Он уже служил на станции Домна под Читой, когда началась война. Родом – крестьянин из Черниговской области, с семи классов работал в колхозе. А как исполнилось 20 лет, завербовался на ремонт Петровско-Забайкальской железной дороги. Оттуда и был призван в армию в Читу. Помнит, как гудели над головой бомбардировщики, отправлявшиеся на Халхин-Гол. «Наша авиация тогда шла скорее в поддержку, основной удар японцам нанесли пехота и танковые части, – говорит он. – Но тут, в Чите, заправляли самолёты. Навешают им бомбы – и снова туда, к японцам». Каких-то два-три месяца в 1941-м ему оставалось до демобилизации. Он уже мечтал, как поедет домой, в Черниговскую область. И не знал, что до дома ещё целых шесть лет. А где-то в Зиме заканчивала девятый класс Рая, девушка с огромными чёрными глазами. И конечно, ничего она не слышала о телеграфисте и механике штаба 28-й авиадивизии Васе Зинченко. Но скоро война их познакомила. 

«Связисты, шаг вперёд!»

В июне 41-го дивизия Василия Зинченко была в летнем лагере на станции Отпор. И вдруг всех спешно отправили «на старые квартиры». «Только прибыли в Домну, команда: «Не выходить из вагонов!» – вспоминает ветеран.– Самолёты наши тут же снялись и улетели на запад. А нашу роту связи выстроили перед вагоном. И команда: «Чьи фамилии назову – выйти из строя!». Всего десять человек. И я в их числе. Шофёры, механики, телеграфисты и радисты. Нас – в казарму, остальных – на запад. Потом, писали товарищи по роте связи, попали они под Ленинград». 

Вечером 21 июня зашёл на теле-граф полковник Лебедев: «Ребята, я пойду домой, если меня к аппарату будут вызывать, звоните мне». Ночь, тишина, напарник уснул рядом на раскладушке. А Василий – дежурный у аппарата. И вот слышит звоночек: «Динь-динь-динь!». Включил аппарат, а спарщик вскочил и сразу к телефону. Вбежал запыхавшийся полковник. А у Василия в руках лента: «Сегодня в четыре часа без объявления войны…». Так он и оказался первым в дивизии, кто узнал о начале войны. Потянулся машинально к бланку, по инструкции надо было наклеить, а полковник оборвал: «Не надо!». Смотал ленту, сунул в карман, крикнул: «Прощайте, ребята!». И сразу в самолёт, который стоял возле штаба. В пустой дивизии им пришлось пробыть два-три дня.

Через несколько дней Домна кипела от прибывших эшелонов. Зинченко шёл вдоль вагонов, надо было набрать себе роту: «Связисты, шаг вперёд!». «И вижу – вот стоит мой командир отделения, а рядом радисты мои, которые осенью 40-го демобилизовались, – вспоминает он. – Только зиму и весну дома и побыли, и снова – солдатские сапоги». Но и эта новая старая рота пробыла в Домне около месяца. Тревога, и опять пустота – все товарищи уехали на фронт. Василия снова не взяли. Приказ не объедешь, его оставили учить новобранцев (потом он станет одним из десяти лучших младших командиров, готовивших связистов для фронта). Домна была мощной тыловой «подпиткой» для советских войск. Прежде всего воздушных. А Василий Зинченко учил связистов. Во второй призыв уже стали попадаться девушки. 

Многие из них сами рвались на фронт. Как зиминская Раечка. Окончив девятый класс железнодорожной средней школы, она 25 августа прибежала к директору: «Подпишите справку для райвоенкомата!». Подписал. И вот она в Чите. 18-летняя курсантка-связистка 12-го полка радиосвязи. «Ой, как мы сильно просились: «Отпустите нас из Читы на запад!» – вспоминает она. – Но нам всё время отказывали. Ну что там, на фронте, было делать девчонкам-то? Но мы так обижались. Кричали даже!». Но не судьба. И, может, к лучшему, потому что, попади Рая в 41-м году на фронт, не было бы на свете её пяти правнуков. «Двойнятам» Игорю и Ярославу исполнился только годик, и прабабушку с прадедом они ещё не видели. У Раисы Абрамовны и сейчас очень яркие, удивительные глаза. Какой красивой она была тогда! На фото девчонки  в пилотках, гимнастёрках, год 1943-44-й. «Это я с подружками, там ни завивки, ни краски никакой не надо было, и так красавицы», – Раиса Зинченко улыбается. Девчонок в дивизии звали «слухачами». «Поступает сигнал при дежурстве на радиостанции, что где-то на границе неспокойно. Получаю, передаю руководству в штаб. «Тити-та-тити-та» – вот так каждый день». А в 1942 году она стала радистом отделения 46-й роты связи, где теперь служил и Василий Зинченко. Вечером в дивизии были танцы. Там они и встретились. Правда, роман, только-только набиравший силу, пришлось оборвать. Раю перевели в старшие радисты батальона аэродромного обслуживания. А Василий остался в 46-й роте связи. Ему ещё предстояло пройти Хинган. Когда началась война с Японией, дивизию направили в Монголию.

