Есть большой и достойный подвижнический цех – музейщики и архивисты. Они заслуживают глубочайшего людского почтения как люди, действительно кладущие своё здоровье и жизнь на всеобщее благо. Вместе с искусствоведами этот крест несут тысячи историков, представителей умного и весёлого племени, к которому имею честь принадлежать и я, уж простите за невольную похвальбу. Тем печальнее то, о чём я хочу сказать, и снова – вслух.

Возможно, впервые в жизни я не согласен со своими коллегами, хоть и уважительно склоняю голову перед их миссией, бессребреничеством и служением. 

Это о разгоревшийся дискуссии о возвращении церковных ценностей Русской православной церкви. Не просто ропщут, а громко возражают специалисты музейного дела против инициативы правительства по частичной церковной реституции. Их аргументы понятны и в конечном счёте сводятся к обоснованному опасению, что возвращённые из подготовленных, обеспечивающих температурные и другие режимы хранения музейных хранилищ экспонаты будут безвозвратно загублены. 

Кроме того, вот типичное мнение музейщиков : «Следом за РПЦ о своём желании вернуть себе духовные ценности могут заявить представители других конфессий. Но ведь музеи для того и существуют, чтобы наше общее культурное наследие не стало достоянием отдельных групп».

Директор Эрмитажа Михаил Пиотровский негодует, уже даже без привычной осторожности: «Церкви в России грабили много раз. Если государство хочет возместить грех, а это именно грех – церкви именно разграблялись, то это надо делать не за счёт музеев». 

В общем-то не в восторге и руководитель Росохранкультуры Александр Кибовский: «Должна быть создана экспертная группа, в которую войдут представители государства, Церкви и музейного сообщества. В каждом конкретном случае она должна будет отдельно решать, насколько безопасно передавать имущество во владение Церкви, и контролировать весь процесс до мелочей».

И всё же за чей счёт может быть возмещён грех ограбления, если награбленное осталось в государственных музеях? 

Хочется привести дворовую аналогию. У вас спёрли дедушкин канделябр. Вор продал изделие барыге на соседней улице и пошёл за следующим канделябром примерно по тому же адресу. Вы приходите к скупщику с безусловными доказательствами того, что это ваша вещь. Он вас, как водится, посылает. Тогда вы приходите с милиционером – и правда и канделябр за вами.

Заметьте, это всего лишь канделябр. Он, конечно, принадлежит вашей семье, но, уж если честно, и дедушка его не очень ценил, и предметом чистой и светлой любви и почитания эта бранзулетка никогда в вашем доме не была. 

А здесь, мягко говоря, другая история. То есть изначально она похожа и отличается только масштабами. Имущество РПЦ было к 1917 году обильно и велико и представляло собой крупнейшую недвижимость, материальные ценности и… ценности духовные, которые имели, однако, и денежное выражение. Заметим, Московский патриархат как религиозный и административный институт не прервал своё существование ни на минуту как при большевиках, так и после них. То есть вопрос о том, кто хозяин изъятого имущества, не стоит. Владелец тот же самый, что и в 17-м году, без наследников, преемников и прочих дискуссионных обстоятельств. 

И вот тут наступает серьёзное отличие от примера с запылённым канделябром. Для православных христиан огромная доля захваченного государством имущества имеет духовное, сакральное значение. Пусть мы, невоцерковлённые люди, не можем ощутить эту боль до конца, но понять-то способны, что это рана на теле Церкви и в душах верующих? 

Я не считаю, что клерикалам всюду должны в нашей стране расстилать ковровые дорожки. Вера должна быть нешумной, тогда и миссия обретает смысл. И нынешняя моя позиция свободна от авторитета и желаний РПЦ, как и любой другой конфессии. Просто меня, как и каждого, учили в детстве папа с мамой: «Брать чужое – нехорошо». А если почему-то оно тебе попало в руки – положи на место!

Государство, кроме прочего, плохой хозяин. И трудно возразить Патриарху Кириллу, заметившему: «Вот и сегодня, когда мы иногда слышим, что не нужно Церкви возвращать храмы и монастыри, что Церковь их не сохранит, — невольно хочется спросить: а почему же государство не сохранило?».

Но и плохо, и хорошо, однако и большевики, и их, во многом, отрицатели – современные государственники это имущество именно «хранили». Чужое имущество. Его нужно вернуть. Без разговоров. Без криков. Да и без покаяния, этого никто не требует. 

Да, возможно, Церковь эти ценности не убережёт. Но это её ценности. И это её дело.