Давно осмеяно заблуждение, будто приобретённые по жизни пороки сердца, в первую очередь ишемия, – горький удел старости. Нет, всё наоборот! Это человеческий век  от младенчества восходит к закату. Она же, ишемия, ломая привычные законы бытия, движется ему навстречу: от укутанных сединой годов  нисходит (так случается всё чаще) до первых месяцев земного существования.  И тут уж ничего не поделать: таков жёсткий счёт, предъявленный цивилизацией маленькой, опутанной кровеносными сосудами  мышце, именуемой сердцем. Многотысячными тиражами немощные сердца стоят в бесконечных очередях к операционным везде, где уровень технической оснастки и профессионализм врачей позволяют хирургически им помогать.

Именно потому, что поток людей, нуждающихся в оперативном лечении своих сердец, неиссякаем, доктор медицинских наук, член Европейского общества кардиотарокальных хирургов, заслуженный врач России Владимир Анатольевич Подкаменный называет кардиохирургию «конвейерной специальностью». Очень точно, хотя и неофициально. Официально же, согласно  принятому в России реестру, он, выпускник Иркутского государственного медицинского института, пятидесяти трёх лет от роду, по специальности сердечно-сосудистый хирург. От лица его коллег по кардиохирургическому отделению Иркутской областной клинической больницы и сотен спасённых им пациентов уточню: блестящий сердечно-сосудистый хирург, выполняющий в год четыреста с лишним операций. Работающих в таком напряжении, с такими нервными издержками и с таким положительным балансом в пользу жизни  кардиохирургов в мире немного. Большинство предпочитают более спокойный, сродни нормальному пульсу, режим. Тут уж, как говорится, личный выбор – какой предпочесть ритм. Да, Владимир Анатольевич, конечно, согласен с Пушкиным, мимоходом обронившим: мол, «каждый час уносит частичку бытия». Но дело в том, что он – единственный в Иркутской области хирург, специализирующийся на  операциях больных, которые страдают ишемией сердца. А их с каждым годом в Приангарье и в сопредельных с нами территориях всё прибывает и прибывает. Так что считать свои часы у него не получается никак. И выведенный баланс времени  определяется им совсем иными параметрами. Но какими? Заметив моё недоумение, объясняет:

– Количество мест кардиохирургического профиля в областной больнице очень ограничено. Пациенты моей специализации, то есть госпитализирующиеся по поводу хирургического лечения ишемии сердца, занимают всего 20 коек. А конвейер сбивать нельзя, и он так движется: ежедневно два моих пациента  поступают на операцию; двое оперируются; два уходят на выписку…

Значит, таков устоявшийся порядок больничных будней кардиохирурга Подкаменного? Такова, оказывается, незыблемая размеренность, чётко рассчитанная кардиохирургом Подкаменным на 400 операций в год? Как бы не так! Он волен, конечно, с вечера до мелочей «расписать» свой завтрашний день, что, между прочим, и делает постоянно. Но наступает это самое «завтра», и ведь всё равно не угадать, какую от него ждать каверзу. 

Случай из практики

Об одной такой, остро драматичной, с непредсказуемым исходом, я попросила рассказать самого Владимира Анатольевича. Точнее, попросила его вернуться в тот день, когда он сам и вместе с ним заведующая кафедрой педиатрии Иркутского государственного института усовершенствования врачей, доктор медицинских наук, профессор Людмила Владимировна Брегель да и всё отделение детской кардиохирургии областной клинической больницы оказались перед необходимостью оперировать пятимесячное существо, на их глазах погибающее от инфаркта миокарда.