«У кого водка была – пили»

«Дорога на Хингане была очень плохой – по сопкам, между сопками, – рассказывает он. – В отдельных местах скалы были метров сто, может, двести высотой». И в этой скале вырублена дорога шириной в одну машину. Машина идёт – одно колесо по дороге, другое в обрыв свешивается. И танки шли точно так же. А японцы по дороге оставляли «кукушек» – снайперов, которые маскировались в ветвях деревьев. «Мы, связисты, ехали на фургонах с лошадьми. В каждом фургоне – аппаратура и человек десять связистов. И тут – выстрел! Одна лошадь в параконке, что шла впереди нас, запрыгала, забесновалась. И вся упряжка вместе с фургоном – в обрыв. Только-только солдаты успели выскочить. Наши – сразу прочёсывать лес, и поймали этого снайпера-«кукушку». Солдаты его окружили, давай кричать: «Япона! Япона! Япона капут!». 

Японцы, как вспоминает Василий Зинченко, русских бойцов, конечно, поразили. Некоторые прямо в окопах снимали одежду и делали себе харакири. «Нам показывали таких солдат, – рассказывает он. – У меня на глазах, конечно, никто живот себе не резал, но мёртвых, с вывороченными кишками, я видел. Хотя таких преданных сыновей своей страны было немного, всё-таки люди хотели жить». Он шёл по полузаброшенному Ванемяо, где закончилась его война. На спине – портативная рация на ремнях, надо было устанавливать связь. Мимо гнали японцев – им предстоял долгий плен, стройки в русских городах от Владивостока до Иркутска. Многие, так и не увидев вновь Японии, умрут в России. Зато китайцы кричали от радости, увидев русские погоны». Рядом – товарищи-связисты с катушками на спинах растягивают провода между советскими штабами. Впрочем, растягивать уже нет особого смысла. В Ванемяо они пробудут только десять дней. И наступит Победа. «У кого водка была – пили, у кого не было – и так были как пьяные, – смеётся Василий Зинченко. – Стреляли, обнимались, целовались. Мы все фляжки, у кого спирт был, собрали. Такая вот у нас Победа была – кусок хлеба, консервы и спирт». А потом дивизию отправили в Монголию, а оттуда – в Читу. И 14 мая они с Раей поженились. Рая уехала из Читы на год раньше – девчонок демобилизовывали сразу. И тут же поступила на Иркутские юридические курсы. «Страшно учиться хотелось!» – говорит она. А командир роты старший лейтенант Василий Зинченко вернулся в Иркутск в 1946-м. 

Как Банников телефон ставил

А дальше началась совсем другая жизнь. Старший радиотелеграфист Раиса Зинченко уже в 1947 году стала и.о. народного судьи второго участка Нагорного района Иркутска. А Василий Зинченко так и остался в связи. Когда Раиса стала народным судьёй в Черемхове, он там работал заместителем начальника связи по технической части. Потом было Усолье, где Зинченко возглавил узел связи, а из Усолья уехал в Иркутск в дирекцию радиотрансляционных сетей. А в 60-е годы, когда жена уже успела окончить заочно юридический институт и уйти в адвокатуру («нравилось мне людей защищать»), он стал начальником городской телефонной связи Иркутска. Эти десять лет с  Зинченко для Иркутской ГТС стали «золотым веком». «Когда я пришёл, в Иркутске было всего около 10 тысяч номеров. А знаете, сколько людей хотели домой телефон? Тысячи! А ёмкости-то нет. Тогда у меня был приёмный день два раза в неделю. По сорок человек приходило с заявлениями. Как откажешь, кто-то спокойно уйдёт, а кто-то проклинает на чём свет стоит». Когда построили Торговый комплекс, то 14 телефонов просто «изъяли» у других торговых организаций Иркутска. 

Вот в эти времена на ГТС пришло одно письмо, которое, как утверждает Василий Зинченко, и стало причиной массовой телефонизации Иркутска. «Поступило мне заявление – установить телефон одной гражданке. Заявление как заявление, ничего особенного, – рассказывает он. – Только смотрю – приложено ходатайство. Не от кого-нибудь, а от первого секретаря обкома партии Николая Банникова». Что такое первый секретарь обкома? Ну, фигура, равная нынешнему губернатору, если не выше. «А гражданка – то ли знакомая, то ли приближённая Банникова, – рассказывает он. – Я вижу, дом не кабелированный. И написал: «Установить телефон возможности нет». Мне звонит помощник Банникова со словами: «Вы рискуете должностью!». А меня тоже азарт взял: «Что я могу сделать? Столбы ставить по городу?». Вызывают нас на бюро обкома. И предложение – давайте снимем Зинченко. Я сказал: «Ну, снимете Зинченко, поставите Петрова. Что он вам сделает? Пойдёт провода тянуть? На ГТС ни одного свободного номера нет». И тут же дал им план строительства АТС по всему Иркутску. Посмотрели они, меня не сняли, а станции стали строить одну за другой. Вот вам и легенда, хотите – верьте, хотите – нет». 

Василию Зинченко идёт 92-й год. Его супруге – 86 лет. На её свадьбе в 45-м не было ни фаты, ни белого платья. Всё имущество Раисы тогда составляла гимнастёрка, юбочка, сапоги. «Карточки у нас тогда были, – говорит Василий Зинченко. – Собрали в кучу, что у кого есть. Я пошёл в столовую, договорился со старшим поваром. Он выдал мне сухой паёк. Богатый стол получился – колбаса, ветчина, рыбные консервы, хлеба по 600 граммов на человека, весь дневной паёк, всё собрали. Друзья пришли, хорошая свадьба была, весёлая». 

Приходите к этим людям в один из майских дней. Поздравьте. Они будут праздновать не только 65-летие Победы, но ещё и свадьбу. Железную.