65 лет назад в нём были объединены шахты Иркутской, Читинской областей, Республики Бурятия, Хакасии и Красноярского края. Мы идём по музею горняков. Он в здании Черемховского драматического театра. Когда-то, в начале 1980-х, театром стал клуб шахтёров. В 90-х, когда в Иркутской области, как и по всей стране, шла «рельсовая война», спрятали в загашники картину, на которую мы сейчас смотрим. Идёт шахтёр, вокруг него – женщины с цветами. Кажется, это стахановец. Кажется, это советский лубок. Но почему так хочется туда, к этим счастливым людям с цветами? Картину нашли в подвале несколько лет назад. Теперь она часть экспозиции музея. Рядом с копией легендарного письма Ленина черемховским углекопам в 1920 году… Ильич лично написал ответ на письмо черемховских шахтёров. Было кому отвечать. В своё время углекопы бились с юнкерами за советскую власть в Иркутске. Переулок Черемховский – тому свидетельство. В том же году шахтёры Забитуйских копей Черембасса показали всей области, что значат слова «коммунистический субботник». Прошло всего несколько лет, и открылась самая крупная шахта «Имени 17-го партсъезда» (потом Кирова). А 17 сентября 1935 года черемховский шахтёр Аркадий Костецкий вышел на поверхность героем. Добыв врубмашиной за шесть часов более 800 тонн угля, он дал начало стахановскому движению по всей области. Через три года «Востсибуголь» снова напомнил о себе. Разрез «Храмцовский» стал советским первенцем добычи угля открытым способом. Ковш рельсового экскаватора тогда позволял взять одну-две тонны угля. Что это по сравнению с нынешними шагающими 20-тонниками? 

«Дед там хлебнул горя» 

А буквально за полвека до этого и две тонны казались огромными. «Горючий камень» в Черемховском знали ещё с 18 века. «В газете «Восточное обозрение» за 1898 год даже есть заметка, что кузнец Щучьев в своём огороде нашёл уголь, копал и использовал в своей кузнице», – рассказывает сотрудник музея Мария Геринг. Всё изменилось с постройкой Транссиба – поездам нужно было много, очень много угля. В шахты «выписали» донецких и ленских горняков, кинули рабочих, строивших дорогу, и заключённых Александровского централа. Этот царский опыт потом использовал и Иосиф Сталин. Пока со страниц газет улыбались стахановцы, рядом с шахтами строили закрытые «городки», где тихо жили и работали ссыльные, спецпереселенцы, раскулаченные… Только сейчас они работали на советскую родину, а до революции – на владельцев шахт и шахточек. На архитектора Владимира Рассушина, к примеру, или военного инженера Маркевича. Современные шахтёры учились в горном техникуме, который располагался в усадьбе промышленника Петра Щелкунова, самого крупного владельца шахт, настолько «продвинутого», что ему принадлежала собственная электростанция. К началу 20 века в бассейне работало уже не менее 20 мелких шахт. Всё это «добро» отошло большевикам.

На полочке в музее деревянная фигурка горняка – человечек стоит на четвереньках и тянет санки с углём. «Дед мой Андрей Герасимов работал, когда открывались шахты, можно сказать, был первопроходцем, – говорит экскаваторщик, третий в династии горняков, Юрий Герасимов. – Я сам деда-то уже не застал, а сына своего старшего назвал в честь него. Отец рассказывал, что дед там хлебнул горя, ползком уголь добывали. Лежит в шахте человек, подрубает угольный пласт кайлом, обушком, ставят они клеть крепёжную, а уголь ссыпают в санки. Человек в санки впрягается и на коленях тянет до вагонеток, а там уже лошади тянули. Лошади в шахтах слепли от темноты». А вот листовка Иркутского комитета РСДРП от 1906 года: «Сплошь и рядом шахтёров поднимают наверх в бесчувственном состоянии с ужасным выражением мук на лице». Первый шахтёрский противогаз. Странная, бесформенная обувь – шахтёрские чуни. Первые каски, лестницы, по которым горняки спускались в шахту. «Люди часто при добыче угля просто погибали, – говорит Мария Геринг. – Горная выработка могла просто обвалиться, или человек задыхался». А вот Андрей Герасимов, несмотря на тяжкий труд, имел отменное здоровье. И, кстати, у него было одиннадцать детей. Отец Юрия Герасимова, Михаил Герасимов, был последним. «Вы бы его видели, этот младшего, – Юрий Герасимов смеётся. – Такой крупный дядя!». Михаил был шахтёром-проходчиком. Труд этот был уже полегче: ещё в 1929 году в советских шахтах появились иностранные врубовые машины, а потом и конвейеры. 

