Мир после потопа 

Рабочий день 32-летней иркутской художницы Юлии Ружниковой нельзя оценить с помощью стандартов офисного планктона или заводских трудяг. Он проходит в стенах мастерской, на которых не найдёшь календарей, планов или графиков работ. Сама её хозяйка признаётся, что в днях недели и числах месяца она не очень ориентируется. 

В помещении прохладно и пахнет красками. По всей серой прямоугольной комнате расклеены рисунки из книги «Codex seraphinianus» – «странных и необычных представлений животных, растений и адских воплощений из глубин сознания натуралиста/антинатуралиста Луиджи Серафини» – и несколько неоконченных картин. Окна завешаны яркой тканью, за которой виден двор и мельтешащие время от времени ноги прохожих: мастерская находится в подвале. 

Юлия сидит за столом и рисует. Картина в своём названии, вероятно, будет иметь слово «садовник», говорит она. «Садовников» у художницы была целая серия, но все, кроме одного, погибли в потопе, который случился в мастерской прошлым летом после затяжных дождей (потопов в мастерской, кстати, тоже было уже несколько). Единственный сохранившийся «Садовник» был подарен поэту Анатолию Кобенкову. Он помогал организовать первую персональную выставку Юлии Ружниковой в 2004 году. 

– Однажды Кобенков узнал себя в одном из изображений – там был нарисован садовник, курящий трубку из чертополоха, – рассказала художница. – Потом он всячески выражал желание приобрести эту картину, и я подарила её. Хотя вообще я очень мало картин дарю. Разве только на благотворительность и близким людям. 

Юлия Ружникова встаёт из-за стола и подходит к мольберту с ещё одним незавершённым полотном – «Молоко любимой женщины». На тумбочке рядом стоит бутылка из-под одноимённого вина. Художница берёт кисть, обмакивает в тёмную краску и касается полотна – сейчас она делает так для крутящегося рядом фотографа «Иркутского репортёра», но уверяет, что и в обычные дни работает над несколькими картинами одновременно, подходя к той из них, о которой появились идеи. 

– Лев Толстой говорил, что герои его произведений часто ему не подчиняются. Случается так, что сюжет вашей картины тоже разворачивается самостоятельно? 

– Всегда так! Это вообще процесс стихийный. Бывает, что начинаешь картину рисовать, а она говорит: «Меня зовут так-то, у меня будет брат, сестра, муж, жена, любовница». А случается, что нарисуешь картинку, она стоит и стоит, а ты ходишь и думаешь: «Ну как тебя зовут, скажи мне?». И вот живёт она у меня годами без названия, а потом приходит человек и говорит: «Ой, так это же «Летучая мышь среди маков»!». Это значит, что картина нашла своего хозяина. Так что картины сами выбирают, когда и с кем им разговаривать, это ещё Фаина Раневская заметила. Я считаю, если картина молчит, значит, время откровений ещё не пришло.

– Есть у вас картины, которые вы ни за что не продадите? 

– Нет, у меня ни одной такой нет. Я легко расстаюсь. Пока ты рисуешь картину, ты её любишь, нянчишь, ругаешься с ней, миришься. Потом, когда она нарисована, она тебе не принадлежит, и очень хочется отдать её тому, кому она принесёт немного удовольствия. Когда расстаёшься с картиной, ничего, кроме лёгкой грусти, не испытываешь. Картины – как письма, которые ты должен передать адресату.

Юлия подходит к уже третьей по счёту картине – «Estrella», и начинает дорисовывать её. Во время движения руки с кистью задирается рукав её платья и на плече становится видна татуировка в виде солнца. 

– Это мы в студенчестве практиковались друг на друге, – улыбается художница. – Причём договорённость была такая: тот, кому делают тату, до последнего не знает её содержания.

– И что же нарисовали вы? 

– Ой, я не буду говорить, это неприлично. Впрочем, человек, которому я сделала тату, до сих пор ею доволен: считает, что она приносит удачу в отношениях с девушками. 

Семья художников 

Рабочий день Юлии Ружниковой начинается ближе к вечеру. Как говорит она сама, «чисто по биологическим причинам».

– Вечером я себя лучше чувствую и даже слышу лучше, – поясняет художница. – Утро для меня – это раскачка, хотя встаю я рано. Но стараюсь работать после обеда.

– Поэтому вы интервью на послеобеденное время назначили? 

Юлия Ружникова предпочитает писать несколько картин одновременно

– Ну да. Я вообще все встречи и рабочие процессы назначаю на после обеда. А с утра занимаюсь всякими домашними делами, которые должна делать любая женщина. 