Вообще-то о самой этой операции и о крохотном пациенте, которому Владимир Анатольевич Подкаменный буквально подарил жизнь, сообщила вся пресса – областная и центральная. Новость того стоила: сердчишко грудничка, не сегодня завтра готовое задохнуться, ожило под рукой врача, обычно имеющего дело с больными, давно вышедшими из младенчества. Однако сенсация, даже такая ошеломительная, как эта, на то и есть сенсация, чтобы, мелькнув метеором,  затеряться в нескончаемом потоке новостей. Чтобы не дать ей угаснуть, нужно, во-первых, от-влечься от внешней фабулы того дня, когда «взрослый» кардиохирург взял на операционный стол фактически приговорённого к смерти пятимесячного мальчонку, и, во-вторых, сознательно упустив броские, играющие на воображение детали, взглянуть на тот случай из практики Владимира Анатольевича его глазами. Если это удастся, мы перенесёмся на несколько месяцев назад и, мысленно оказавшись рядом с Подкаменным, услышав его голос, быть может, оценим истинную уникальность вызова, отменившего смертный приговор едва начавшему жить человеку:

– Малыша привезли в  детскую кардиохирургию из Ангарска с редким диагнозом – болезнь Кавасаки. Происхождение этой патологии до сих пор не ясно, но по своим проявлениям она схожа с ишемической болезнью сердца: те же «бляшки», перекрывающие сердечную артерию, тот же инфаркт миокарда. Его пытались лечить консервативно, по принятой схеме. Но он стал «хужеть», и его перевели в реанимацию. Не помогло: начались нарушения сердечного ритма, малыш погибал. Оставалась единственная отдушина – помочь ему хирургически. В детской кардиохирургии работает прекрасный хирург – Владимир Николаевич Медведев. Но опытом операций на сердце при ИБС обладаю в Иркутске только я, поскольку только этим более десяти лет и занимаюсь. Психологически я к операции был готов: доктор медицинских наук, профессор Людмила Владимировна Брегель много рассказывала мне о болезни Кавасаки и всякий раз спрашивала: «Если появится необходимость, ты будешь оперировать?». Я всегда отвечал: «Если потребуется, буду». И вот так случилось, что потребовалось. Из медицинской литературы известно несколько сотен подобных операций. Средний возраст оперируемых ребят – не младше десяти–одиннадцати лет. Правда, я нашёл информацию о двух операциях на работающем сердце, проведённых ребятишкам четырёх и шести лет. Обе сделаны поляками. Но вот грудных малышей с болезнью Кавасаки никто в мире не оперировал никогда… 

– Владимир Анатольевич, педиатры утверждают, что ребят лечат иначе, чем взрослых…

– Согласен, лечат детей иначе. Но для оперирующего хирурга возраст не принципиален, для хирурга принципиальный вопрос в размерах органов и кровеносных сосудов. Какие они у пятимесячного крохи, представить можете. Но дело не только в этом. Как известно из медицинской литературы, все дети оперировались в так называемом «холодном периоде»: спустя год или больше после перенесённого ими инфаркта. В нашем же распоряжении оставались дни, если не часы. Нужно было оперировать сейчас. И мы рискнули.

– Всё-таки «мы» или «вы»?

– Решение приняли коллегиально. Собрался консилиум: заведующий отделением детской кардиохирургии Владимир Николаевич Медведев, заведующая кафедрой педиатрии Иркутского государственного института усовершенствования врачей Людмила Владимировна Брегель и я. Малышу давался только один шанс, и мы дерзнули…

…Насколько вызывающей была эта дерзость, можно судить по тому, что до Владимира Анатольевича Подкаменного никто не отваживался оперировать пациентов в столь раннем возрасте, да ещё на работающем сердце, да ещё в «горячий», острый период инфаркта миокарда. Он отважился на такой риск первым. И пока остаётся единственным.

Рассказывает профессор Людмила Владимировна Брегель:

– Думаю, вся его деятельность была подготовкой к этой операции. В операционной  была я, почти все детские хирурги – наблюдали за тем, что он делал. А он оставался абсолютно невозмутимым, не раздражался на то, что мы все тут теснимся вокруг стола. Наверное, он волновался. Но хирурги ведь такие люди – своё волнение привыкли скрывать. 

