Уже заполночь, после слов приветствия, цветов и объятий (и зачем только в Москве нас предупреждали: не нарушать личное пространство американцев, не приближаться к ним ближе, чем на расстояние вытянутой руки?) второпях знакомлюсь с семьёй, в которой мне предстоит жить неделю. Засыпаю, едва коснувшись головой подушки. После сна и первого американского завтрака, который состоял из клубники, дынь и кофе, стало очевидным и бесповоротным: я в Америке.

Про гулькин нос

В Вашингтоне на одной из первых встреч, которых потом было множество, преподаватель политологии спросила о нашем отношении к внешней и внутренней политике России. Мы отвечали вяло и неохотно, не желая давать каких-либо оценок нашему правительству в чужой стране. Дама проявила настойчивость, и тогда мой коллега ответил ей что-то в том духе, что в насчитывающей несколько тысячелетий истории нашей родины всякое бывало и, мол, американцам нас не понять с их-то, с гулькин нос, историческим опытом. Она как-то сразу согласилась: толерантность… 

Что касается штата Алабама, который, как я прочитала в Интернете, «входит в «чёрный пояс Америки», у него тоже богатая история. О Гражданской войне Юга и Севера жители нашей страны осведомлены благодаря роману «Унесённые ветром». Было и движение за гражданские права, которое началось с забастовки под руководством доктора Мартина Лютера Кинга… 

Вокруг Монтгомери, столицы штата, который за неделю стал мне почти родным, – плодородные поля, на которых выращивают хлопок (теперь уже не жестокие плантаторы, а обычные американские фермеры). Летом там жарко: бывшие русские, ставшие жителями Монтгомери, говорили, что летом в городе просто сауна: высокая влажность (рядом Мексиканский залив) и жара +90 по Фаренгейту. 

В Монтгомери есть всемирно известный Театр Шекспира, парк и Музей искусств, в котором меня поразила его «заточенность» на детей. В нём ребятишек чуть не на каждом шагу ожидает что-то новое и занимательное. Для них там есть даже специальная комната, в которой два яруса и много всякой всячины, которая предоставляется в их полное распоряжение. В Монтгомери есть симфоническая, балетная и танцевальная труппы, в городе проводятся музыкальные фестивали, а по вечерам в местных кафе играют живой джаз и блюз. Есть и «Старый городок Алабамы» – уникальный уголок, где воссоздан исторический облик города. Впрочем, этот облик, на мой взгляд, и воссоздавать особо не нужно было: практически все дома там выстроены в колониальном стиле, с обязательными белыми колоннами на переднем фасаде, за которыми так и мерещится чернокожая служанка Скарлет О’Хары. Горожане гордятся тем, что у них пять крупных колледжей и университетов и развитая система СМИ: множество газет и периодических изданий, 7 телевизионных станций, 28 радиостанций. Наша делегация побывала практически на всех, ведь для этого мы, собственно, и ехали. 

Приёмные родители

Признаюсь, поначалу я огорчилась, узнав, что моя «приёмная семья» живёт в небольшом городке, а не в столице штата. К тому же пришлось утром вставать раньше, чтобы приехать в Монтгомери до того, как пригород встанет в пробке. Но оказалось, что мне повезло с Претвиллем: по утрам за мной заезжала Ширли, почётный президент «Силы дружбы», а вечером увозил Боу. По дороге мы обычно пели или слушали музыку. Я выучила слова песни «One way, one day» Питера Габриеля, которую со смыслом многозначительно пел Боу, а вот Ширли обычно ставила музыку из фильма «Доктор Живаго» и всегда показывала поднятый вверх большой палец: «Мьюзик раша! Бьютифул!». 