– А другие дополнительные условия для создания рабочей обстановки нужны? 

– Нет, вы знаете, у меня маленькая дочка, очень весёлый и активный ребёнок, поэтому я умею работать в любой обстановке. Мне кажется, если человек – профессионал, вдохновение должно быть его работой. Не важно, художник он или кто-то иной. 

– Ваш свёкор Александр Муравьёв и муж Тихон Муравьёв – художники. Общение с ними как-то влияет на ваше творчество? Вы даёте друг другу советы, делитесь идеями? 

– То, что все мы художники, скорее просто удобно, потому что не приходится объясняться по поводу того, что ты делаешь и зачем. Но идеями мы не делимся – мы настолько разные художники, что иногда даже сложно друг другу на пальцах объяснить, что ты задумал. Да и нужно ли? Я пробовала спрашивать у мужа советы, но он говорит, что не может разгадать логику моей работы, а потому опасается лезть с советами. 

– А работать над картинами в одной мастерской не приходилось? Это удобнее или сложнее? 

– Было время, мы работали вместе. Но художники – они же интроверты. Это музыкантам нужна компания. А художнику лучше одному. 

– Настроение ваших картин меняется в зависимости от жизненного периода, в который они были написаны? 

– Я очень спокойный человек, у меня в жизни нет запоев, потрясений, громких скандалов и безобразных историй. Те, кто видел меня на протяжении 10 лет, говорят, что я меняюсь, но стержень остаётся. Так и с картинами. 

– А творческие кризисы случаются? 

– Кризисов нет, но после того как мою мастерскую прошлым летом затопило и под водой погибла практически готовая выставка, полгода не было желания работать – только над иллюстрациями к книгам по заказам. Сейчас наконец у меня снова появилось желание писать для себя. 

– Вы не думаете восстановить испорченные картины?

– Наверное, я не захочу их восстановить такими, какими они были. Хотя к их темам я, конечно, вернусь. И выставку сделать всё-таки хочется. 

Труд для удовольствия

Рабочий день Юлии Ружниковой начинается тогда, когда ей захочется. А может и не начинаться вовсе, тоже по её желанию.

– Я могу устроить себе выходной когда угодно, – говорит она. – С утра встать и подумать: сегодня выходной. Делаю так не очень часто, но, наверное, чаще, чем это позволяют себе люди со стандартным рабочим графиком. 

– Вы трудоголик или в отдыхе вам приходится себя контролировать, чтобы не расслабляться надолго?

– Все считают, что я трудоголик, но я ленивый человек, поэтому надолго расслабляться мне нельзя. Если я рисую, то только ради собственного удовольствия, и доставлять себе это удовольствие я могу очень долго.

– То есть у вас нет ни одной картины, которая была написана через силу? 

– Нет. Я думаю, что это вредно для здоровья. Хотя часто пишу на заказ, мне, наверное, везёт с людьми. Обычно заказчики приходят ко мне и говорят: «Я хочу у тебя купить что-нибудь». Я говорю, что у меня ничего нет, уже всё купили. Тогда меня просят: «Может, ты нарисуешь что-то специально для меня? Удиви меня, пожалуйста!». И всё – остальное я думаю сама. В этом есть какой-то сюрприз, а люди – те же дети, они любят сюрпризы и неожиданности. 

– Не случалось так: вы что-то нарисовали, а заказчику не понравилось?

– Нет, мне и в этом везло. 

– В основном ваши работы покупаются не иркутянами. Вы не чувствуете себя в родном городе невостребованной?

– Работы тут действительно немного. Это, может, специфика провинциального города. Впрочем, картины покупают и здесь, правда, часто увозят.

Я люблю Иркутск, и если перееду отсюда, это будет чистой случайностью. Байкал люблю, особенно Ольхон. Это потрясающее по энергетике место, где избавляешься от ненужных мыслей и эмоций. Я не вижу большой разницы в том, где находиться. Я не амбициозный человек и не рвусь, например, в Москву. К слову, я вообще не выезжала за пределы области в течение 20 лет. Сейчас, может, соберусь на отдых – в Черногорию или Сербию. Я ощущаю какое-то родство в культуре, и мне бы очень хотелось посетить там святые православные места. 

Маленькая фея 

Рабочий день Юлии Ружниковой в первую очередь зависит не от её заказчиков, а от её ребёнка. Таисии сейчас три с половиной года, и вокруг неё крутится весь мир семьи художников. 

– У вас с мужем свободный график, который вы самостоятельно формируете, а как между вами распределяются домашние обязанности? Приходится подстраивать графики друг под друга?

