граффити, Иркутск уникален тем, что можно точно сказать, когда и с чего всё началось – наверное, при желании можно было бы даже определить приблизительный день его рождения в нашем городе. В начале 90-х (некоторые старожилы неуверенно уточняют: летом 1991 года) тогда ещё студент училища искусств Слава Сизых по прозвищу Рыжий первым стал практиковать настенную роспись. Одной из первых, впоследствии легендарных и культовых, работ стал Джон Леннон в шляпе, как из вступления к клипу «Imagine», в «арке иняза» – первой галерее, где робко зарождалось иркутское граффити.
[/dme:img_group]
Следующее десятилетие иркутяне пассивно наблюдали за партизанской борьбой Славы Рыжего и градостроительного департамента мэрии в лице главного архитектора и главного художника. Слава летними ночами рисовал Билли Джоэла и Джона Леннона на пролётных тумбах моста им. В.И. Ленина, который в народе попросту называют Ангарским. Проезжающие мимо с вокзала таксисты, стихийно организовавшие первую службу доставки палёной водки и дешёвых шлюх, подсвечивали работу фонарями, приветственно сигналили, а иногда останавливались и выражали восхищение.
С тупым упорством и по никому непонятным резонам рисунки замазывались – очевидно ведь, что тумба с профессионально нанесённым графическим рисунком имеет несоизмеримо большую художественную ценность, чем забеленная тумба с лоскутами прошлогодних объявлений. Не желая этого признавать, городские власти упрямо обезличивали город.
[/dme:img_group]
Но во дворах и на домах маленьких улиц творчество первого иркутского райтера хранилось годами. Второй культовой работой и даже местом паломничества фанатов группы “Doors” стала торцовая стена дома по Марата, 8, где в заложенном оконном проёме был нарисован портрет Джима Моррисона. Слава впоследствии вспоминал, что с этой работой было больше всего возни. Дело в том, что из-за борьбы с властями, которая позволяет отнести Сизых к последним советским диссидентам, художник отточил технику нанесения рисунка до автоматизма с минимальными затратами времени.
Сначала готовился трафарет на куске жёсткого картона – основные черты лица и сопроводительная надпись имярек, для совсем тёмных и далёких от музыки горожан. «На дело» Рыжий ходил исключительно ночью – в те дикие времена либерализм силовых органов ещё не зашёл так далеко, чтобы сквозь пальцы смотреть на человека, что-то малюющего на стене. Ладно, если он слово из трёх символов напишет – икс, игрек и ещё какой-то непонятный знак, а если «Банду Ельцина – под суд!»? Трафарет Слава наносил баллончиком-распылителем с чёрной краской, а потом дорисовывал мелкие детали и придавал рисунку окончательный вид. Так вот в ночь, когда рисовался Моррисон, был сильный ветер, и это настроение стихии осталось на граффити – некоторые детали были смазаны, а шевелюра сползала на одну сторону.
Не оценённый городскими властями, Слава получил неожиданное международное признание от кумира. В середине 90-х он послал фотографии своих граффити Билли Джоэла самому Билли Джоэлу, а через несколько месяцев неожиданно пришёл ответ – диск с автографом звезды и несколько тёплых слов самому художнику. Слава давно уже не практикует своё чёрно-белое граффити, он считается серьёзным художником, и ему интереснее рассказывать про свою современную живопись, чем про прошлые мальчишеские рисунки на стенах: «Это всё несерьёзно. Любой, кто чуть умеет рисовать, может взять баллончик, что-то намалевать на стене и сказать, что он рисует граффити». Белеет замазанный последний Билли Джоэл на торце первого дома по Желябова у сквера Кирова. В Иркутске выросло новое поколение райтеров, рисующих смело, размашисто и многоцветно.
Ирония судьбы в том, что одного человека классифицировать нельзя. Появившиеся после Славы эпигоны разделились на внутренние подвиды и подклассы, есть свои начинающие и мастера. Самых старых и заслуженных мастеров граффити называют «легендами». Ирония судьбы в том, что истинная легенда граффити в Иркутске одна – это Слава Сизых по прозвищу Рыжий.
Рисунок из журнала «Ровесник»
Классическое – смелое, размашистое и многоцветное – граффити появилось в Иркутске уже на переломе тысячелетий. Те, кто для молодых райтеров сегодня является легендой, начинали с малого – не было ни качественной краски, ни информации, ни тех, у кого можно было учиться. Макс – молодой человек с высшим образованием, которое включает в себя и художественное – четыре года занятий рисунком. Заниматься граффити он стал достаточно случайно. В 1995 году, когда он учился в девятом классе, Макс увидел в журнале «Ровесник» фотографию – улица, забор, граффити.
