Йосси Тавор родился на территории бывшего Советского Союза, вырос в
украинском городке Черновцы, учился в консерватории в Горьком, а в
Израиле оказался в 1971 году. Тогда же начался его путь в журналистику,
который, по словам Тавора, «был совершенно случаен».

– В Израиль я приехал  в качестве скрипача, – сообщил Йосси Тавор
студентам Иркутского госуниверситета в начале лекции. – Однажды ко мне
пришёл мой товарищ и сказал: «У тебя приятный голос, ты должен работать
на радио». Я очень удивился, но понял, почему девушки так любили слушать
мои истории, – тут дипломат сделал паузу, пока люди в аудитории
посмеялись. – Друг привёл меня на радио, я сдал экзамен… и меня не
приняли! – Снова пауза. – Но замечательная женщина, главный редактор
радиообозрения, сказала мне: «Ничего, приходи ко мне и поработай просто
так». Это «просто так» затянулось недели на две: я приходил, читал,
перечитывал, она мне расставляла ударения. И через две недели я пришёл
устраиваться снова. Тут уж все удивились, как же меня не взяли раньше – я
уже был со стажем.

Около четырёх лет я проработал диктором русского отдела Израильского
радио и после этого решил: хватит читать чужие материалы, надо создавать
свои. Параллельно учился в музыкальной академии и начал писать о
музыке, театре, балете, опере. Писал об этом где-то десять лет – до 1982
года. А в 82-м у нас был конкурс на главного редактора политического
отдела обозрения, я пошёл и выиграл его.  Фактически по сегодняшний день
я ношу это славное звание, хотя политического обозрения уже нет. Уже
второй год, как меня «одолжили» с израильского радио для дипломатической
службы в Москве. Основная моя деятельность – ездить по различным
городам, читать лекции об израильской культуре и руководить творческими
программами израильских культурных центров в России и в странах бывшего
СНГ. Таким образом я приехал к вам.

Вне политики

Договориться об интервью с Йосси Тавором было легко. Когда без всяких
предварительных бесед перед его лекцией я попросила о разговоре, он
согласился сразу, с одной оговоркой: «Только без политических вопросов».

– Моя страна, увы, постоянно находится на экранах телевизоров и в
заголовках газет, а мне хочется показать россиянам тот Израиль, о
котором не говорят СМИ, – пояснил он. – Каждая страна живёт будничной
жизнью, с маленькими радостями и горестями. Но почему-то мы с вами,
журналисты в первую очередь, выискиваем что-то из ряда вон выходящее.
Мы, как торговцы наркотиками, пытаемся «посадить на иглу» зрителей и
слушателей. Даём всё большую порцию информации, а они всё потребляют и
потребляют и становятся тупее и тупее. И тогда возникает вопрос: кто кем
виляет – собака хвостом или хвост собакой? Потому что мы, журналисты,
начинаем продуцировать, создавать новости. Когда мы говорим об
экономике, разве рассказываем о том, что Израиль быстрее всех стран
Запада вышел из экономического кризиса? Разве говорим о том, как живут
израильские жители районов, которые пострадали от обстрела? Нет – в
первую очередь мы показываем карту обстрела. А нормальная жизнь где? А
театр? А музыка? Именно против этого я восстаю в своих лекциях и
рассказываю о том Израиле, который скрыт от вас. Я хочу показать лица
наших людей, которые любят и радуются. И живут нормальной жизнью.

«Остатки социализма»

Рассказ о «нормальной журналистике» превратился у Йосси Тавора в
экскурс в медийную историю. Вначале он продемонстрировал иркутским
студентам первые полосы газет своей страны, издающихся на иврите. Не
знаю, было ли это совпадением, но все они открывались фотографиями людей
в военной форме. Первая страница либерального издания «Страна», кроме
того, содержала фото Владимира Путина.

– Я раньше и не видел, что здесь есть Владимир Владимирович, – сказал
журналист. – Вообще события из России занимают серьёзное место на
страницах наших газет, потому что в Израиле живёт более миллиона
человек, для которых Россия остаётся местом, откуда они приехали.

