Прицелился в актрису

Из зала поднялась антрепренёрша Дальская и тоном, каким взрослые говорят с детьми, пояснила:

– В пьесе «Старый закал», которую мы сегодня играем, есть герои-военные. Их роли исполняют солдаты местного гарнизона. Всем им выданы ружья, но ни одно не заряжено. Не беспокойтесь и, пожалуйста, досмотрите спектакль до конца! 

Занавес опустился и поднялся опять, но мало уже кто следил за развитием действия – по рядам пополз шепоток о демонстрации, будто бы назначенной на сегодня, о войсках, якобы только ждущих сигнал к выступлению. Сидевшую в зале антрепренёршу это всё огорчало, конечно, но не удивляло ничуть. В июле этого, 1906 года город был переполнен войсками, и они «оккупировали» все аллеи Интендантского сада, не давали прохода барышням, после спектакля «брали с боем» кулисы. Вчера в начале второго акта один из офицеров, «в градусе», стал прицеливаться в главную героиню. Публика обмерла, Дальская закрыла лицо руками, и только артист Ларин не растерялся: не прерывая начатый монолог, он перехватил револьвер и повёл офицера к выходу. До приезда коменданта тот успел ещё спеть на аллее куплеты и выстрелить в воздух. Когда публика высыпала из театра, никого уже не было. 

На другое утро офицер прибыл в сопровождении коменданта и старательно извинялся перед артистами, но как было успокоить вчерашнюю публику? Режиссёр вообще опасался, что сегодня никто не придёт, и предлагал развешать другие афиши – с чем-нибудь пикантным.

– Ваши «пикантности» уже дважды освистаны местной прессой, – отрезала антрепренёрша. Но афишу пришлось всё же сменить: нарочный от начальника гарнизона сообщил, что солдат для спектакля могут дать только нынче вечером, и артисты срочно начали репетировать «Старый закал». 

Так чего ж вы изволите?!

Ещё до начала сезона Дальская пыталась угадать ожидания публики, а также ожидания прессы, чтобы успешно проплыть меж этих огней – и кассу наполнить, и заработать известное реноме. Сезон открыли драмой Потапенко «Чужие». Она была очень популярна в девяностые годы, но на сей раз половина билетов осталась не раскуплена. Решив, что причиной всему «ревматическая погода», Дальская снова сделала ставку на серьёзную пьесу – несмотря на сопротивление режиссёра. 

Зал наполнился лишь на треть. Постановщик откровенно торжествовал, требовал смены репертуара, и в июле пошли «Счастливицы-рогоносцы», «Оболтусы и ветрогоны», «Клуб красных рож», «Рабыни веселья», «Болезнь столичного мужа»… В бенефис молодого артиста Сафонова решились на оперетку «Монна-Ванна», но специальных декораций не было, а тратиться на одну постановку Дальская не хотела – в результате вышло нечто убогое, жалкое, и местный критик снисходительно посоветовал «оставить свои покушения на оперетку». После серии разгромных рецензий труппа взялась за инсценировку известного романа Горького. Артисты очень старались, сама Дальская вышла на сцену и играла с большой отдачей, но водевильная интонация пробивалась то тут, то там, принижая текст и даже прямо противореча ему.

«Под самым грубым соусом»

Пришлось прибегнуть к последнему средству – театральному обозрению на злобу дня. Каждая антреприза выдавала к концу сезона «Тайны нашего города», и обыватели не упускали возможность посмотреть на себя со стороны. В труппе Дальской за обозрение взялся Лирский-Муратов, и все остальные артисты стали носить ему газеты, объявления, пересказывать уличные сценки. Сочинитель исписал сорок листов, но, к сожалению, «не обнаружил ни большой наблюдательности, ни особенного остроумия, ни литературного дарования, – констатировала газета «Восточный край». – Как и прежде, большинство стрел обрушивалось на грязь, плохое освещение, на извозчиков, прислугу и пр. Как и прежде, всё сдабривалось сальностями и преподносилось под самым грубым соусом». 