Автор с дружелюбными американскими полицейскими, г. Претвилль

Каждый день мы ездили разными маршрутами: Боу и Ширли старались показать что-то особенное. Однажды утром с Ширли мы заехали на стройку, где работал её русский друг. Майкл рассказал, что во время Отечественной войны его мать немцы угнали в Германию на работы, а после освобождения она вышла замуж за англичанина. Потом они оказались в Америке, и вот уже его дети не знают русского языка и считают себя американцами. Он хорошо говорит по-русски, и мы беседовали около получаса. Майкл – строитель, он рассказывал, как у них строят дома: в каждом – автономное электро- и водоснабжение, так что построить такой дом могут за месяц в любом уголке штата, хоть в лесной чаще. И подчеркнул, что американцы работают столько, чтобы можно было хорошо отдыхать. Он очень интересовался, как нам живётся в России, говорил, что хотел бы приехать. После прощальных рукопожатий этот пожилой человек долго не отпускал мою руку… 

Именно в Претвилле я поняла, как живут обычные люди провинциального американского городка. Моя «приёмная семья» была самой обычной: Эрмон – бывший лётчик, служил на военно-воздушной базе Максвелл (Air University at Maxwell Air Force Base), что находится неподалёку от Претвилля, а Билли – домохозяйка. Ричмонды любят хоровое пение и путешествия, говорят, что были в России, хотя побывали в Украине. Билли и Эрмон прожили в счастливом браке пятьдесят лет, вырастили двоих детей. Их младшая дочь погибла. Старшая дочь Синди всё время моего проживания в семье жила у матери, потому что нуждалась в уходе: перенесла операцию на колене. Билли рассказывала мне о семье, о том, как они живут, и я её понимала, хотя английский знаю слабо. 

Билли показывала мне семейный альбом с фотографиями и газетными вырезками. С гордостью поясняла, что чудесные свадебные платья дочкам сшила сама. Каждое утро она предлагала пакет с плюшками, которые специально пекла рано утром. Мне понравился её фирменный шоколадный пирог с местными орехами, по вкусу напоминающими грецкие. Билли угощала домашними заготовками: вареньями из клубники, фиников с лимонами и ещё каких-то ягод, название которых я так и не определила. Одним словом, всё у них – как у нас. А в воскресенье к восьми утра мы приехали на центральную площадь, где стояли четыре церкви, принадлежащие разным конфессиям. По-моему, весь город встретился на этой площади тем утром: все обменивались приветствиями и новостями, осматривали детишек, наряды, машины… Ричмонды – баптисты, поэтому мы попали на службу в баптистский храм. А после службы был семейный обед в местном кафе. Когда, набрав еды, мы уселись за стол, прежде чем притронуться к ней, Билли и Эрмон взялись за руки, прикрыли глаза: они мысленно читали «Отче наш». Юг Америки очень религиозен…

Бич и аэрошоу 

Сейчас, когда я вижу по ТВ Мексиканский залив в нефти и пеликанов, глянцево-чёрных от нефти, вспоминаю его нежно-изумрудные волны и белоснежные пески. И снова мы движемся в сторону штата Флорида, на пляж Мексиканского залива (от Монтгомери всего 3 часа езды на машине). Руки Джона Боу Маккиннея III, бывшего морского пехотинца, воевавшего в Ираке, а ныне заместителя директора программ обмена, руля не касаются. В его левой руке – губная гармошка, на которой он играет, а во второй – GPS-навигатор. Признаться, это напрягало. Уже потом, по приезде в Монтгомери, мы узнали, что Боу «рулит» коленками, этому «фокусу» он научился у матери. Когда же мы чуть не проехали мимо поворота на Флориду, он ругнулся на навигатор. Мы переглянулись. Делегация, побывавшая до нас, не только подарила американцам диски с русской музыкой, но и, кажется, научила их крепким выражениям. Потом мы купались, несмотря на предупреждения о том, что акулы могут близко подплывать, вечером любовались неповторимым зрелищем, когда вышла полная луна, а солнце ещё не село, и ужинали в местном ресторанчике. Во Флориде нас удивили огромные шишки, буквально полметра величиной. Возвращаясь домой, в Вашингтонском аэропорту моя коллега из Иркутска Марина Станиславчик такую шишку забыла на лавочке. Было очень жаль. 

Теперь мои американские друзья пишут, что обеспокоены, смогут ли они отдыхать на любимых пляжах. 

В субботу мы с Боу пошли на аэрошоу. Оценивая боевую мощь военно-воздушных сил США, мы наблюдали за тем, как отдыхают местные жители. На поле собралось огромное количество людей. Большинство предусмотрительно привезли стулья и рассаживались удобно, как в театре, наблюдая за происходящим в бинокли. Среди зрителей, впрочем, как и везде в США, было много людей в инвалидных колясках. И ещё поразило, как много было семей с ребятишками. То, что американцы обожают детей, – слабо сказано. Трепетное к ним отношение я видела повсюду: в ресторанах, на улицах, в моллах, в парках, где родители отдыхают с детьми. У них в любви к малышне есть некий фанатизм: даже стены туалетов большинства заведений непременно украшены репродукциями: крошки сидят в цветах, в капусте, пускают милые пузыри. И это абсолютно искренне! 