Русскоязычную прессу лектор назвал «удивительнейшим явлением в
израильской журналистике».  По словам Тавора, она ведёт своё
существование в стране с 50 – 60-х годов, с газеты «Наша страна».
«Газета была партийной, серьёзной – такой и умерла, потому что у нас
давно нет цензуры политической и последние 20 – 25 лет нет цензуры», –
говорит журналист.

– Конкурентом «Нашей страны» была «Трибуна». Газету издавал человек
по фамилии Амариллис. И конечно, чтобы издание было более
привлекательным, он сделал его желтоватеньким. Русские сразу же обозвали
его «Аморалис». Издание существовало недолго. А вот газета «Вести»
возникла в 80–90-е годы и была очень-очень хорошей. Там сидел цвет
российской журналистики, приехавший в Израиль, который собрал вокруг
себя известный правозащитник Эдуард Кузнецов. Последние 10 лет после
ухода Кузнецова там сменилось много редакторов, но эта газета тиражами и
попыткой быть актуальной, а не перепечатывать чужие материалы заставила
израильскую прессу прислушиваться к своему мнению.

Телевидение же, хотя Израиль, конечно, передовая страна, возникло у
нас только в 1964 году. Потому что первый глава еврейского государства
Давид Бен-Гурион сказал: «Мы – народ книг, и нечего смотреть идиотский
ящик, потому что он отвлекает нас от чтения!». Этого старика – потому
что его так и называли – «старик», переубедили, только объяснив
необходимость создания учебного телевидения – для расширения кругозора
детей.

Открыть в 1967 году общественный телеканал помогла победа Израиля в
Шестидневной войне. Потому что весь мир говорил о ней и транслировал
арабскую пропаганду, а Израилю даже нечем было ответить! И тогда до
старика дошло: без пропаганды и агитации жить нельзя.

Но вы знаете, в Израиле долгое время не было цветного телевидения!
Хотя у многих стояли цветные телевизоры. Почему? Социализм! Если у
одного человека есть деньги на цветной телевизор, а у другого нет – не
надо обижать более бедного! Поэтому на телевидении стирали цвет и давали
только чёрно-белое изображение. Но еврейский ум не в состоянии
вытерпеть запретов, он изобретателен. И поэтому на эту «стиралку»
изобрели «антистиралку». Каждый поставил её дома, и хотя цвета были не
совсем хорошие, мы смотрели цветное телевидение.

А теперь я хочу поговорить о явлении масс-медиа, которое очень-очень
люблю, – израильском радио. У нас общественное, то есть государственное
радио. Но не правительственное – правительство в Израиле, увы, меняется
почти каждые два года, – а государственное. Оно нередко бывает
оппозиционным, критически настроенным к правительству.

А знаете самую популярную программу израильского радио на арабском
языке? «Врач у микрофона!». Дело в том, что у нас обязательное
медицинское страхование для всего населения и каждый платит процент со
своей зарплаты. Многие арабские жители приезжают лечиться в лучших
израильских клиниках, потому что есть фонды, которые готовы оплатить
прибытие человека из Египта, Сирии, Дубаи. Скажете, остатки социализма?
Может быть! Но я предпочитаю платить много денег и не быть больным.

В начале было слово

– На ваш взгляд, более востребована российская культура в Израиле или
израильская в России?

– Ой, я бы сказал, что российская в Израиле. Хотя мы сегодня можем с
гордостью говорить, что, например, в Санкт-Петербурге был конкурс на
лучших иностранных авторов, и Алекс Эпштейн, израильский писатель,
представлен в нём на первое место. Эдгар Керет занял его в прошлом году.
Переводы других наших писателей, таких как Амос Оз, Меир Шалев, Дина
Дарон, на коммерческой основе издаются в России. Есть интерес к
русскоязычной израильской литературе. Та же самая Дина Рубина, те же
Александр Окунь и Игорь Губерман, которые написали недавно изумительный
путеводитель по Израилю «В стране сионских мудрецов», – они пользуются
спросом. Есть интерес к Израилю, потому что там живут друзья и
родственники.

