Грохот льдин успокаивал

Весна в этом году выдалась очень ранняя; что ни день, приходили
известия о подломившемся льде, забравшем то прачку у проруби, то
дачников, поехавших «открывать сезон».  Поэтому сон истолкован был
вполне однозначно: товарищу прокурора  следует опасаться воды.

Чтобы успокоить супругу, Леонид Александрович обещал отказаться от
обычных вояжей с одного берега Ангары на другой – и в самом деле два дня
не отрывался от бумаг. На третий, за карточной партией  в Общественном
собрании, он краем уха услышал, что скарлатина  в Иркутске грозит взять
размер эпидемии, но большого значения этому не придал. А когда вернулся
домой, с удивлением обнаружил, что ни в прихожей, ни в гостиной никого
нет. Во всём доме стояла какая-то странная тишина, лишь из детской
доносились приглушённые звуки.

Соня Марколля скончалась вечером 14 марта. Леонид Александрович
заперся у себя в кабинете и в три последующие дня на все вопросы отвечал
одно и то же: «Роковой удар».  Даже и «благодарность  начальникам,
товарищам и знакомым, изъявившим сочувствие супруге и мне и проводившим
до могилы нашу злосчастную дочь» писал кто-то из прокурорских.

Простились с Соней в полдень

17-го, а в ночь на 18 марта Ангара совершенно очистилась ото льда.
Леонид Александрович после кладбища почти сразу уснул, но с наступлением
сумерек вышел из дома  и так стремительно скрылся из виду, что дворник
на все расспросы и сказать ничего не смог.

Отыскали Марколлю уже на берегу, укутали в шубу, усадили на
извозчика. Он не сопротивлялся, только  всё оглядывался  и вслушивался –
грохот льдин, налетающих друг на друга, странным образом успокаивал
его. И уже засыпая, он повторял, что теперь, очистившись ото льда,
Ангара непременно свернёт к ним на Мыльниковскую и Соня спустит на воду
аккуратный кораблик…

До утра жена не отходила от него. Страх за Леонида Александровича
вывел её из оцепенения, и горе чуть отступило. На рассвете,
распорядившись о чае, она велела позвать Варю и вместе с нею прошла в
Сонину комнату.

Отсыхали, как листья

В свои неполные восемнадцать Варя дважды видела смерть, и оба раза та
зачаровывала её: умершие ещё не были стары, не болели и как бы просто
выпадали из жизни, разглядев за чертой её что-то очень важное  для себя.
В выражении их странно мёртвых лиц Варенька находила именно такое,
заинтересованное выражение.

В уездном Балаганске, где она прожила от рождения до тринадцати лет, к
смерти относились спокойно, сокрушались только лишь о кормильцах, а 
ребятишки «отсыхали», как лишние  листья на вечно зелёном дереве, и
память о них была коротка. А сейчас Варя видела настоящее горе – и кого:
товарища прокурора, государственного человека, какого в Балаганске и
представить нельзя!

К Марколлям Варя попала почти случайно: в этом семействе была верная,
опытная, но немолодая горничная, и в помощь ей решено было взять
подгорничную, но кандидатки отпадали одна за другой. Уже думали
отказаться от этой затеи, как подвернулась «барышня-крестьянка», на
редкость развитая и способная.

Курс складских наук

В потомках ссыльных (отца Варенька не успела запомнить, знала только,
что он «гордый поляк») всегда крылся какой-нибудь сюрприз, и «порода»,
раньше или позже, начинала о себе говорить. Варя даже среди своих
считалась «странненькой», но летом у неё был свой уголок за огромным
кустом черёмухи, а зимы она все почти проживала в Иркутске, у старшей
сестры, бывшей замужем за сторожем огромных файнберговских складов.  И
все дни её проходили на огромном дворе, где до позднего вечера не
прекращалось движение: из многочисленных кладовых увозили сахар,
крупчатку, табак, одновременно разгружая подводы с новыми товарами,
что-то перевешивая, отмечая в толстых приказчичьих книгах. Тут же
пересказывались и последние новости, а порой объявлялся какой-нибудь
«исторический» человек, умевший рассмешить целый двор или изрядно
напугать «трактовыми рассказами». Часто на дворе оставались обрывки
газет, уже послуживших упаковкой, и в особо холодные или просто
дождливые дни Варенька их читала и перечитывала, а потом рассказывала и
пересказывала, да так «чудно», что сестра с мужем всегда долго смеялись.

Для прогимназии Варя была уже переростком, да и деньги, копившиеся
сестрой шесть лет, предназначались   «на какой-нибудь домик», чтобы
съехать наконец из складской сторожки. А Варе здесь нравилось, и она с
удовольствием проходила  «курс складских наук»,  учась быстро считать,
ничего не записывая, с двух-трёх взглядов распознавать, кто «настоящий
человек», а кто – плут и обманщик. Опытные приказчики удивлялись ей, но 
при этом говорили, что «не женское оно дело, сподручнее бы научиться
чего-нибудь шить». Кстати, это один из приказчиков наткнулся на
объявление о подгорничной и решительно посоветовал «определиться к
большим людям».