Запах денег

Утром, выходя из дома, я удивлялась какому-то едва уловимому, но уж больно знакомому запаху. Однако за несколько шагов (от дома до машины) опознать его не удавалось. Через пару дней, на встрече с мэром года Претвилля Джеймсом Байардом, я спросила, что это за запах. «Это запах денег», – ответил мэр и рассмеялся, довольный своей шуткой. Оказалось, в городке есть целлюлозно-бумажный комбинат, но, в отличие от Байкальска, очистные там работают в соответствии с экологическими нормами и вопросов, а уж тем более протестов со стороны экологов или населения, не возникает. Мы говорили с мэром о том, какие есть муниципальные программы помощи семьям, молодёжи, о работе городского совета в области образования, общественной безопасности, муниципальном администрировании… На наш вопрос, уезжает ли молодёжь в мегаполисы, мэр ответил честно. Да, уезжают в Нью-Йорк, в Сан-Франциско. Однако, когда обзаводятся семьёй и детьми, возвращаются, предпочитая спокойную, размеренную жизнь родного городка. А потом мэр провёл для нас небольшую экскурсию, отметив, что делает это впервые, исключительно для русских журналистов. Он познакомил нас с работой полиции, пожарной службы и подарил книгу о Претвилле с собственным автографом. 

Дом милосердия

Встречаясь с разными людьми, бывая в различных организациях, мы открывали свою Америку. Поразили меня встречи с лидерами некоммерческих организаций. Сначала мы познакомились с лейтенантом Херманом и его инициативной группой «Капитаны квартала». Они рассказали нам о программе «Соседского дозора». Суть их деятельности проста: граждане приглядывают за соседними домами и, если там появляются незнакомые личности, сообщают куда следует. 

Так выглядит большинство домов в Монтгомери

Ещё одним потрясением стало посещение «Дома любви и милосердия» и жизненные драмы его обитателей, но особенно – отношение к постояльцам со стороны государства. Пастор Адольф Гаунт рассказал нам, что в этом центре помогают нуждающимся женщинам при химических зависимостях, низкой самооценке и других проблемах. Заведение находится в «чёрном квартале», но среди пьяниц, наркоманок и опустившихся женщин не только афроамериканки. (К слову, американцы этих «белых» женщин называют «белый мусор», что не мешает относиться к ним как к людям). Там эти бедолаги читают молитвы, занимаются посильным трудом и стараются поддерживать друг друга в стремлении изменить свою жизнь к лучшему.

Одна из постоялиц приюта, 20-летняя Анжела, рассказала нам свою историю. Имея двухлетнего сына, не только сама употребляла наркотики, но ещё и продавала их, пока не попалась. Во время следствия её мать усыновила малыша (по законам штата если родитель осуждён, он лишается родительских прав, а если ребёнка усыновят, родитель не имеет права интересоваться тем, где, с кем и как живёт малыш, то есть практически теряет его навсегда). Женщину осудили на 23 года лишения свободы. Раскаявшись в произошедшем, она попросила судью дать ей шанс исправиться. И получила его. Сейчас она молится со своими подругами за то, чтобы избавиться от тяги к наркотикам. Если всё будет в порядке, она может начать новую жизнь на свободе. 

Большое впечатление на нас произвёл детский приют «Adullam House», который находится за городом на большом участке, где есть место для разной живности: коз, курочек, ослика, собак… Анджела Спакман, директор заведения, рассказала, что приют сотрудничает с тюрьмой для женщин штата Алабама. В «Адуллам Хаус» содержат и воспитывают около 60 ребятишек – сирот и детей (от младенцев до подростков), чьи матери находятся в тюрьме. Самому младшему ребёнку на момент нашего приезда было всего несколько дней от роду. Особо поразило то, что всё это хозяйство содержится за счёт частных пожертвований (впрочем, как большинство неправительственных организаций). Как я понимаю, верховенство закона в Америке в той мере, в которой оно соблюдается, во многом обязано вере в Бога его граждан. Русские, которые там живут, говорили, что примитивно объяснить причину мощной популярности благотворительности можно тем, что люди рассуждают так: если у тебя всё хорошо в жизни – помогай тем, кому плохо, а не то «пруха» может кончиться.