[/dme:img_group]
– Это были шрифты, то есть рисунок в виде надписи, какие-то буквы, я даже не помню какие, – вспоминает Макс. – Мне рисунок запомнился, и как-то само собой появилось движение в сторону информации – Интернета тогда не было, и всё появлялось из телевизора, тогда были какие-то молодёжные программы, типа «До 16 и старше». Первое граффити было неразрывно связано с хип-хоп-культурой: в телевизоре появились первые клипы, в которых мелькали граффити, – выуживал информацию оттуда.
Тогда же, в конце 90-х, Макс сделал свой первый рисунок – те самые шрифты из журнала «Ровесник». Он перенёс его на стену Курбатовских бань, в разрушенном зале на втором этаже – это было заброшенное и потому безопасное для спокойной работы место.
– Меня тогда удивило, как точно удалось перенести рисунок с бумаги на стену и насколько он круче выглядит в жизни, – улыбается Макс.
А вскоре состоялась судьбоносная встреча: катаясь по «нижке», Нижней набережной Ангары, на роликах, Макс познакомился с Борисом – ещё одной легендой среди райтеров сегодня. (Несмотря на то, что зародились художники граффити в Иркутске именно в период перестройки и гласности, они до сих пор предпочитают сохранять своё инкогнито, очень неохотно общаясь со СМИ и наотрез отказываясь называть свои установочные данные. Видимо, это связано с их балансированием на грани Административного кодекса. Современные райтеры скрываются под профессиональными кличками. «Старики» обходятся по-простому – Макс, Борис. – Прим. авт.)
Борис шёл к граффити своим путём. Он профессиональный художник с соответствующим образованием. Достаточно сказать, что он вырос в одном дворе со Славой Рыжим и до сих пор считает его первой легендой иркутского граффити. Два райтера поняли друг друга очень хорошо и очень быстро, так организовалась crew – команда райтеров, которая успешно промышляет до сих пор.
[/dme:img_group]
– До 2000 года наш профессиональный рост шёл медленно – не было информации, не было даже краски. За это время мы сделали около десяти рисунков, а это очень мало – ну что это, два забора в год? – рассказывает Макс. – Активная деятельность – не только наша, к тому времени уже стали появляться люди, которые делали граффити, – началась с лета 2001 года, когда в Сибэкспоцентре состоялась Неделя дизайна, в рамках которой организаторы решили провести первый фестиваль граффити в Иркутске. На улице поставили щиты – приходите, рисуйте. Мы тогда заняли первое место. Хотя там были и другие достойные рисунки.
Вскоре после этого в магазин «Барп» на улице Горького завезли первые в городе в свободной продаже баллончики аэрозоли «Монтана» – одной из лучших красок для граффити. Тогда она стоила около 140 рублей (сейчас – 250 руб.) Хватает её на один квадратный метр ровного цвета, сплошной заливки. После этого граффити на улицах города стали появляться, как мухоморы после грибного дождя.
Стена, десять баллончиков и пять часов работы
На серьёзный рисунок в среднем уходит день работы и десять баллончиков краски. Макс сразу поправляется:
– Кто-то может сказать, что десять – это много, мол, я и тремя нарисую – это зависит от мастерства и от цели. Мне на серьёзный рисунок этого не хватит. Это, знаешь, как в мультике: из одной овчинки можно сшить и одну шапку, а можно пять. Но размер уже не тот… И день – это условно. Можно утром начать, уйти по своим делам, на следующий день продолжить. Или просто краски не всегда хватает за один день закончить, приходится через какое-то время доделывать. Так что правильнее сказать, что на один рисунок уходит пять-семь часов.
[/dme:img_group]
Грамотные райтеры перед тем, как выйти «на стену», готовят «скеч» – набросок, эскиз, макет. И тут главное – определиться, что сам художник хочет нарисовать.
Можно рисовать «шрифты», то есть надпись, и тогда нужно думать о форме букв, их развитии и способе написания: бывают «бабблы» (от английского «пузыри»), словно раздутые изнутри, бывает «wild-style» (дикий стиль), когда надпись на-
столько перекручена, что её невозможно прочитать. Можно рисовать «абстракт», то есть картинку без определённого сюжета, радужное великолепие фантазии, а можно и «фото-реал», передающий сюжет с фотографической точностью. Можно нарисовать персонажа – только определить, в стиле «мульт» или социалистического реализма.
