Время, поторопись!

И в иркутской городской управе наметился выход из кризиса; до восстановления городского головы пока не дошло, но члены управы, выдвигавшиеся думой, получили-таки надежду на утверждение. Первым «проходным» стал приказчик из ссыльных Турицын, подкупавший всех своей дельностью, основательностью и несомненной образованностью. 

С управой Иркутску в последние годы определённо не везло. Как подмечал гласный Иван Александрович Мыльников, всякое новое время, ещё только наступавшее, загодя посылает своих людей, и по ним всегда можно догадываться, каков будет у нового времени норов. В конце девяностых годов, после отъезда из Иркутска городского головы Владимира Платоновича Сукачёва, в управе обосновался совсем новый люд, заточенный не на то, чтобы хозяйствовать, а на то, чтобы противостоять – друг другу, думе, просто здравому смыслу. И даже Василий Васильевич Жарников, надев цепь городского головы, утонул тогда в бесконечных спорах и бессмысленных разбирательствах. Теперь же обозначались совершенно другие люди, и за ними, новоявленными турицыными, угадывался «новый лист». И, конечно же, Мыльникову хотелось бы, чтобы он разворачивался поскорей – в возрасте Ивана Александровича один год за десяток идёт! 

Вот в каких обольщениях пролетели первые три недели июня 1906 года, и Мыльников очень удивился, когда утром 20-го не нашёл у себя на столе свежий номер «Сибирского обозрения».

«Посему считать свидетельство недействительным»

Посыльный отвечал, что никто из газетчиков его нынче не предлагал, и Иван Александрович предположил какую-нибудь задержку в типографии. Ближе к полудню он отправил мальчика в другой раз, наказав ему прикупить ещё «Молодую Сибирь», обещанную на сегодня к выходу. Но посыльный снова вернулся ни с чем, и Мыльников тотчас велел запрягать. 

Едва вывернув на Амурскую, он увидел типографа Казанцева, отчего-то передвигавшегося пешком и странно всклокоченного. И минуту спустя уже слушал его сбивчивый рассказ:

– Видит Бог, я себе не враг и не стал бы ничего печатать без дозволения. Но господин Соловьёв представил мне подлинное свидетельство на издание «Молодой Сибири», за личною подписью господина генерал-губернатора! И вот, видите ли, отпечатали мы первый номер – вчера, часов в восемь вечера, а нынче рано утром мне на квартиру доставляют срочное уведомление. – Казанцев достал из нагрудного кармана свёрнутый вчетверо лист и, словно бы желая удостовериться, ещё раз перечёл, а потом молча передал его Мыльникову.

«На основании закона о военном положении распоряжением временного иркутского генерал-губернатора, генерал-лейтенанта К.М.Алексеева редактор-издатель газеты «Молодая Сибирь» Н.Н.Соловьёв высылается из Иркутска, почему выданное ему свидетельство на право издания газеты считается недействительным», – перечёл Иван Александрович и деловито спросил:

– Успели уже разослать тираж?

– Догонял на извозчиках, втрое переплатил, а что делать: кому хочется подпадать под статью?

– Да, потом бы не доказать уже ничего, да и дела заново не поднять…

– То-то и оно, что они, канальи, под верное разоренье подводят! – сокрушался типограф, но тут же и рассуждал уже, как вернее выйти из нынешнего положения. Вспоминал, что господин Черниховский намеревался выпускать «Сибирскую речь», а отставной лейтенант Молоствов собирался открыть в Иркутске отделение ежедневной «Современной России». 

«Если теперь же с ними выгодно договориться, а печатникам дать коротенький отпуск, даже и оплатить, но с условием ни ногой из Иркутска, может, и обойдётся ещё». Казанцев стал прикидывать неизбежные траты и не сразу заметил, что Мыльников вопросительно смотрит на него:

– Так что же всё-таки с «Сибирским обозрением»? Оно, кажется, тоже не вышло? 