Рай – короткое слово

Смотрины сначала не заладились: горничная Марколлей с полувзгляда
забраковала  Варю, и тем бы и кончилось, если б Соня, хозяйская дочь, не
вбежала в гостиную. Так, в одночасье, Варя стала  «девушкой при
маленькой барышне».

С ней Соня охотнее занималась немецким и французским, а уж танцы и
тем более интереснее было учить вдвоём. Но всего больше маленькая
Марколля  полюбила чтение вслух – её книжки Варя читала с упоением,
будто в первый раз. Так оно и было на самом деле, и теперь всё
пропущенное детское нагоняло её, будто к крохотному паровозику
прикрепляли и прикрепляли вагоны, гружённые игрушками, десертами,
иностранными словами, семейными кукольными спектаклями и настоящими
детскими праздниками, о которых Варвара и представления не имела. Иногда
ей казалось, что нового слишком много и какой-нибудь из вагончиков, не
приведи Господь, оторвётся… Но всё кончилась вечером 14 марта, когда
Сонечке положили пятаки на глаза. А когда Леонид Александрович потерялся
и все искали его, разделившись по улицам, Варенька вдруг подумала, что
тут какая-то очень большая несправедливость, что на самом-то деле это
она должна была умереть, ведь по ней бы никто так не убивался.

Погоня

Дня через два после похорон Варю отпустили к сестре –  на «каникулы».
В складском дворе все обсуждали дерзкую кражу, случившуюся  ещё 13
марта. В тот день Варя заглянула к сестре, но в сторожке  и без неё было
тесно – родня, приехавшая из деревни, отпивалась с дороги чаем. Муж
сестры тоже взял себе кружку, а Варю  поставил у ворот – «малость
приглядеть, ежели там чего». Оба  приказчика находились в дальнем конце
двора, где перевешивали свиные туши, и только-только Варя подумала, не
позвать ли кого из приказчиков, как у ворот остановились четыре телеги.
На каждой сидело по парню, и Варя точно могла сказать, что никогда их
здесь прежде не видела. Однако держались они очень уверенно и сразу
направились к сахарной кладовой. Там был сложный замок, с секретом, но
на этот раз двери открылись мгновенно – Варенька невольно восхитилась,
подскочила посмотреть и увидела, как один из парней  прячет в сено
коротенький ломик.

Она присела, старательно развязала и завязала шнурок на ботинке («от
Марколлей»), потом  рассеянно оглядела весы и пошла себе, не спеша, к
воротам. Но едва лишь скрылась за гружёной подводой, быстро-быстро
побежала к сторожке.

Зять, сидевший у самовара, выслушал, помолчал и спросил, неизвестно к
кому обращаясь:

– А приказчики где? Если чего, то приказчики бы  заметили, – и
остался сидеть.

Зато сестра, ни слова не проронив, выскочила на крыльцо, на ходу
завязывая платок. Варенька – за ней!

Телеги с сахаром выезжали уже со двора, гружённые доверху. Приказчики
так и не вернулись ещё, и Варенька, краем глаза взглянув на сестру,
догадалась, что они будут делать.

Едва телеги повернули на Ивановскую, они взяли извозчика и очень
скоро нагнали воров. Но не объявились, а, смешавшись с толпой, пошли
следом, вплоть до торгового заведения Тинина на Большой Русиновской, 17,
где подводы  остановились. Оставив Варю за старым деревом, сестра
быстро отыскала хозяина и предупредила, что сахар – краденый. Затем
чёрным ходом вышла на соседнюю улицу, а  спустя полчаса уже стояла во
дворе с полицейскими из четвёртой части.  

В следующем номере «Сибирского обозрения» эту историю описали
подробно, но – со слов сторожа, который и вышел тут главным героем.
Варенька удивилась, а сестра её нет – лишь улыбнулась грустно.

Медленное возвращение

Вечером к Марколлям пришли четверо сослуживцев Леонида
Александровича. И с порога  начали уводить от мучительной для хозяев
темы. Рассказали, что местная фирма «Мазут» и фирма Нобеля ожидают
прибытия керосина, который давно уж в пути, но никак не доходит, и цены
никак не опускаются ниже 12–15 копеек за фунт. Сообщили, что последнее
заседание думы началось с продовольственного вопроса – потому  что
главное управление железных дорог сочло город вполне обеспеченным и
решило не отправлять сюда больше товаров, вплоть до полной очистки путей
от застоявшихся грузов.

Леонид Александрович слушал рассеянно, чаю вовсе не пил, однако,
чувствуя неловкость перед гостями, послал Варю за письмами брата из
Владивостока. А тот писал, что на японской части Сахалина идёт усиленная
колонизация, готовятся к открытию  многочисленные рыбозаводы. В Южной
Маньчжурии японцы полностью восстановили железнодорожное сообщение, к
началу мая обещают  обновить Дальний, а вслед за этим укрепить
Порт-Артур.