[/dme:img_group]
– Вот именно поэтому невозможно классифицировать работу райтера, – ещё раз возвращается к больному Макс. – Ты говоришь, что самое простое – рисовать тэги (тэг – это подпись, роспись художника). Но даже его можно нарисовать таким «уайлд-стилем», что все рты разинут. А можно большой рисунок серьёзно запороть, что лучше голая стенка. Это от мастерства зависит…
– И всё же как рождается сюжет картинки? Вот идёшь ты по улице, увидел стену – и не бывает так, что прямо видишь на ней картинку?
– У всех по-разному. Когда я иду по улице и вижу стену, то первым делом думаю, как договориться с собственником, чтобы мне позволили на ней рисовать. Обычно приходишь и говоришь: «Давай я тебе бесплатно красиво разрисую?». Многие соглашаются. На магическое слово «бесплатно»…
Райтеры и бомберы
Верный традициям конспирации, на вопрос о количестве райтеров в Иркутске Макс морщится и пытается увильнуть от ответа:
– Да много кто рисует! Вот вы говорите – «легенда». А «легенда» – это не звание, которым награждают, это как есть легенды рока или свои легенды в футболе. Я не могу судить, легенда ли я, это нужно у молодых спрашивать!
Тем не менее удалось вытрясти, что легенд, или, по терминологии Макса, просто художников, которые давно и профессионально занимаются граффити, пять или меньше. Кроме них с Борисом, из самых-самых – Маккое (Mako), чьему «перу», например, принадлежит роспись на торце здания микробиологической лаборатории на Горького, где в скверике прыгают на досках скейтеры. В последнее десятилетие появилась команда молодых и перспективных райтеров Moral-crew, по фамилии художника Моралеса, который много чего придумал концептуального для граффити. Сет, Стен, Дрейс – всего около пяти человек, которые очень профессионально рисуют в Иркутске граффити сегодня. Но это – серьёзные райтеры.
[/dme:img_group]
Однако есть в Иркутске и другое, более экстремальное направление граффити – бомберы, то есть вандалы и хулиганьё. Они не рисуют больших и многоцветных граффити. Главное в их деятельности – на всех доступных поверхностях оставить свой тэг – подпись. Безусловно, лидирует сегодня в Иркутске парочка 16-летних бомберов, которые называют себя «OBF». Их тэги, по прозвищам «RAMZ» и «MIKRO», распухшие синие буквы с окантовкой, можно встретить в любом районе города.
Макс объясняет:
– Когда человек собирается заниматься граффити, он решает для себя, чем заниматься – серьёзным рисунком или экстремальным. Серьёзные райтеры работают по нескольку часов, иногда – по нескольку дней, поэтому они предпочитают договориться заранее с владельцем стенки, сделать всё основательно и неторопливо. Бомберы работают быстро, так хороший рисунок не сделаешь. Сам термин «бомба» значит подпись, которую можно сделать быстро, в течение нескольких минут.
Райтеру нужна стена. Бомберу ничего не нужно. Он рисует на любой свободной поверхности, в подземных переходах, может нацарапать свой тэг даже гвоздём на стекле в автобусе. Главная доблесть бомбера – чтобы его тэг был везде, на каждом доме на их улице, в их районе, в их городе. Однако даже серьёзные райтеры признают: да, бомберы не рисовальщики, они экстремалы, но и их тэги, флопы и бомбы имеют собственную художественную ценность, и даже в этом изобразительном минимализме есть свои признанные мастера.
Правила личной безопасности
Самое странное в отношениях между райтерами и обществом то, что сейчас, когда можно вообще всё, это уличное искусство остаётся в какой-то постыдной духовной эмиграции – пусть будет, но где-то там. От самих художников можно услышать гневные протесты – увидев человека, рисующего граффити, его первым делом стремятся отогнать от стены, а потом сдать в милицию. О том, что граффити раскрашивает город и придаёт улицам индивидуальность, почему-то никто не думает.