– Этого рысака подсекли ещё раньше: в воскресенье вышел последний номер. И господина Мана, как редактора и издателя, должно быть, уже выслали в Верхоленск. 

«Не можем удовлетворить Вашего любопытства»

Действительно, в субботу, когда номер был свёрстан, в редакции «Сибирского обозрения» появился господин Римский-Корсаков, пристав второй полицейской части. Но Мана в кабинете не обнаружил.

– Он неважно себя чувствовал нынче и с обеда не возвратился, – пояснил вежливый сотрудник. – Не угодно ли получить его адрес?

– Не угодно: квартира господина редактора нам известна, – чуть улыбнулся Римский-Корсаков и, в самом деле, назвал кучеру точный адрес. Не более четверти часа спустя любезные домохозяева уже принимали его; но к господину Ману провести, к сожалению, не смогли:

– Срочно съехал, ещё вчера вечером расплатился.

«Да как же вчера, – мелькнуло у пристава, – ежели и меня-то уведомили только-только? Нет ли тут какого недоразумения»? – ещё надеялся он, выясняя, не оставил ли Ман свой новый адрес.

– Сказался, что приедет уже после военного положения, а до этого времени просит его не искать.

«Конечно, надо будет связаться с жандармами на железной дороге, только вряд ли Ман появится там, где его явно ждут. Надо полагать, у него несколько вариантов отступления и, что самое главное, очень высокие осведомители. Явно, явно он был кем-то предупреждён. А быть может, успел уже предупредить Соловьёва!» – пристав бросился на квартиру редактора «Молодой Сибири». Но не доехал, остановившись под светящимися редакционными окнами.

– Увы, не можем удовлетворить Вашего любопытства, – отвечал ему старший из сотрудников, – сами сбились с ног: первый номер на выходе, а редактор исчез и даже записки не оставил, каналья!

У Римского-Корсакова зачесался вдруг лоб, да так сильно, – верный признак служебных неприятностей. Впрочем, это было очевидно и без примет, и вообще: предстоящее воскресенье (уже какое подряд) было совершенно испорчено. 

Отправляясь с докладом «наверх», пристав даже не подбирал оправданий, лишь с обидою думал о том, что каждый отчего-то норовит обойти все законы и насолить ему, Римскому-Корсакову, самым неблаговидным образом.

Закон по вызову

Ивану же Александровичу Мыльникову российское законодательство представлялось необъятной, сложной, но при этом чрезвычайно размытой конструкцией. Когда-то давно, почувствовав тягу к юриспруденции, он неделями вчитывался в Свод законов Российской империи; много позже вернулся к нему опять, но уже сверяя каждую строчку с пережитым. И открыл одну грустную вещь: каждый шаг обывателя заведомо скован и может повлечь наказание. Ведь бесчисленные указы противоречат не только друг другу, но и самим себе. Кроме того, они беспрестанно дополняются и уточняются, а после этого предоставляются толкованию местных властей. 

Толкования эти, конечно же, не имеют силы закона, но вполне способны менять жизнь на местах. Скажем, министерство путей сообщения шлёт запрос о преступных действиях экспедиции Ренненкампфа, а начальник Забайкальской дороги составляет ответ… вместе с Ренненкампфом. Но когда тот же Ренненкампф требует уволить новую партию железнодорожников, начальник дороги подписывает секретный приказ «распоряжения не исполнять». 

Иркутский судья Бруно Карлович Мейсель, всю зиму отдавший карточным партиям (через подставных лиц), так увлёкся, что недавно заказал себе ужин прямо в игорный зал общественного собрания. Наивный официант отказал – «потому как по уставу здесь ужинают одни игроки». Судья обиделся и, полистав Свод законов, обвинил совет старшин общественного собрания в попустительстве незаконным играм. 