2:0 в пользу призвания

В те несколько часов, что стоял Владимир Анатольевич у операционного стола,  меньше всего его заботила мысль о престиже. Он просто работал. Спасал ребёнка. И выиграл этот поединок. Вообще же победы никогда не стлались ему под ноги. Высочайшего профессионализма в своей вечно на грани фола специальности, авторитетного имени в сообществе сердечно-сосудистых хирургов России и Европы он добился сам. Можно даже сказать, назло козням, подстраиваемым ему планидой. 

Отец Владимира Анатольевича Подкаменного родом из Усольского района. И он шутя называет село Большое Жилкино и Тельму своим «родовым поместьем», потому что там – все Подкаменные, все его «родственники». После школы поехал в Москву: во Втором медицинском институте открылся тогда медико-биологический факультет, а его в школе тянуло к биологии. Конкурс на 25 мест был отчаянным, и он не прошёл: кто знает, может быть, состязание выиграл какой-нибудь более «родовитый» соискатель, нежели сибирский паренёк. Это была первая подножка, споткнувшись о которую он бы мог упасть. Но устоял. Просто взял  обратный билет и вернулся в Иркутск. Пора вступительных экзаменов уже прошла, и он зарабатывал стаж лаборантом на одной из кафедр медицинского института. Не в московский, а в иркутский мед поступил через год и окончил его с красным дипломом. Был уверен: ему, подающему большие надежды выпускнику, к тому же успевшему в годы студенчества быть избранным в областной Совет депутатов трудящихся, предложат аспирантуру или оставят в ординатуре. Ни то ни другое: ему предложили Тайшет или Слюдянку. То была ещё одна закавыка, столкнувшись с которой он поступил точно так же, как шесть лет назад в Москве. Никаких стенаний по поводу «невезучести». Купил билет и уехал в Кызыл, где жили родители. Разумеется, не на их сдобные хлеба (какие хлеба: мать – учительница, отец – инженер), а единственно полагаясь на собственные силы и упрямство. Хотел стать кардиохирургом. И всё-таки выиграл!

Четыре положенных года отработал Владимир Анатольевич Подкаменный в республиканской больнице Тывы – в Кызыле. И все четыре – в неотложной хирургии. Сейчас, оглядываясь на то время,  говорит: «Считаю, мне крупно повезло, потому меня в хирургии очень сложно чем-то смутить. В медицинском мире вообще так и заведено: только через несколько лет общей хирургической практики можно идти в узкую специальность».

Помимо обретения общих навыков в хирургии как в рукотворном ремесле, он собрал за те четыре года материал на кандидатскую диссертацию по ранениям в сердце. И вот тогда ординатура сама открылась перед ним. В 1985 году Всеволод Иванович Астафьев, этот талантливый хирург и мужественный человек, основатель иркутской школы кардиохирургии, пригласил  его, скромного провинциального врача, на свою кафедру. Так что, считайте, выигрыш Владимира Анатольевича Подкаменного оказался двойным. Можно сказать, 2:0 в пользу его упрямства и призвания. Да он и сам так считает:

– Такой человечище, как Астафьев, встречается раз в жизни. Он предложил мне на выбор институт, кафедру или больничное отделение. Я выбрал больничное отделение и сказал ему, моему учителю: я врач, хирург, и на Луне, если придётся, буду хирургом. А наукой, если захочу, всё равно буду заниматься.

Свидетельствую: Владимир Анатольевич Подкаменный, помимо всех прочих званий являясь ещё и профессором на кафедре сосудистой хирургии Иркутского государственного института усовершенствования врачей, главной своей работой считает областную клиническую больницу. Знакомясь, так и говорит о себе: «Я обычный практический врач». Что же до медицинской науки, то перед своим учителем он ни в чём не погрешил. 

Против течения

Тема докторской диссертации, над которой он работал, вообще не отвлекаясь от больничной практики, сформулирована академически строго и нам, непосвящённым, конечно, недоступна: «Коронарное шунтирование на «работающем сердце» из мини-доступов в лечении больных ишемической болезнью сердца». Но вот несколько слов на обложке его монографии, в основу которой легла диссертация, понятны каждому, кто берёт книгу в руки: «Посвящается памяти основателя и первого руководителя Иркутского кардиоцентра Всеволода Ивановича Астафьева». 