После чтения писем все как-то замолчали; наконец, один из гостей,
спохватившись, подсыпал «горчицы», язвительно сообщив, что начальник
иркутского губернского жандармского управления Кременецкий недавно
произведён в полковники – досрочно и исключительно за особое рвение.

– В изыскании революционеров, даже там, где их вовсе  не может быть, –
подхватил другой гость. – Вы слышали, господа: в управлении
Забайкальской дороги вышел циркуляр, запрещающий инженерам вступать в
любые союзы? Иркутская тюрьма забита «политическими», везде полная
антисанитария, и не только врачебный инспектор, но и сам прокурор
окружного суда бессилен что-либо изменить – не правда ли, Леонид
Александрович?

Марколля дёрнул головой, порываясь что-то сказать, но так и не
произнёс ни звука. Но его собеседник ничуть не смутился и продолжал:

– Совершенно разделяю Вашу точку зрения, Леонид Александрович!
Со-вер-шен-но. Да у Вас, как я погляжу, чай остыл – не угодно ли
приказать свежего? – и минут пять спустя  товарищ прокурора уже пил чай
из любимого подстаканника.

Сначала он почувствовал вкус лимона, а потом его запах, а потом
удивился, какого он яркого жёлтого цвета. А потом он увидел лица
товарищей, глядевших на него, будто он был стеклянный и мог разбиться от
неверного слова.

Леонид Александрович и растрогался, и смутился, и отправил Варю
узнать насчёт ужина. И даже заметил, что у неё заплаканные глаза.

А ещё лучше – химчистку купить!

В этот вечер, сидя с Варей в гостиной на маленьком диванчике,
горничная прошептала:

– Надо же понимать, что теперь Вы  и вовсе не у дел – девушка при
бывшей барышне! Вам следует уйти самой, не ставя хозяев в неловкое 
положение.

Ах, знай Варенька разные языки, нанялась бы сопровождать за границу
какую-нибудь семью! Или стала б домашней учительницей у детей
какого-нибудь инженера, в большой квартире  с шёлковой мебелью,
зеркальными шкафами и дубовым резным буфетом  с четырьмя   сервизами на
12 персон.

Сестра требует, чтобы Варя пошла в модную мастерскую Uarsovienne
госпожи Яблуковской на Большой, но стать корсажницей или закройщицей, а
потом выйти замуж за рабочего каких-нибудь мастерских Варе вовсе не
хочется. Ах, купить бы пишущую машину «Ремингтон» – и брать работу на
дом! А ещё лучше взять мастерскую химчистки на углу Ланинской и
Фадейшинской. В газете написано, что она приносит дохода по 300 рублей
каждый месяц, а продаётся совсем дёшево – оттого, что хозяева спешно
уезжают из города. Самое же главное, что с химчисткой вполне управляются
женщины, и Василий мог бы по-прежнему сторожить. А они с сестрой,
поставив дело, стали бы брать уроки танцев у господина Люзинского, в
прошлом артиста  Императорских театров. А также принялись бы ходить на
уроки  дикции и декламации к артистке Лесковой, ученице Московского
Художественного театра. Варя живо представила, как она отвечает урок,
вскочила с дивана – и едва не сбила кухарку с подносом в руках. Кухарка
охнула, а горничная прошипела: «Сегодня я не буду беспокоить хозяйку, но
завтра непременно доложу!».

Ласточкины прилетели!

Назавтра в гостиных обсуждали телеграмму начальника штаба Сибирского
военного округа генерала Бобыря. В ней сообщалось, что местность от
разъезда Панкова до станции Выдрино, с прилегающими населёнными
пунктами, выделяется как временное генерал-губернаторство охранной
полосы железной дороги. Временным генерал-губернатором назначается
генерал-майор Ласточкин.

[dme:cats/]17 марта он выехал из Омска в Иркутск, делая остановки на станциях со
штаб-квартирами начальников жандармских управлений и начальников
батальонов и рот охраны железной дороги. 26 марта Ласточкин прибыл в
Иркутск и в тот же день побывал в управлении Забайкальской железной
дороги. А вечером его принимали у Хлыновских. Было несколько человек из
судейских, в том числе и товарищ прокурора Марголля.

Прощаясь, Ласточкин посетовал, что жена с переездами осталась без
хорошей прислуги, и Леонид Александрович очень кстати вспомнил о Варе.

Кухарка, провожая, сунула ей кулёк со сладкими пирожками. Гувернантка
скупо улыбнулась, но добавила вполне искренне:

– Да, без крыльев в дом генерал-губернатора всё-таки не взлетишь.

Автор благодарит за предоставленный материал сотрудников отделов историко-культурного наследия, краеведческой работы и библиографии областной библиотеки имени И.И. Молчанова-Сибирского.