Но всё равно работа подземных рабочих оставалась очень трудной. Особенно во время войны. Когда объявили о начале Великой Отечественной, многие шахтёры ушли на фронт, более двух тысяч отправились в Кузбасс и на Урал. «Дорогие подруги! Идите на шахты, к станкам!». В шахты спустились женщины, одними из первых были Лиза Татаринцева и Катя Рузга. А в 1942-м в шахтах уже работало более 2,5 тысячи женщин, или 27% всех шахтёров. Причём работали девушки не на подсобных работах. Они были забойщицами и навалоотбойщицами, вручную толкали вагонетки с углём. И выполняли совсем не женские нормы. К примеру, забойщица Белик давала по две нормы за смену. Приказом комиссариата угольной промышленности от 10 сентября 1942 года 15 женщин были награждены значком «Отличник социалистического соревнования СССР». Газеты писали: «24 марта 1943 года. Замечательные образцы труда на шахте № 7 показала бригада навалоотбойщиков товарища Мясникова. Рекордную вырубку в этот день дал машинист товарищ Каптигулов. Его производительность труда составила 394 процента». «Замечательный пример Александра Шаламова. 29,8 тонны вместо 13 по норме составила средняя производительность труда в бригаде А. Шаламова. Раньше в этой бригаде работало 18 человек, сейчас 12, но трудности с кадрами не пугали бригаду Шаламова». 

«Утром я обхожу все штабеля»

В мае 1955 года на новорождённом разрезе «Южный» был произведён первый массовый взрыв. Открывались одна за другой шахты №№ 6, 8, храмцовский разрез № 2, Храмцовская обогатительная фабрика, Ново-Гришевский разрез. Тогда, когда шахты и разрезы объединялись и стали появляться огромные современные экскаваторы с объёмами ковшей в 15 тонн, на разрез «Храмцовский» сразу после горного техникума пришла 19-летняя Русина Уварова. Её отец работал водителем на шахте имени Кирова. «Сначала я хотела быть медиком, но родилась-то ведь здесь, в горняцком городе, и решила: буду работать здесь», – говорит она.

– Романтика была?

Сейчас эти фляга и каска уже музейные экспонаты. Последняя шахта закрылась более 30 лет назад

– Романтика? Да просто работать хотелось, и всё. Какая романтика? Но я ни разу не пожалела, что связала себя с горным делом. Меня так хорошо приняли тогда… Это был 1970 год. Полгода я отработала пробоотборщицей, а потом стала мастером. Когда Храмцовский закрыли, пришла работать на Черемховский разрез. Вот так и получилось – двадцать четыре года на Храмцовском и шестнадцать на Черемховском. Общий стаж 40 лет.

Русина Уварова – мастер отдела технического контроля. Тот человек, от которого зависит, какого качества уголь поступит к потребителю. «Утром я обхожу все штабеля, проезжаю по забоям, – рассказывает она. – Уголь с забоев загружается в «БелАЗы» и отвозится на штабеля по участкам. Наша задача – отобрать пробы и проконтролировать, насколько качественно экскаваторы производят выемку пласта. Мы контролируем как добываемую, так и отгружаемую продукцию. Пробы угля отбираем согласно ГОСТу, рассчитываем точечные пробы в зависимости от класса, крупности и тоннажа вагонов. Потом проборазделочная машина готовит пробы до лабораторного класса 0,3, пробы упаковывают и отправляют в химическую лабораторию. Она выдаёт анализ в течение 2,5 часа. По результатам отобранных проб составляют удостоверение качества, и уголь уходит потребителю». Русина Владимировна вот уже несколько лет как на пенсии. «Но уходить никуда не хочется, – признаётся бабушка трёх внуков. – Люди тут очень хорошие. Да и детям ещё нужно помогать». Она не притворяется. Ей действительно нравится работать. Иначе зачем бы скромному мастеру рассуждать вот о таких вещах: «У нас на разрезе появилась новая техника – комбайн «Виртген», что позволило выпускать уголь класса 0-100 мм, который отправляется на ТЭЦ-9 и ТЭЦ-11 ОАО «Иркутскэнерго». А это новые требования к качеству. В общем, всё новое, всё интересно. А скоро, мы очень на это надеемся, получим новые портативные буровые установки, и рабочим станет легче забирать уголь для проб». 

