Живая память

– В этом доме жил ещё мой дедушка, – рассказывает Григорий Гольдберг, практически с рождения живущий в деревянном доме в центре Иркутска. – Заехал он сюда в 1916 году, когда женился на бабушке. Тут родились моя мама, я, две мои дочки, четверо моих внуков.

Теперь это здание – памятник, живое свидетельство времени, уникальных приёмов домостроения и в то же время – свидетель истории семьи, которая без малого сто лет живёт под его крышей. По словам Гольдберга, в Центре сохранения наследия два дома на улице Богдана Хмельницкого именуют усадьбой Давыдова. Здесь линии официальной истории и частной расходятся: 

– Толкуют про какой-то флигель, а здесь никакого флигеля не было никогда, – удивляется Григорий Александрович. – И бабушка говорила, что это доходные дома Коваля. Думаю, есть вероятность, что эти дома могли принадлежать Кузнецу – дом Кузнеца-то недалеко. 

Менялись поколения  жителей, постепенно менялся и сам дом. Прежде на месте тёмной комнаты была русская печь, погружается в прошлое хозяин квартиры.

– А здесь была лежанка, дымоход, сюда ставили самовар, подключали трубу. Тут была комната маленькая, а здесь была топка следующей печи, восьмиугольной голландки.

Рядом стоял сундук, на котором Григорий Александрович сидел мальчиком и подкидывал в топку дрова. В туалете, кстати, тоже была печка. С самого начала в доме было электричество, он был подключён к централизованной канализации, так что определённый уровень комфорта был доступен его жителям ещё в начале прошлого века. Дом считался «элитным», даже в советское время в нём не было коммуналок. Гольдберги жили на втором этаже, а квартира внизу считалась более престижной – «жили то одни из исполкома, то другие», вспоминает Григорий Александрович. 

Печки разобрали лишь в 1979 году, когда делали капитальный ремонт, тогда же подключили центральное отопление. 

– Сейчас с отоплением хорошо, – говорит Гольдберг, но признаёт, что порой приходится и повоевать за тепло – то залит элеваторный узел, то плохая циркуляция, то ещё что-то. – В начале перестройки бывало, что на улице уже холодно, у нас холодно, и никто не идёт. Я сам надевал резиновые сапоги и регулировал элеватор.

Целенаправленно созданная иллюзия

Со времён перестройки отношение коммунальщиков к «старому Иркутску» изменилось, но не принципиально. Управляющие компании не стремятся брать на себя ответственность за деревянные «трущобы» (надо отметить, что этот термин не имеет отношения к исторической застройке Иркутска) и сменяют одна другую. В ООО «Сибирская», которое совсем недавно получило в обслуживание значительное число  «деревяшек», на вопрос «Сибирского энергетика» о том, какие коммунальные проблемы отличают районы со старой застройкой и как их можно решить, ответили однозначно и незатейливо: «Просто бульдозер загонять, и всё. Памятники – отдельно, современное существование людей – отдельно». По словам представителя компании, за тот минимум, который получает за свои услуги УК, сложно поддерживать старые дома в нормальном состоянии. «В стремлении города сохранить «исторический камзол»  люди, которые живут в развалюхах, становятся заложниками ситуации», – считает собеседник «СЭ». Зачастую дом-памятник числится на бумаге, на деле же от него уже почти ничего не осталось, а собственник не может никуда выехать, поскольку при продаже такой недвижимости вырученных денег вряд ли хватит на другое жильё. 

По словам Виталия Барышникова, руководителя службы по охране объектов культурного наследия, основная проблема центра города с исторической застройкой в том, что ею около двадцати лет никто не занимался.

– Это большая целенаправленно созданная иллюзия, что все проблемы города от «деревяшек», а их проблемы – от того, что они памятники, – заявил чиновник. Исторический центр города занимает всего 5% площади Иркутска, остальные 95% не имеют никаких ограничений по застройке или имеют минимальные ограничения. 