Ещё более резко высказались «Иркутские губернские ведомости», и обиженная антрепренёрша даже заезжала в редакцию «объясниться». Тут-то и выяснилось, что сотрудник этой газеты Колотилов сам пописывает иронические куплеты – и Дальская тотчас же предложила купить их за хорошую цену. Корреспондент со-гласился, но поставил условием не выдавать его авторства. Антрепренёрша схватила готовое сочинение и сейчас же помчалась организовывать репетицию. 

Однако ни режиссёр, ни артисты не разделили её воодушевления, напротив, стали прямо высмеивать колотиловский текст. Кто-то даже заявил, что не станет «заучивать глупости, ни под каким видом!». Это было уже похоже на бунт, и Дальская пригрозила всем штрафами за неповиновение. Усмирённые, артисты наскоро порепетировали и в тот же вечер вынесли опус на публику. 

Зал свистел, топал, а критик из «Восточного края» сразу после «Тайн…» направился за кулисы – высказать своё «фи». Но там начинался ещё один, незапланированный «спектакль»: артисты обрушивались на Дальскую, та метала стрелы в постановщика, который с готовностью выставлял встречный иск. В какой-то момент критику стало жалко их всех, и в следующем номере он лишь сдержанно попросил «прекратить из сострадания к публике подобные неудачные эксперименты».

Главное – передвигаться!

Местные рецензенты, и всегда-то строгие, в это лето резко подняли планку. Оно и понятно: в Иркутск прибыл первоклассный передвижной театр под управлением П.П. Гайдебурова. Из всех виденных иркутянами знаменитостей разве что труппа Яблочкиной могла соперничать с ним по числу дарований, безупречности репертуара, режиссуры и декораций. Впрочем, знатоки утверждали, что «передвижники» и Яблочкину обошли постановкой театрального дела и новым взглядом на артиста и зрителя.

Летом 1906 года в Летнем театре Интендантского сада был типичный антрепризный репертуар

У Гайдебурова всё построено было на принципах товарищества и последнее слово оставалось за комитетом из критиков, драматургов, меценатов, артистов. Каждой постановкой публика приучалась к мысли, что исполнитель роли – свободный жрец свободного искусства, проповедник, не нуждающийся в мишуре похвал. Поэтому зрителям воспрещались аплодисменты, крики «Браво!» и другие выражения чувств – как во время спектакля, так и после него. Постановка драмы Ибсена в Иркутске началась… чтением реферата о драматурге – к полному изумлению публики. Впрочем, реферат оказался нескучным, и галёрка явно протрезвела. Вообще, за время гастролей «передвижников» в театральном буфете почти прекратилась продажа спиртного. 

Снимаем шляпы!

Дальская смотрела спектакли не то чтобы инкогнито, но в шляпе с огромными полями. Они были сплошь ажурные, но при этом скрывали не только лицо, но и добрую половину сцены для сидящих сзади зрителей. Один нервный господин даже сделал ей ядовитое замечание, но Дальская не слышала: картина восхода, искусно созданная режиссёром и декоратором, совершенно пленила её; вообще, игра без суфлёра в совокупности с игрой света и звука создавала настоящий эффект присутствия, и антрепренёрша расчувствовалась. Впрочем, в восторге были все, и даже в иркутских газетах писали про «нечто небывалое за всё время существования театра в Иркутске».

И всё же Дальская понимала, что секрет Гайдебурова, кроме прочего, в небольшом репертуаре. То есть в возможности тщательно и неспешно отделывать каждую постановку. Работай театр в одном месте, он скоро бы исчерпал себя, но «передвижников» спасала дорога, ведь в каждом новом городе по-новому воспринимался их старый репертуар.

«Мы же сидим в одном месте по три месяца с лишком, а зимой по полгода, ставим по два фарса в неделю, костюмы и декорации перетаскиваем из спектакля в спектакль, на ходу обрезая, ушивая, дорисовывая, замазывая! – раздражённо думала Дальская. – Публика над нами смеётся, пресса смотрит свысока, и однажды наступает момент, когда касса совершенно пустеет. Настоящий антрепренёр всегда чувствует это и заранее подстилает соломку».

