Между сном и явью открывается многое

Не спал и законоучитель первой женской гимназии протоиерей Фивейский, в беззвучной молитве прося укрепить дарованное когда-то терпение. На сегодня был назначен экзамен, и к нему, волею генерал-губернатора, допустили гимназистку Фриденсон, три месяца отсидевшую в тюремном замке и теперь высылаемую из Иркутска; а при одной только мысли, что эта нигилистка получит аттестат, протоиерей впадал в неистовство. Усмиряя себя, он с вечера перечитывал любимые места из Евангелия – и молился, молился. Тяжесть уходила. 

Пожарный Леонтий Борноволок засыпал, едва только подкладывал руку под голову – бывало, прямо среди разговора. Над ним посмеивались, но по-доброму, зная цену его бесстрашию и особенной, обезьяньей, ловкости. «Леонтий, он потому такой шустрый, что дюже спит – силы, стало быть, собирает», – говорил его старший товарищ Андрей Погребнюк, и все соглашались. А Леонтий помалкивал – он вообще говорил мало, не особенно веря в силу слов. 

Вчера Погребнюк зазвал Леонтия в гости, и там он наугощался солёными омулями, да так, что в третьем часу проснулся и выпил целый ковшик  воды с морёной брусникой. У ночи сразу же появился прохладный, с кислинкой вкус – и Леонтий с готовностью провалился в подушку. Тут-то и настиг его чудной сон: красные стрекозы (каждая с голубя) закружились над головой. А Леонтий не то что руку поднять, даже пальцем шевельнуть не может, и они облепляют его, облепляют, и жужжат, и постукивают по нему своими красными крыльями…

Стрелял по тарелкам, а попал в живую мишень

К половине девятого у Сенюшкиной горы собрались члены охотничьего общества. Очень сосредоточенные и неразговорчивые – как и всегда в преддверии призовой стрельбы.  Участников на этот раз оказалось много меньше, чем  в прошлом, 1905-м, и тем более 1904 году, но что самое безотрадное – из Иркутска уехали лучшие. Как и предполагал Яков Фисс, в стрельбе дробью по шарикам и тарелочкам не были выбиты ни первый, ни второй призы. И  в стрельбе пулями по мишени главная награда не досталась никому. Да и сам Фисс после бессонной ночи отстрелялся из рук вон плохо – а, как назло, вокруг было столько зевак, откровенно ухмылявшихся (или это показалось ему?).

В прошлом году, когда общество отмечало своё 33-летие, на Сенюшкиной горе собралось немало незваных гостей, и на этот раз Фисс побеспокоился, чтобы не пускали никого без рекомендаций. «Во избежание эксцессов», – солидно пояснил он, и все члены общества согласились, однако вышло так, что не они, не гости, а именно Фисс стал причиной настоящего эксцесса. Возможно, сказались волнения трёх последних недель, возможно, прорвалась природная раздражительность, но только председателю общества показалось, что стоящий при аппарате с мишенями служащий  оружейного магазина Яковлева и медлителен,  и неловок – вышла грубая, некрасивая сцена. 

Сорвался!

Инцидента не удалось избежать и на экзамене по Закону Божию в первой женской гимназии.  Может, всё обошлось бы, отвечай Фриденсон одной из первых, но её вызвали последней, когда Фивейский решил уже, что его тайное желание исполнилось и выпускница не пришла. Едва завидев её, он решительно встал:

– Я отказываюсь экзаменовать Фриденсон – как принародно отрёкшуюся от Бога!

После небольшой паузы поднялся другой законоучитель, Смирнов, и стал защищать гимназистку. От неожиданности Фивейский стушевался, но скоро оправился и демонстративно покинул зал. Архиепископ Тихон, также присутствовавший на экзамене, молча всех оглядел, видимо, принимая решение, и сказал достаточно ровным голосом:

– В таком случае экзамен следует принять мне – как стороннему в этом конфликте лицу. Пожалуйста, госпожа Фриденсон, выбирайте билет, или, может быть, просто побеседуем? 

Они говорили не менее получаса, и, выставляя высший бал, архиепископ заключил:

– Так хорошо отвечать может лишь сознательный и никак не отрёкшийся от Бога человек. 

Раскаяние

Леонтий Борноволок проснулся с больной головой, выдул полсамовара крепкого чая со сливками, однако не помогло. Мать робко предложила «нынче в часть не ходить», но Леонтий вспылил:

– И кто же я буду после этого? Да у меня за четыре года ни единого пропуска и «благодарственных» больше всех! Фартовый я!

А и в самом деле: как пожару случиться, Леонтию обязательно будет знак – запнётся левой ногой о порог. Вот и сегодня с утра налетел, только-только не растянулся. И точно: в начале первого по депо понеслось: «Пожар в публичном заведении Гребенюк!».

Леонтий хорошо знал, что в близком соседстве с заведением деревянный флигель Каминского – туда, значит, огонь и пойдёт, там надо будет снять крышу и стропила. «Только бы не припоздать!» – и на выезде из депо Леонтий, сделав знак вознице, ловко вскочил на козлы,  весь подался вперёд – лошади понеслись, и ворота разом перевернулись в глазах Леонтия, а булыжник, припиравший левую створку, оказался совсем рядом с глазами…

В газетах писали потом, что публичное заведение Гребенюк сгорело вместе с обстановкой, а вот флигель Каминского удалось отстоять. Пожарные действовали деловито и слаженно, но успели бы больше, когда бы не заминка на выезде. 

Леонтий остался  жив, хоть и сильно расшиб себе голову. Мать плакала, а пожарные успокаивали её – они и правда верили, что всё будет по-прежнему. Но сам Леонтий считал, что Господь от него отвернулся: «Эх, не надо мне было таскаться в тот публичный дом – не было бы и наказания!».