«Я же местный»

К началу 1970-х шахты давали не более 20% угля. Всё остальное – разрезы. В 1978 году была закрыта последняя крупная шахта – имени Кирова. Вот история в фамилиях людей. Братья Илья и Николай Козак, оба экскаваторщики, отец и сын Кулаковы, братья Серёгины, семья Щадовых. Сын шахтёра Захара Беседина, работавшего в забое, Владимир Беседин в своё время стал гендиректором объединения «Востсибуголь», а его внук Сергей Беседин – директором разреза «Черемховский». Министр угольной промышленности СССР был местным. Михаил Щадов сам начинал на шахте в Черемхове. Он и был тем человеком, который двигал на уровне страны тему «Не надо гробить людей в шахтах». Щадов был активным сторонником открытого способа добычи. Но нам хотелось поговорить не с шахтёром «в должности», а с обычным человеком.

Юрий Герасимов пришёл на разрез «Южный» в 1974 году, сразу после армии. «Я же местный, кем мне быть, как не шахтёром?» – улыбается он. Действительно, кем ему быть? Отец, Михаил Герасимов, был Почётным шахтёром, дядя Иван Герасимов – начальником шахты № 5-бис. Ещё один дядя трудился в тресте «Черемховуголь», дед Андрей добывал уголь вручную. «Хотел поступить в политех, но баллы нужные не набрал, а куда податься пацану ещё? – говорит Юрий Михайлович. – А тут курсы 9-месячные при горном техникуме, отучился, нас быстренько на Харанорский разрез, а оттуда, с Борзи, сразу же в армию. Вернулся домой уже с готовой профессией. И сразу на разрез «Южный». «Южному» оставалось жить четыре года, когда 20-летний экскаваторщик сел за рычаги: «Ну и попёрли работать». 

– Я когда на «Южный» пришёл, мы проходили пласты, где раньше в шахте работал мой отец, – говорит он. – Шахты у нас тут были небольшие. Это не Домбасс, где тысяча метров и падающие пласты. Да, вот такое дело было – поднимал отцовские пласты. Ямы видели, даже стойки шахтовые вытаскивали, оттуда такой запах – тухлых яиц. Я как-то отца в первый раз привёз на разрез показать, как мы теперь уголь берём. Он даже заплакал: «Да я каждую тонну угля на карачках добывал! А они одним ковшом четыре тонны закидывают!». Причём это ведь на открытом воздухе. А отец в своё время – в шахте, с «лампочкой Ильича» на голове. Ну, так назывался фонарь «Кузбасс», ламповый ещё. Мы рядом жили, на Шадринке, до 5-бис рукой подать. 

А мы, пацаны-то, любопытный народ и бегали туда смотреть. Там ещё и газировка на шахте бесплатная была. Глядим, из шахты люди поднимаются, чёрные, как негры, как из преисподней! 

Он вспоминает: в первые годы работы застал за рычагами фронтовиков. «Орденоносцы, гордые очень были, – говорит он. – А тут какой-то пацан пришёл, конечно, я им не показался». 