Что до Дальской, то она с начала сезона резко наценила программки. Зрители от изумления ахнули, пожаловались корреспондентам, и те, разумеется, высказались – но у антре-пренёрши появился запас, и вплоть до середины июля она аккуратно рассчитывалась с артистами. Однако прибыли «передвижники», публика переметнулась, и наступили-таки чёрные дни.

Нужда песенки поёт

Четыре ведущих артиста демонстративно покинули труппу. Оставшиеся настойчиво предлагали переехать на станцию Иннокентьевская и представить там лучший репертуар, а затем на манер «передвижников» ехать дальше. План, наверное, был неплох, но за аренду театра в Интендантском саду уже было отдано пять с половиной тысяч рублей, и за квартиры артистов тоже уплачено наперёд. На какие деньги переселяться на Иннокентьевскую, снимать там площадку под спектакли и, собственно, жить – об этом никто из артистов даже не задумывался. 

В конце концов Дальская обратилась в городскую управу с ходатайством о сложении с неё части арендной платы. Эту мысль ей подали малороссы, игравшие на Детской площадке и тоже бедствовавшие. Главным аргументом антрепренёрша выставляла завышенную арендную ставку, а также понесённые ею затраты на ремонт; однако малороссы советовали «не дразнить гусей – гласных», а упирать на дождливое лето. Для пущей убедительности они предлагали взять в полиции документ, подтверждающий, что спектакли, действительно, отменялись и, действительно, по причине дурной погоды. 

В зал заседаний иркутской город-ской думы Дальскую, к сожалению, не пригласили, но дверь оставалась открытой, и она прекрасно всё слышала. На её артистический взгляд, ходатайство зачитали «абсолютно посредственно, не расставив даже ни одного знака препинания». Тем более удивительно, что гласный Колоколов предложил «уважить ходатайство дамы, хотя бы за то, что она не сбежала, не выплатив долг, как это сделал антрепренёр Вольский». Наступила пауза, весьма сочувственная, как показалось Дальской, но тут поднялся гласный Тышко и своим хорошо поставленным голосом всё испортил. Он так ополчился против ссылки на погоду, выплеснул столько сарказма, что желающих возразить ему просто не нашлось. Объявили баллотировку, и большинством голосов ходатайство отклонили. 

Нелетающий гроб

Успокаивали Дальскую всё те же малороссы. И самым утешительным было то, что их собственное положение оказалось ещё хуже: они даже афиши писали от руки и не могли откладывать на дорогу домой. Забыв про собственные неприятности, Дальская стала думать, как помочь «этим милым, несчастным людям», и в результате на свет божий явилась афиша с летающими гробами – для спектакля «Вий».

Расчёт оказался беспроигрышным: публика заняла все места и даже стояла в проходах. Правда, хорошо отработать трюки времени недо-стало: сделали один только гроб и тянули его на верёвках под гогот зала. В конце концов кто-то из тянувших не выдержал, рассмеялся – и гроб упал. К огромному удовольствию публики.

«А удовольствие нашей публики дорогого стоит, – то ли в шутку, то ли всерьёз прокомментировал местный критик, – она ведь и в самом деле на редкость «театральна». Слышали, какой «спектакль» разыграли на железной дороге?» – и он протянул Дальской зачитанный номер газеты «Восточный край».

Оказывается, недовольные грубостью г-на Смыслова (начальника службы движения Забайкальской железной дороги) послали ему поддельную телеграмму с приглашением на работу в Москву. Обрадованный чиновник сдал все дела, погрузил имущество в вагоны и телеграфировал: «Готов работать новой должности тчк Выезжаю тчк Прошу встретить багаж тчк». Но перед самой посадкой в поезд ему вручили ответ из Москвы с выражением полного недоумения… 

Довольные служащие завершили «спектакль» обедом по подписке в ресторане «Метрополь». Без виновника торжества.