– А каких авторов русской литературы переводят в Израиле?

– Если мы говорим о современной литературе, то переводят всех.
Пелевина, Акунина, Улицкую, совсем недавно начали Радзинского. Даже
Чингиза Айтматова переводят. Я встречался с переводами поэтов
«серебряного века» – вот совсем недавно вышли Цветаева, Ахматова,
Пастернак. По-новому перевели Мандельштама, «Тёмные аллеи» Бунина,
«Мастера и Маргариту» Булгакова. Делаются новые переводы Чехова. Язык
ведь живёт: он очень гибкий и животрепещущий инструмент, и читатель,
который 30-40 лет назад читал Чехова или Достоевского в переводе,
воспринимает тот перевод как архаику. Кроме того, я  могу сказать, что
мы лучше понимаем русскую литературу. Пётр Криксунов, Дина Марконь,
Аминадав Дикман, Мири Литвак – эти переводчики отличаются от прежних
тем, что жили или подолгу бывали в России и за языком видят и слышат
действительность.

С чего начинается родина

– Какой отклик вы получаете от российских студентов и какие вопросы
их чаще всего интересуют?

– Я думаю, что наиболее часто встречающийся вопрос – это связь между
Россией и Израилем: насколько она крепка. Мне приятно отвечать и
рассказывать об этом. А один из самых замечательных вопросов, который я
получил, был задан совсем недавно. Я был в Казанском институте
психологии педагогического университета. И вдруг женщина, преподаватель,
встала и говорит: «Вы любите свою страну, правда?». Я ответил: «То, что
вы заметили это, меня уже безумно радует».

– Это сложно не заметить.

Мой собеседник довольно смеётся, но через несколько мгновений
становится серьёзным.

– Вообще вопросы из зала всегда зависят от темы беседы и состава
аудитории. Вчера я читал лекцию в Академии музыки и театра в
Красноярске, и вторая часть беседы была посвящена очень сложной и
контраверсальной теме неисполнения музыки Рихарда Вагнера в Израиле. Я
объяснял, почему у нас это произошло, какие эмоциональные силы стоят за
этим решением. Оно было принято не правительством, а самими слушателями.
И связано с Холокостом или катастрофой европейского еврейства, а не
столько с личностью Вагнера. После этой лекции сразу же пошли вопросы о
других табу и о том, как израильское общество реагирует на это явление в
культуре и литературе.

– А как вы относитесь к табу в культуре?

– Отрицательно. Люди должны знать, что происходит, – с тем, чтобы для
себя решить: да или нет. Но есть вещи, которые выше моей логики, моего
рационала. Это на уровне чисто человеческих ощущений. Когда человек,
прошедший гитлеровские концлагеря, или сын такого человека говорит, что
ему физически больно, когда он слышит музыку Рихарда Вагнера, которая
стала символом нацизма, я думаю, ни одно наслаждение не может сравниться
с этой болью. И поэтому давайте оставим это в стороне. Если хоть один
человек страдает, другой на этом страдании не должен получать
удовольствие.

Субъективное мнение

Йосси Тавор помимо всего прочего – выпускник Иерусалимской академии
музыки и танца, ведущий обозреватель израильского радио по вопросам
культуры, автор многочисленных статей, посвящённых израильской
хореографии, музыке, опере и театру, член Союза израильских театральных
критиков, соавтор книги «Девять мер красоты», посвящённой израильской
культуре. В области культуры он признанный эксперт, очевидно влюблённый в
эту сферу. Он готов говорить о ней, наверное, с таким же удовольствием,
с каким он говорит об Израиле. Особенно о музыке.

– В 2007 году вы стояли у истоков проведения первой международной
научно-практической конференции «Чайковский – сын Удмуртии, гений
человечества» в Воткинске.