Только голодовка!

«Пожаров нынче меньше, чем в прошлые годы, а вот «пожар» в духовном ведомстве, боюсь, только лишь разгорается, – писал помощник присяжного поверенного Георгий Прокопьевич Устюжанинов в маленький европейский городок, где брал лечебные ванны  его шеф Иван Семёнович Фатеев. – Что до Общества охотников, то Фиссу явно несдобровать: его выходку будут разбирать  на Совете». Устюжанинов  задумался о быстротечности времени и о том, что «сегодня» уже мало похоже на «вчера». В самом деле: разве стал бы он ещё год назад рекомендовать собственным доверителям объявлять голодовку, а сегодня доказывает, что другого выхода просто нет. 

То, что происходит сейчас, есть (страшно сказать) самое настоящее беззаконие: иркутский фотограф Келлерман, господин весьма почтенного возраста, четвёртый месяц в тюрьме без какого-либо обвинения. На его телеграммы ни одна из инстанций не отвечает, следователи  не вызывают и никаких объяснений не дают! В ещё худшем положении гласный городской думы, председатель иркутского сиротского суда Концевич, пятый месяц содержащийся в Александровской каторжной тюрьме.  На днях он начинает голодовку и к нему присоединяются ещё около 30 заключённых.

Никакой политики!

Эх, дождаться бы поскорее Ивана Семёновича да отъехать в Томск  – там,  на Магистратской улице, 15, частный поверенный Иосиф  Герцольд открыл контору по искам к Сибирской железной дороге. Вот уж где никакой политики, а исключительно лишь претензии по отправке и сохранности грузов, утрате трудоспособности и прочее. Прежде, покуда «чугунка» была на военном положении, и спросить с неё было решительно невозможно, но с 13 мая дорога официально передана в ведение Министерства путей сообщения, а это – добрый знак. Не случайно ведь на всех станциях вывешена депеша от генерала Ренненкампфа, признающего, что порядок на Сибирской железной полностью восстановлен. Ещё немного – и всё окончательно успокоится, и можно будет отправиться, наконец, в Томск. Конечно, лучше бы поехать прямо сейчас, пока контора Герцольда ещё нуждается в помощниках, но как нарушить данное Фатееву слово, да и рекомендательное письмо от него ещё надобно заслужить. 

«А ещё хотел сообщить Вам, любезный Иван Семёнович, что на весь город у нас остался только один нотариус, да и от того сбежали все опытные служащие. Отставку нотариуса Томашевского ещё можно было предположить, но  недавнее самоубийство Колотилова стало для меня полной неожиданностью – возможно, потому, что сам я никогда не садился за карточный стол и не знаю, что такое потерять в один вечер пятьдесят тысяч рублей. Говорят, и начальник станции Усолье, г-н Валды, из-за долга взял казённые деньги и скрылся, бросив семью. Недавно его арестовали, и теперь в гостиных только и говорят, что о казнокрадах-железнодорожниках. Право, что за охота судить по принадлежности к корпорации! К примеру, начальник станции Выдрино Соколовский совершенно иного «покроя», нежели Валды. В качестве доказательства прилагаю его письмо в газету «Сибирское обозрение».

«Вывожу заключение, что это – взятка»

«Милостивый государь господин редактор! 18 мая на станции Выдрино я получил конверт, поданный мне крестьянином Кулавским со словами: «Это вам письмо от подрядчика по поставке столбов Маркина». Зайдя в контору и распечатав пакет, я нашёл там 25 рублей безо всяких объяснений, за что сие послание. Так как г-н Маркин мне ничего не должен и я с ним ничего общего не имел, вывожу заключение, что это не что иное, как взятка. Как не принадлежащие мне и, видимо, лишние для г-на Маркина,  эти деньги препровождаю  к вам с просьбой передать голодающим по вашему усмотрению».

Вложив заметку в конверт для Ивана Семёновича, Устюжанинов немного подумал и решил описать ещё анекдот, случившийся с городской управой.

Вот такая «головизна»!

Волею обстоятельств исполняя обязанности городского головы, член управы А.А. Юзефович надумал войти в городскую историю с парадного, так сказать, хода. С этой целью было проведено через думу решение об издании галереи иркутских городских глав за последнее 25-летие, выделены деньги. Но в спешке (настоящий городской голова должен был вот-вот объявиться) дело вышло из-под контроля. 

Всю работу управа дала на откуп некоему господину, который и посмеялся над ней,  а всего более – над возжелавшим славы Юзефовичем. Дерзкий автор изобразил  его более чем в десяти «картинах», и в каждой безжалостно вышутил всем известную слабость Александра Андреевича к атрибуту власти городского головы – нагрудной цепи. К примеру, на одном из «полотен» его можно было увидеть купающимся на Ушаковке – в костюме Адама, но с цепью в руке; на другом он приковал себя к банной полке; третье представляло  Юзефовича на рыбалке следящим не за удочкой, а за цепью. Наконец, был сюжет под названием «Гласные пытаются силой отнять у Александра Андреевича его цепь».

«После этакой «галереи», любезный Иван Семёнович, уже не удивляюсь, что автор издания назвал его «Скорбным листом», а Юзефовича, словно бы в оговорку, – «головизной». Что же лично до меня, то охотно подписался бы под картинкой, на которой «наш Александр Андреевич» изображён с совершенно прозрачною головой, и в ней можно прочесть: «Батюшки мои! А ну как скоро снимут военное положение!».

Автор благодарит за предоставленный материал сотрудников отделов историко-культурного наследия, краеведческой работы и библиографии областной библиотеки имени И.И. Молчанова-Сибирского.