Хотя, как мне кажется, кроме искренней благодарности, эти слова несут и более глубокий смысл: откровенное, как вызов, признание учеником нравственных  принципов учителя. Ведь Всеволод Иванович  Астафьев был не просто хирургом от бога; он был новатором, личностью, не терпящей рутины, исследователем, не щадившем себя, даже если на кону стояли его карьера и благополучие. Вот и в докторской диссертации Владимир Анатольевич Подкаменный, следуя  примеру своего наставника, пошёл против течения, поддержав выдающегося российского кардиохирурга – нашего соотечественника В.И. Колесова, который в 1967 году первым провёл аортокоронарное шунтирование, не прибегая к искусственному кровообращению, то есть на «работающем сердце». Отношение к новации было да и по сию пору остаётся неоднозначным, если не сказать скептическим. И ученик Астафьева – иркутский кардиохирург Подкаменный своим исследованием  не только подтвердил целесообразность такого метода, но и определил, как он написал в диссертации, «показания к применению этой новой технологии у различных пациентов, страдающих ишемической болезнью сердца». Ко времени защиты докторской за его спиной уже был восьмилетний опыт, подтверждающий правоту В.И. Колесова. Среди спасённых им пациентов уже числилось более тысячи человек, на чьих работающих в момент операции сердцах остались его, Подкаменного, следы. Можно считать, он взял эту высоту и вполне заслужил право на своё слово в мировой кардиохирургической практике и науке. Но о том, с чего начинал этот подъём, рассказывает не иначе, как с юмором:

– В девяностые годы количество больных с ИБС возрастало, становилось ясно, что их хирургическое лечение диктуется самой жизнью. Но поскольку такие операции были под большим прицелом общественности, на кафедре Астафьева решили поручить эти операции мне. Аргумент был следующим: Подкаменный у нас самый молодой. Получится у него – хорошо. Не получится, скажем: «Молодой – дурной: что с него взять?». Но у меня получилось…

Артерии – как деревья

… Первая операция на «работающем сердце» была выполнена Владимиром Анатольевичем Подкаменным 24 сентября 1997 года. Эта дата – одна из самых значимых в его творческой биографии. Именно творческой. Потому что за операционным столом в шлеме с осветителем и в тяжёлых окулярах, увеличивающих площадь манипуляций в три с половиной раза («Моя голова используется как микроскоп»), он действует так же филигранно и выверенно, как ювелир. Или ещё тоньше? Объясняет, стараясь быть предельно доходчивым:

– Приходится оперировать на работающем сердце, которое остаётся на своём месте, в грудной клетке. При этом нужно так выполнить соустье, то есть так сшить шунт с коронарной артерией, чтобы кровь по нему, как по «обводному каналу», обошла поражённое склеротической «бляшкой» место и вновь попала в своё русло. А как это ловчее сделать, если диаметр артерий у пациентов разный, сердце у каждого развёрнуто тоже по-разному? Обязательная перед операцией коронарография показывает хирургу меньше изменений, чем они есть на самом деле…

А я слушаю его и пытаюсь угадать, какое начало берёт верх в его натуре? Может быть, он художник? Ведь только живописец может сравнить две коронарные артерии с … «деревьями с перевёрнутыми вверх корнями и перепутанными ветвями, которые поражены атеросклерозом». Или он всё-таки приземлённый прозаик? Ведь только прозаик не подыщет ничего более интересного, чем сопоставление закупоренных «бляшками» кровеносных сосудов… с «забитыми грязью трубами, по которым перестала поступать к грядкам вода».

А ни то и ни другое! Сам себя Владимир Анатольевич Подкаменный считает человеком практики. Так и говорит: «Хирурги должны быть прагматичны». И, скорее всего, он прав: когда изо дня в день видишь на операционном столе трепещущую мышцу, энергия которой заводит весь организм, невольно забываются все её поэтические эпитеты. Белое или чёрное, победа или поражение, жизнь или смерть – вот категории, в границах которых существует хирургия вообще и кардиохирургия в частности.  