«Те, кто видел меня на протяжении 10 лет, говорят, что я меняюсь, но стержень остаётся»

– Ну конечно, у нас же доча. Договариваемся, что кто-то её отводит в садик, кто-то забирает, кто-то сегодня с ней сидит, а кто-то завтра. Мы абсолютно совпадаем с мужем по биологическим часам: ему тоже удобнее всего работать во второй половине дня, поэтому обоим приходится идти на компромисс. На самом деле я быстро работаю, но обязанности мамы иногда тормозят весь процесс. Бывает, заказчик ставит жёсткие рамки: допустим, на оформление книжки «Артамошка Лузин» мне давалось всего три недели: на чтение, обдумывание, рисование. Было тяжело, особенно потому, что ребёнок тогда болел. Приходилось работать по ночам. Но я уже и не представляю себе жизни и работы без Таисии. Мне кажется, что дочка у меня была всегда, настолько плотно она заполнила собой мой мир.

– Дочка вашей работой интересуется? Наверное, краски и кисточки – её любимые игрушки? 

– Ну да. Маленькая была, ей нравилось пирамидки из банок с красками составлять. Но рисовать она не любит (правда, говорят, и Брюллов в детстве не любил рисовать). Хотя рисует для своего возраста хорошо, к собственному творчеству относится критично. Говорит: «Мама, у меня не получается так красиво, как у тебя». 

– То есть вы для неё эталон?

– В какой-то степени да. Хотя подражание касается, к счастью, не рисования, а, например, манеры одеваться. Но главный авторитет в этом деле – фея из её любимого сериала «Волшебницы Винкс». Она себя ассоциирует со Стелой Винкс – такой кареглазой блондинкой. Так что дома мы ходим исключительно в коротких юбках, короне и с волшебным скипетром.

– Многие родители считают, что те мультики, которые сейчас показывают по телевизору, несравнимы со старыми советскими мультфильмами, более добрыми и развивающими детей. Вы придерживаетесь такого же мнения? 

– Я не совсем так считаю. Думаю, что в современной мультипликации есть свои плюсы: в ней больше мобильности, более свободный взгляд на жизнь, который не ограничивает ребёнка, больше фантазии. Я не говорю за все мультики – допустим, мне сериал «Винкс» не очень нравится. Из современной мультипликации мне больше всего импонирует Миядзаки. Он бесспорный лидер, правда? И дочь его обожает. «Мой сосед Тотторо» – это её кумир. 

Многие из шедевров советской мультипликации, конечно, нами тоже просмотрены. А вообще подбором фильмотеки у нас занимается папа. Он отовсюду достаёт разные мультфильмы, приносит домой, а потом мы их смотрим всей семьёй.

– В три года дети начинают придумывать забавные истории, задавать родителям интересные вопросы. Таисия уже удивляла вас чем-нибудь? 

– Да, Таисия сочиняет просто чудесные сказки. Это в основном собирательные образы из прочитанного и увиденного, но с совершенно захватывающими сюжетами. Ведь дети значения многих слов не понимают, и когда используют их, получается очень неожиданно. А вообще она меня каждый день удивляет своими вопросами или аргументами. Может попросить: «Мамочка, понеси меня на ручках!». Я говорю: «Доча, ты уже большая». А она отвечает: «Вот когда ты будешь маленькая и старенькая, я тебя буду носить!». Дети – они вообще как коробка с сюрпризом. 

Сейчас у Таисии романтический период, она увлекается сказками про принцесс и принцев, а недавно смотрела мультик про Красавицу и Чудовище. После этого подошла и спросила: «Мамочка, скажи, пожалуйста, а когда вы с папой встретились, у вас была любовь?». Сама она долгое время была влюблена в Шрэка. Видимо, нашла в нём какую-то нетрадиционную красоту и обаяние. Сказала мне: «Мама, я тут подумала и решила, что выйду замуж за Шрэка!». Я говорю: «Доченька, у него же уже есть жена и трое детей». А она надулась и отвечает: «Замуж, замуж – всё это глупо и смешно!». 

Книжный человек 

Рабочий день Юлии Ружниковой проходит не только с кистью и красками в руках, но и с литературой перед глазами. Художница больше пяти лет занимается созданием иллюстраций к книгам. 

– Я книжный человек, – говорит она. – Хорошо чувствую литературу. Мне нравится книжное пространство, нравится в нём находиться. Не могу сказать, что я не люблю большеформатную живопись, но книжная графика для меня как отдушина.