– Да! Это мой baby! Я действительно считаю, что Воткинск, родина
Чайковского, – место, которое незаслуженно ушло в забвение. Кстати,
знаете, ваш город Иркутск немножко напомнил мне  Воткинск – наличниками
окон, формой домов – это дома, которые сохранились с того изумительного
времени, когда каждой детали придавали большое значение. Когда жилище
должно было быть произведением искусства, отражением души. Какой дом –
такой хозяин. 

А когда вы выезжаете за пределы Воткинска, там такие просторы!
Однажды я поехал из Воткинска в Ижевск в шесть часов утра и видел, как
парит земля. Этот туман над лугами. И я вдруг подумал: человек там жил
восемь лет. Восемь лет складывалась личность Чайковского в Воткинске.
Ведь психологически эти года и сформировали мировоззрение композитора,
его отношение к музыке, к окружающей среде. Этот тот импульс, источник
вдохновения, который питал Чайковского много-много лет. Даже в его
замечательном «Сувенире из Флоренции» мы чувствуем эту русскость, ширь,
необъятность и в то же время тонкую сентиментальность, налёт романтизма.

Я очень рад, что этот фестиваль нам удалось провести. Что несколько
израильтян, участвовавших в нём, в частности, пианист Асаф Зохор,
показали, как можно ощущать музыку Чайковского, пропуская её через своё
сознание, уже «испорченное» Шуманом и Шубертом. Это наш вклад в
интерпретацию Чайковского. К сожалению, человек, который стоял за этим
делом, Эдуард Семёнович Гордон, погиб в несчастном случае, и я очень
боюсь, что с энтузиазмом такого размера уйдёт и фестиваль, но место в
любом случае сохранится и будет говорить о себе.

– Вы с таким увлечением говорили о Чайковском, наверное, это ваш
любимый композитор?

– Я честно признаюсь, говорить о любимом композиторе – всё равно что
рассуждать, кто дороже, мама или папа. Я очень люблю Чайковского, но мне
сложно выбирать. Был период, когда мне даже приходилось защищать
Чайковского в России и в Израиле от нападок за его сентиментальность,
излишнюю эмоциональность, романтизм. Дело в том, что Чайковский –
наверное, самое яркое отражение русского мышления, а не только русской
души. Он, наверное, больше всего соответствует этой надломленности русского менталитета того времени. Я не
говорю о его гомосексуализме – это все очень любят подчёркивать. Меня
интересует раздвоенность личности. Его ведь очень поздно признали.
Многие тогда говорили: «Ай, его не будут помнить». Те же самые вещи
говорили о Мусоргском. А это два самых крупных композитора, которые
остались в истории русской музыки.

– Музыкальная критика, которой вы занимаетесь, требует субъективизма.
Как скоро вы стали на него претендовать и публика позволила вам делать
это?

– Смотрите, дело в том, что у меня был наставник. Он, к сожалению,
уже ушёл от нас – это дирижёр Юрий Аранович. Я до сих пор помню нашу
беседу – в 1974 или 1975 году, когда я только начал свой путь и, как
все, с очень-очень большим нежеланием говорил: «Так я считаю». В частной
беседе с ним я высказывал какие-то соображения, а он всегда отвечал:
«Как интересно!». Представляете, величина мирового класса, главный
дирижёр Гюрцених-оркестра в Кёльне и Королевского симфонического
оркестра Стокгольма, говорит тебе «интересно»! Ты сам начинаешь себе
верить. И в один прекрасный день я пришёл к нему и рассказывал об
исполнении Высокой мессы Баха. Он мне посоветовал: «Напиши об этом». Я
написал и принёс ему свой опус, он прочитал и спросил: «А где всё, что
ты говорил?». Я ответил: «Ну это же только я так вижу». И тогда он
сказал мне: «Так только это и интересно». И на каком-то этапе я начинал
понимать: то, что интересует широкого слушателя, – это твоё субъективное
мнение.