«Странное дело, – рассуждают райтеры. – За искусство обычно нужно платить – на выставках, в кино. А тут искусство всегда и бесплатно. Но никому не нужно». Поэтому сейчас местные райтеры рисуют в малолюдных, а лучше – заброшенных дворах, в промзонах, на трансформаторных будках. Или в «галереях» – отдалённых местах, где к ним давно привыкли и смирились и где райтеры перекрашивают поверх старых рисунков раз за разом.
[/dme:img_group]
– Понятно, что на фасадах никто рисовать не разрешит, – признался Макс. – Я рисую во дворах и на трансформаторных будках – поверхностях, у которых нет владельца. Бывает, приходится вызывать недовольство: без спроса разрисуешь гараж соседа, а ему не понравится. Или найдёшь стену в чужом дворе – а там своя молодёжь, со своими нравами, им, может, вообще чужие не нравятся. Но пока вроде никого из наших не побили. Вот и приходилось рисовать ночью – найдёшь хорошую стенку и понимаешь, что владелец разрисовать её никогда не разрешит. Ну, или днём это место людное и видное, например, парковка. Приходится работать ночью.
И рассказал случай. Летом 2008 года они с Борисом затеяли отработать двор около паба «Ливерпуль» на Свердлова. У того торца дома, где расположен паб, разрисовали трансформаторную будку, а вот с будкой на другом торце здания случилась осечка. Её разрисовывали три дня, вяло переругиваясь с жильцами. Прошёл патруль ППС, посмотрели на работу, но художников не тронули. На третий день пришёл участковый. Видимо, вспомнив, что неделю назад закончилась общегородская операция «Антисанитария», он решил задним числом поставить себе галочку, героически задержал райтеров, вызвал милицию и отправил их в отделение милиции на Фурье.
– Раньше мы в таких ситуациях паниковали, теперь научились с ними разговаривать, – пожимает плечами Макс. – Мы в отделении объясняем, что граффити – это искусство, признанное во всём мире, что мы не хулиганы, мы облагораживаем облик города, нам за это ещё приплачивать должны. А дежурный долго нас слушал и потом говорит: «Ребята, вы же понимаете, что в мире есть много нужных, хороших и полезных вещей, которые запрещены». И выписал нам штраф в 500 рублей.
Правила безопасности отлично отработаны у бомберов – в силу экстремальной направленности их творчества. Если, к примеру, разрисовывают вагоны на железной дороге, то идут вшестером, а рисуют только двое – остальные стоят по углам вагона, наблюдают за обстановкой.
– Мне рассказывали один случай, когда команда питерских бомберов приехала в Новосибирск. Считается, что это бомберы всех боятся, а их все гоняют. А эти экстремалы сделали наоборот: несколько человек в течение получаса стучали палками по локомотиву, не давая выйти из него машинистам, угрожали им, а в это время двое спокойно расписали несколько вагонов, – рассказал Макс.
А общественность – против!
Считается, что это мэрия недовольна граффитистами, а те тихонечко рисуют что-то своё тайком. Но и иркутские райтеры, как питерские бомберы, начинают действовать «от обратного». Всё громче звучит недовольство, что им не дают права на самовыражение, а городу – на своё лицо. До сих пор общение райтеров происходило на фестивалях граффити, которые обычно проходят на День города или День молодёжи.
[/dme:img_group]
– Люди, которые устраивают эти фестивали, просто некомпетентны, – возмущается Макс. – Они приглашают художников на пустое место, приходится самим сколачивать щиты, таскать инвентарь – всё равно, что пригласить на остров Юность десять местных рок-групп и заставить их самим себе перед концертом строить сцену. В последний раз приходит ко мне человек из Союза молодёжи. Спрашивает, что надо для проведения фестиваля? Я говорю: «Нужна стена в центре города, желательно уже загрунтованная, краски на 20 тысяч рублей». Он уходит куда-то к себе совещаться, перед самым фестивалем приходит и говорит: «Значит, так. Есть пять листов ДВП и краски на пять тысяч».
Поэтому иркутские райтеры уже готовы прервать своё затянувшееся инкогнито, вылезти из своего андеграунда и напрямую обратиться к администрации города: выделите забор, а лучше – один экспериментальный двор в центре города, пусть люди посмотрят, как это может быть красиво. И «Иркутский репортёр» присоединяется к этому призыву – город может быть необычно и самобытно раскрашен. В городе есть стены, зияющие пустотой. С тех пор, как Джона Леннона, Билли Джоэла и Джима Моррисона Славы Рыжего забеливали, прошло два десятка лет. Неужели ничего не изменилось? nnn