Одной из серьёзных проблем, которая ведёт к обветшанию исторической застройки, Виталий Барышников назвал отношения владельцев к зданию и друг к другу. Нередко хозяевами строения одновременно являются даже не разные люди, а частные лица, муниципалитет и другие ведомства. Не всегда им удаётся договориться между собой. Так, например, в плачевном состоянии сейчас известный дом Шубина на Лапина, 23, имеющий трёх собственников, которые о нём не заботятся. Остаточная стоимость памятника – жалкая 21 тысяча рублей.

Снести и «отреставрировать»

Скорее всего, именно благодаря постоянным хозяевам, которым была небезразлична его судьба, дом Григория Гольдберга, в отличие от многих сгоревших, перестроенных, снесённых «деревяшек», до сих пор цел. По версии историка Михаила Рожанского, который живёт по соседству с Григорием Гольдбергом, проблема старого Иркутска в том, что люди хозяйственные, надёжные, самостоятельные в своё время получили благоустроенное жильё. Всё меньше и меньше жильцов домов с историей, которые к ним относятся как к собственным.

Иркутским «деревяшкам» сегодня грозят бульдозеры, хотя они могут стать основой комфортной городской среды

Буквально в двух шагах по той же улице Хмельницкого стоят два совсем свежих «памятника», построенных в позапрошлом году на месте сожжённого и «отреставрированного» дома. То, что говорит о них Рожанский, напоминает как минимум детектив:

– Дом, который рядом, в конце 90-х был вполне добротным, но у него не было хозяина. Постепенно он начал превращаться в свалку, потом там начались пожары, потом там стали жить мигрантские семьи, что-то умудрялись поддерживать, но  они были лишь временными обитателями. Хозяина не могли найти. Он числился, но где он и что – было неизвестно. 

Искали пожарные, искала милиция, и в конце концов площадку с обременением дали новому собственнику. В обмен на разрешение строительства он должен был отреставрировать два исторических памятника. 

– «Отреставрировали» – снесли и построили заново, – печально констатирует Михаил Рожанский. – Тогда местные жители обсуждали цифру, которую кто-то слышал от рабочих, – по слухам, эти два дома обошлись в 17 млн. рублей. 

По словам собеседника «СЭ», вновь построенные здания даже внешне не имеют никакого отношения к тому, что было:

– На основе каких архитектурных документов они это сделали, неизвестно. На Хмельницкого, конечно, самая большая потеря – это роскошнейший дом инвалидов, – продолжает печальный перечень Рожанский. – Всё это на наших глазах произошло. Кто-то его купил, заслонил лесами, он так постоял, потом в одну ночь его разобрали. Теперь там пустующая площадка, ничего ещё не построили. 

Сама Хмельницкого, как и Грязнова, по генплану признана мемориальной, улицей исторической застройки, – одна из Солдатских улиц, которая лучше других сохранилась. Но – только на бумаге.  

Дух места…

Судьба деревянной исторической застройки Иркутска, по мнению доктора исторических наук, профессора Международной академии архитектуры Марка Мееровича, во многом определена советской властью. Если бы она не приняла стратегию решительного уничтожения индивидуального усадебного жилища и не превратила всё жильё в коммуналки, не была бы прервана нить попечительства владельцев домостроений о своих домах, как это продолжается на Западе. Долгие годы деревянный Иркутск приходил в упадок, только у единиц собственников хватало денег и благоразумия на то, чтобы поддерживать, ремонтировать, благоустраивать территорию и так далее, говорит архитектор. 

У Мееровича два опыта личного взаимодействия с исторической застройкой города Иркутска. Он родился в деревянном доме, который был расположен в Юнкерском переулке, позже названном переулком Ярослава Гашека, а уже будучи взрослым поменял трёхкомнатную квартиру в «хрущёвке» на трёхкомнатную же, но в старом каменном двухэтажном доме. 

Для деревянного Иркутска «отреставрировали» часто означает «снесли и построили заново»

– Ни тот ни другой дом не являются памятниками, это обычная средовая застройка, – объясняет архитектор. – Но нам пора изгнать из сознания стереотип о том, что будущему и настоящему нужны только памятники. 