С чаем у них проблемы

Накануне моей поездки Марина, верстальщица нашей газеты, попросила меня обязательно попробовать кленовый сироп. Я это сделала в вашингтонской гостинице. Блины у них чуть крупней наших оладушек, а сироп не впечатлил. Тем более с чаем у них, то есть у нас, поначалу были проблемы. Уже на борту самолёта Москва – Вашингтон, попросив чайку, мы получили ёмкость, наполовину наполненную льдом. Оказалось, американцы любую жидкость пьют с огромным количеством льда, будь то чай, томатный сок, кока-кола… Так что «своих» в самолётах опознавали сразу, после первой фразы «Ноу айс!». К слову, нас поразил возраст стюардесс: скажем так, им было далеко за 55… Переводчица только плечами пожала: «Если человек качественно выполняет свои должностные обязанности, какая разница, сколько ему лет? Да и профсоюзы у них – реальная сила». 

Когда, возвращаясь домой, народ беспокоился за перевес (имею в виду массу тела), меня радовал недовес: с едой была беда. Для меня она была слишком острой, чем-то похожей на индийскую по обилию специй. Если пирожное с корицей, то ощущения после первого кусочка «вырви глаз»! Обедая в пиццерии, в закусочных, в кафе и в фешенебельных, модных ресторанах, мы могли сравнить качество, вкус еды и её объёмы. Еда стоила и подавалась по-разному, она была примитивной и изысканной, но везде её было чудовищно много. Я поняла, почему среди американцев немало людей с лишним весом: у них есть такие кафе, в которых, заплатив за вход всего 10 долларов, можно подходить к стойкам много раз и брать сколько угодно салатов, горячего, пиццы, пирожных, мороженого и запивать всё это кока-колой… Что касается ресторанов, порции там – ого-го-го! 

Сейчас в Америке идёт война с лишним весом. Где бы мы ни были – в Вашингтоне, Монтгомери, Претвилле, – везде видели бегунов-одиночек и семьи, бегающие в полном составе: муж, жена, дети и собаки. Тодд Стрэйндж, мэр города Монтгомери, после официальной части встречи даже поинтересовался, как русским удаётся избежать такой проблемы. Мы объяснили ему, что мы много двигаемся: у нас авто есть не у каждого, да и города построены компактно, до магазина порой быстрее дойти пешком. А у них от дома до дома, как говорит мой шеф-редактор, «туда-сюда – одна остановка». Насчёт цен в наших кафе и ресторанах, как и то, что большинство русских ходят туда только по праздникам, мы просто промолчали.

Камбэк

Кажется, сказано много, но это так мало по сравнению с тем, что я увидела, услышала, почувствовала… Я не рассказала о том, как в Вашингтоне мы огорчились оттого, что не удалось увидеть знаменитую Кончитту, которая уже двадцать лет живёт в палатке перед Белым домом, таким образом протестуя против политики США, и мы фотографировали внука, который «подменял» бабушку… Не рассказала о том, что у молодёжи новая мода – ходить в настолько спущенных штанах, что их приходится держать руками, чтобы не упали, и эту проблему обсуждают конгрессмены. Не рассказала о том, как поёт пересмешник, и о чём мы говорили со своими коллегами-журналистами. О том, как на улице я познакомилась с семьёй, в которой сын – свободный журналист. Он прислал мне фотографию с инаугурации Барака Обамы, на которой лично присутствовал. О том, что нас везде спрашивали, откуда мы, и шутили насчёт того, что русские пришли… 

Я не забуду эти две недели, проведённые в США, подаренные программой «Открытый мир». Она появилась благодаря академику Лихачёву. Конгресс США принял её в 1999 году и продолжает поддерживать по сей день, давая нам возможность познакомиться с настоящей Америкой: мы увидели жизнь не из окна гостиницы, а пожив неделю в семье. И не забуду, как скромный, немногословный Эрмон Ричмонд сказал мне на прощание в аэропорту: «Камбэк!».

Фото автора и Татьяны СКОРОДУМОВОЙ