«Надо ли удивляться, что петербургские фармацевты пользуются месячным отпуском, а в Иркутске – лишь недельным?» – размышлял Иван Александрович Мыльников, отправляясь с другими гласными думы на вокзал встречать нового начальника края генерал-лейтенанта Селиванова. По традиции новоиспечённому генерал-губернатору поднесли хлеб-соль, а потом проводили к архиепископу, а оттуда и в собственную резиденцию на представление всех губернских чинов. В завершение Селиванов кратко, но решительно заявил, что его основная цель – «добиваться полного соответствия всех ваших действий закону». 

«И какому же именно?» – усмехнулся Мыльников, читая об этом газетный отчёт.

Щедрость как наш ответ на удорожание

К концу июня пошли затяжные дожди. На Кругобайкальской железной дороге многочисленные обвалы завалили пути, и пассажиров теперь снова возили через озеро на ледоколах и пароходах. Ангара и Иркут затопили все низкие места, Ушаковка снесла купальни за городским садом, потопила окраинный скот, захватила массу брёвен и дров на берегу. Беднота из Ремесленной слободы пробовала отлавливать их, чертыхаясь и твердя про Господнее наказание. 

А Иван Александрович Мыльников думал о том, что российский рубль обеспечен теперь лишь 78 коп. золотом, тогда как ещё год назад это обеспечение составляло 1 руб.17 коп. И о том, что Китайско-Восточная железная дорога, обошедшаяся казне почти в 2 млрд. рублей, продолжает давать крупные дефициты. И о том, что цены ползут вверх и даже в иркутском Императора Николая I институте пансионерская плата повышена до 360 рублей в год. В иркутской женской гимназии, где Иван Александрович попечителем, вздорожания, слава Богу, не произошло. И не произойдёт, потому что он, Мыльников, обязательно найдёт выход. Во-первых, так было все двадцать лет его попечительства, а во-вторых, Ивана Александровича чрезвычайно вдохновил щедрый жест Василия Васильевича Жарникова: 25 июня, открывая общее собрание членов Иркутского добровольного пожарного общества, он объявил, что отстроит за собственный счёт каменное здание общества. Равно как обеспечит его всем необходимым.

«Жив, курилка!»

Вторую половину июня иркутяне проскучали без «Сибирского обозрения», разве что Александр Андреевич Юзефович, его неизменный «герой», откровенно торжествовал и всё повторял, что «Господь – не Микишка». Но он, кажется, поторопился: 2 июля на всех углах выкрикивали уже: «Восточный край», «Восточный край» – воспреемник «Сибирского обозрения»! Прохожие тотчас останавливались, и Мыльников, взяв газету, сейчас же раскрыл её – вопреки всем приличиям. 

Корреспонденты, конечно же, изменили свои псевдонимы, но картинки с рекламой остались все в прежнем виде и даже сохранили своё место на полосе. Печаталась «новая» газета всё у того же Казанцева, и «новая» редакция располагалась всё по тому же адресу. Даже хорошо знакомые рубрики лишь слегка изменились, к примеру, «Маленькие заметки» превратились в «Маленький фельетон», и автор, прекрасно узнаваемый, всё в той же ироничной манере сообщал: «Два Божьих наказания ниспосланы в этом году на Иркутск – инженер Кравец и дожди. Могущественный в деле разрушения улиц и площадей, инженер этот вступил в союз со стихией. И самое лучшее, что можно сделать, – написать донос: «Из достоверных источников нам известно, что несколько месяцев назад боевая организация партии социалистов-революционеров, задумав преступный план поднять всеобщее вооружённое восстание, вошла в переговоры с членом боевой организации инженером Кравцом. И поручила ему под видом водопроводных работ превратить Иркутск в неприступную крепость, сплошь изрытую траншеями, волчьими ямами, провалами, баррикадами. В первых числах августа член боевой организации Кравец имеет ожидать сигнала к вооружённому восстанию».

«Молодец, – прокомментировал Мыльников, – не даст разориться типографу Казанцеву!».

Автор благодарит за предоставленный материал сотрудников отделов историко-культурного наследия, краеведческой 

работы и библиографии областной библиотеки имени И.И. Молчанова-Сибирского