Ему нужна среда, комфортная городская среда. Которая может быть такой в деревянной или каменной исторической застройке ничуть не хуже, а, наоборот, лучше, чем современная застройка, уверен Меерович.

– Ни одна современная постройка не может сравниться с исторической средой по качеству духа места. Его нельзя выразить в словах, каждый его определяет по-своему. Кому-то приятно дерево, из которого сделан дом, обветренное, чуть-чуть потрескавшееся. Кому-то лучше жить в деревянном доме, потому что он, как и 80% населения земного шара, аллергик; кто-то вообще привык и любит копаться в земле, а содержать нормальную дачу нет возможности, потому что он с утра до вечера вкалывает на научном фронте. Кто-то понимает значение магико-символического декора на фасадах домов и хочет жить в ауре этих обережных заклинаний. Для него это гигантская культурная ценность, и он с болью переживает утрату каждого дома, который планировочно абсолютно похож на другие, но совершенно неповторим по декоративному убранству. Мало ли почему люди ощущают тягу к истории, исторической среде. Может, просто потому, что они хорошо образованны и понимают, что за историей стоят человеческие судьбы, а эта среда несёт отпечаток жизней, истории… 

… и современный быт

Дух места, индивидуальность каждого старого дома не мешают, вопреки распространённому мнению, современным удобствам. Можно установить ванну и кухню, протянуть трубы и так далее. Существует множество технологий и современных решений по обеспечению жилья ресурсами, утверждает Меерович. Опыт историка Михаила Рожанского доказывает, что забот может быть много, но ничего невозможного нет. 

– Первые годы нужно, во-первых, разобраться, что от чего зависит. Человеку, у которого нет технической грамотности, вообще сложно понять всю эту логику, потому что всякая логика нарушена давно. А потом одна за другой должны быть быстро решены проблемы, причём так, чтобы не нарушить системность. 

Никакого капитального ремонта мы не делали. Стены и конструкции, которым уже более ста лет, сделанные из лиственницы, в безупречном состоянии. Грибок мы обнаруживали только на перегородках, поставленных уже в советское время. Самая серьёзная проблема, которую пришлось решать сразу же, – это электропроводка, потому что от неё зависит безопасность. 

Вообще вся система жизнеобеспечения дома зависит от мелочей и требует внимания.

–  Например, соседка за стеной забирала горячую воду из теплосети, какую-то прокладку в кране порвало, и вода стекала в ванну. От этого не хватало давления. Когда прокладку заменили, стало тепло во всём доме, – говорит Рожанский.

Если же всё отлажено с коммунальной стороны, то деревянный дом становится более удобным, чем квартира в многоэтажке. Здесь простор, высокие потолки, отсутствие шумного двора, где всё время вопит автосигнализация. Другое дело, признаёт Михаил Рожанский, что оживлённая активность днём заставляет думать о защите от шума и пыли. 

Нужна политическая воля

Деревянная историческая среда Иркутска, возможно, единственный потенциал идентичности для иркутян, считают эксперты. Если не перестать рассматривать деревянную застройку только как резерв земли под новое строительство и под новый бизнес и не направить все усилия на её сохранение, есть опасность её потерять. 

Иркутские «деревяшки» – это подлинная ценность мирового масштаба. Такую оценку исторической застройке дают эксперты в Совете Европы и ЮНЕСКО, отметил Марк Меерович, и эти международные организации готовы помочь её сохранять. 

– Городу необходимо однозначно определить приоритеты сохранения исторической среды и, как следствие, дать гарантии на уровне проекта детальной планировки сохранения целостных фрагментов среды, – утверждает он. – Явить государственную волю так же, как явил её губернатор по отношению к 130-му кварталу. 

О необходимости волевого решения упомянул и Виталий Барышников. Если будут соблюдаться хотя бы существующие законы и нормы, многие проблемы города и его исторических кварталов отпадут сами собой. В частности, считают и чиновник, и архитектор, нужно принять решение, что на месте сгоревшего памятника архитектуры или исторической постройки нельзя построить ничего, кроме точно такого же здания. Тогда они перестанут гореть, а люди перестанут бояться в них жить.