– Но на этом очерченном роком пространстве всё равно ведь есть какие-то оттенки? – спрашиваю кардиохирурга Подкаменного, назначившего мне время для интервью буквально спустя час после второй за день операции.

Не спешит с ответом, наливая в мою и свою чашки каким-то особенным образом заваренный ароматный чай. Отхлебнув пару глотков, вроде бы вслух размышляет:

– Понимаете, хирург должен чётко оценивать свои шансы и шансы больного. Есть прописные в нашей специальности истины – показания и противопоказания к операции. Но, с другой стороны, если следовать только указаниям, толку не будет. Нужно к каждому пациенту подойти прагматично. Вот вы сейчас видели: заглянул в кабинет старик. Но ему всего 53 года. Риск операции у него очень высок…

– И вы его не взяли?

– Почему не взял? Взял. Потому что убеждён – в жизни всё предопределено. И я не господь, чтобы решать, жить человеку или не жить. Но я верующий. Заходя в операционную, всегда крещусь. И мне плевать, смотрят на меня в эти секунды или не смотрят. Специальность моя требует уповать на бога. Я своим коллегам говорю: «Жизнь – это самое дорогое; смерть ничем нельзя оправдать, если ты к ней причастен».

«За державу обидно»

Испытание причастностью к судьбе доверившегося тебе пациента – наверное, одно из самых острых душевных переживаний, ниспосланных настоящему врачу, тем более – хирургу. Трагическая неизбежность, но у каждого свои горестные следы на их собственных сердцах. На сердце кардиохирурга Подкаменного один рубец кровоточит постоянно: видя, какой вал ИБС подминает под себя Приангарье, он ничего не может сделать, чтобы как-то гасить его. Потому что его ежедневный «конвейер» настроен (теперь вы это знаете) всего на «двух человек в операционной, двух ожидающих операции и двух на выписке». Потому что четыреста ежегодно оперируемых им пациентов – лишь светлый штришок на фоне мрачной статистики смертей от ишемии. Исходя из численности населения нашей области, разрядить ситуацию можно, если проводить не четыреста, а хотя бы тысячу операций аортокоронарного шунтирования в год. Такой возможности в Иркутской областной клинической больнице нет. И неизвестно, будет ли когда-нибудь. 

Чтобы, как выражается Владимир Анатольевич, «адекватно лечить» больных ишемией сердца, необходимы строгие условия. Он же «многие годы не может доказать, что отделение кардиологии нужно расширить до ста коек и открыть специализированное отделение, в котором ишемическая болезнь сердца лечилась бы хирургическим путём».

Во всё время нашего разговора это был один-единственный раз, когда откровенная обида прорвалась в моём собеседнике такой болью:

– Не могу ничего добиться. На всех уровнях нашей медицинской администрации никто не против. Не против были четыре сменившихся заведующих прежним облздравотделом; не против – куча главных терапевтов и главных кардиологов; не против – главврач нашей областной клинической больницы, и нынешний министр здравоохранения тоже не против. Но и в поддержку никого. Я свои докладные записки передавал «на самый верх» через депутатов, через влиятельных людей, которые были моими пациентами. Но у нас всё – как в вату.

«Как в вату»  значит вот что: когда в правительстве России встал вопрос о создании в стране нескольких современных, федерального значения кардиохирургических центров, администрация Иркутской области такую возможность, «не почесавшись, проворонила». И нынче такой центр строится не в Иркутске, а в Красноярске, хотя наш сосед «по кардиохирургии никогда к нам и не приближался».

Кто-нибудь другой на его месте давно бы успокоился, стоял бы на своём едва двигающемся «конвейере» и в сторону более разворотливого, вовремя подсуетившегося Красноярска смотреть перестал. Кто-нибудь, но только не кардиохирург Подкаменный. Не смирившийся, он признаётся:

– Я хирург. Люблю и умею оперировать. Но, понимаете, мне за державу обидно…