На экскаваторе он 35 лет. Смена 12 часов. Работа по-прежнему тяжёлая, но веселее, чем в шахте. «Соседи у нас хорошие. Иной раз по борту разреза и лисы, и зайцы бегают, – смеётся Юрий Михайлович. – А рядом озеро, утки плавают. Иной раз уголь берёшь, смотришь – ондатра бежит. Когда только участок открывали, козы скакали. У нас на борту даже лису прикормили, я знаю». Сейчас он старший машинист, в его подчинении – бригада. Шахтёры уходят на пенсию в 55 лет, так что Юрий Герасимов уже год как на заслуженном отдыхе. Правда, как-то не отдыхается. Без ветеранов тут никуда. К примеру, на шагающем экскаваторе ЭШ-11/70 три машиниста – пенсионеры, бригадир – предпенсионного возраста. Молодые не идут. «Работа, как и 20 лет назад, тяжёлая. Канаты мы сами меняем, редукторы, ремонт на месте – тоже сами, – говорит Герасимов. – Смените-ка стальной канат на 52 мм, да в ночную смену, это четыре-пять часов работы вместе с помощником. Рабочий день у нас 12 часов, а оплата невысокая. Когда мы открывали участок, средний возраст был 33 года. А сейчас – 47–48 лет». «Я как-то с девчушкой, Настёной, внучкой своей, стоял в День шахтёра на площади, – рассказывает он. – Награждали «Славой шахтёра». Награждают всякие вспомогательные участки, а где разрез? С разреза я ни одного машиниста не услышал там. Есть мужики, которые по 30 лет проработали, и никаких наград. А то получается, рабочий человек сейчас никто и звать его никак. Всё предприниматели в почёте. Когда я был маленьким, отец шёл на демонстрации по стадиону «Шахтёр». В руке – знамя огромное. И с трибуны несётся: «Вот идут шахтёры!». У Почётного шахтёра была своя форменная одежда, практически как у военных. На петлицах – отбойные молоточки. Одно слово «шахтёр» вызывало такое уважение, что мы, пацаны, сидели, разинув рот». 

Герасимов уже освоил новый экскаватор, который, как сам он говорит, «набит электроникой». Пришлось пройти спецкурсы. «В принципе, учиться было легко. Механическая часть осталась той же, добавилось электричество, – говорит он. – Когда после «Южного» мы перешли на новый участок, там уже пришли новые экскаваторы, три штуки марок 20/90, 11/70, «шагари», и наши три добычные машины ЭКГ-5У». Размеры их поражают. 695-тонный «шагарь», или шагающий экскаватор ЭШ-11/70, имеет длину стрелы 70 метров. Объём ковша – 11 кубических метров. Его «товарищ» ЭШ-20/90 c 90-метровой стрелой берёт за один раз до 20 кубических метров вскрышной породы. «В эту двадцатку бульдозер залетает спокойно», – говорит Юрий Герасимов. Сам он работает на ЭКГ-5У. Это гусеничный экскаватор, поднимающий за раз пять кубов. «Сейчас мы все передовые, – шутит машинист. – Соревнований-то нет, на участок дают месячный план в 150 тысяч тонн. И работаем. Моя норма, к примеру, 1,2–1,5 тысячи тонн. В принципе, берём больше, чем в советское время. Я раньше работал на ЭКГ-4У, сейчас за раз на тонну больше. Ну, это если «ЗИЛ» подогнать, то хлоп – и кузов с опупком». 

На этом же участке, только на добычном экскаваторе в забое, работает 33-летний сын Юрия Герасимова. Тот самый, которого назвали в честь прадеда Андреем. «Он пока пацаном был, приезжал ко мне на велосипеде на «Южный», – говорит шахтёр. – Смотрю – он на «БелАЗе» прокатится с мужиками, на бульдозер залезет. Только отвернулся – уже на «шагарь» ушёл. Видимо, всё это в голове у него и отложилось. Подрос – начинал со мной на экскаваторе. Он у меня не сын был, а помощник. Знал свои обязанности от и до. Там вариантов не было: «Батя, я сейчас пойду отлежусь-отосплюсь». Я с него и спрашивал больше, чем с любого другого помощника. Потому что надо было что-то внушать ему. И за рычаги я его также после армии посадил. 

– Нравится ему на забое? 

– Если бы не нравилось, он давно бы развернулся да и пошёл на рынок лифчиками торговать. Половина Черемхова там уже. 

Это он, конечно, преувеличил. Головинка, Черемховский, Мугунский, Азейский, Вереинский, Ирбейский разрезы, Касьяновская обогатительная фабрика, Черемховское и Азейское погрузочно-транспортные управления, Свирский ремонтно-механический завод, рудоремонтный завод Черемхова – это ООО «Компания «Востсибуголь» на карте. С 2009 года весь угольный комплекс перешёл в состав ОАО «Иркутскэнерго». К сегодняшнему дню на шахтах и разрезах добыто более миллиарда тонн угля. Сколько в этом миллиарде от династии Герасимовых? Никто из них не считал. Задаю Юрию Герасимову вопрос: «Вам-то «Слава шахтёра» досталась?». – «Дело ведь не в этом. Ну да, есть значок такой. Я его никогда и не надевал. Скромнее надо быть».