Первая вышедшая в свет работа оформителя Юлии Ружниковой – иллюстрации к повести Гавриила Кунгурова «Артамошка Лузин», переизданной газетой «Восточно-Сибирская правда». А за оформление сборника публицистики Александра Гимельштейна «Замечания из жизни» автор книги окрестил Ружникову своим соавтором. 

– На самом деле проиллюстрированных мною книг больше, но они пока «в столе», – признаётся художница. – Возникли разные сложные ситуации с их изданием, о которых я не хочу говорить. 

– Получается, работаете за бесплатно?

– Ну, в этом случае по большей части да. Хотя, конечно, какая-то доля трудов оплачивается. Но я думаю, что книги ждут своего часа. Просто так никогда ничего не бывает, и образы, созданные там, найдут своё отражение. Иллюстрации в этих книгах – это самостоятельные графические произведения, малоформатная графика, которую я использую потом, некоторые темы развиваю даже в живописи.

– Работа над оформлением книг намного отличается от работы над большеформатной живописью? 

– Она вообще не отличается от другого процесса изображения чего-либо. Художник должен уметь организовать любое пространство. Считаю, что рисовать надо не натуру, а по поводу натуры, это касается и книг. А современная иллюстрация должна расширять восприятие книги. Просто читаешь произведение, потом откладываешь его, какое-то время осмысляешь. А дальше начинаешь рисовать. Как правило, самые удачные иллюстрации выходят в тот момент, когда уже не имеешь в голове никаких мыслей. Иногда образы к книге рождаются во время её чтения, иногда чуть позже. Иногда даже раньше – как вышло с портретом Александра Владимировича (Гимельштейна. – «Иркутский репортёр»), который находится на обложке его книги. Это было первое, что я к ней нарисовала. На тот момент Александра Владимировича я видела всего два раза в жизни, но у него настолько яркая внешность, что мне было легко её изобразить. Потом я уже закончила книжку, но всё не знала, куда его портрет поставить. Вначале он шёл вовнутрь, а потом как-то вылез на обложку. И тут мне показался недостаточно игровым, даже несмотря на то, что в волосах и бороде были нарисованы газетные буквы. Так у портрета появилось пенсне, а потом бабочка-пчёлка на шее. 

– То есть это не аллюзия на Чехова? 

– А вы думаете, это Чехов? Нет, это Гимельштейн!

– Формат иллюстрации вы выбираете сами или он подробно обговаривается с автором книги или издательством? 

– В случае с «Артамошкой Лузиным» был заданный формат. А с «Замечаниями из жизни» у меня была полная свобода действий, даже в том, что касается сроков. Издатель тогда пытался задать какие-то рамки, но Александр Владимирович сказал: «Не торопитесь», за что я ему признательна, конечно. Без рамок работать гораздо удобнее. Самому задавать пространство книги. 

– А за результат не боитесь? Это ведь даже не одна картина, а целая книга. 

– Нет, не боюсь. Страх в творчестве не нужен. Наверное, автор уже всё сказал, когда написал эту книгу. И если он будет кардинально вмешиваться в процесс работы художника, то может повредить самому себе. 

– Вы позволяете себе привередничать в выборе книг, которые будете оформлять, или считаете, что объект работы не выбирают?

– Бывает, и привередничаю. Хотя я считаю, что художнику должно быть всё равно, какая книга перед ним. Уважать её надо независимо от личных пристрастий. И нет такой книги, которую нельзя проиллюстрировать. Вообще я люблю трудные задачи, они особенно интересны. Например, когда издатель Ольга Евгеньевна Арбатская предложила мне проиллюстрировать публицистику, это было неожиданно и безумно интересно. За что ей отдельное спасибо.

– У вас нет желания самой написать книгу и оформить её?

– Наверное, все люди пишут стихи, а некоторые даже прозу, и у меня был такой период после школы, когда я чуть не поступила на филфак. Я писала стихи, и что-то даже хотели публиковать. Да, у меня же сборник был! Не печатный, конечно, а самодельный, но проиллюстрированный. Это было в 90-х годах, там были такие трогательные детские моменты. Но сейчас к своим литературным потугам я серьёзно не отношусь. Считаю, что больше сделаю как художник.

– На ваш взгляд, современным книгам хватает иллюстраций? 

– Меня радуют многие современные книги для детей, а вот книги для взрослых мало иллюстрируются. У нас почему-то считается, что если книга проиллюстрирована, это подарочное издание, которое стоит больших денег. А вообще я думаю, что взрослая литература – как проза, так и стихи, – это мой конёк. Я делаю это запросто, и мне нравится.