Были времена, когда письма в редакцию отправляли по почте и приходили они нам мешками. А в праздники добавлялись ещё бандероли и посылки; мы потом писали кучу писем с благодарностями… Хорошо, что тогда не было Дня святого Валентина. 

А сейчас есть. Мы его совсем недавно отметили. Трепыхались на февральском ветру надувные кисельного цвета сердца. Писк и популярные песни неслись из животиков мягких игрушек. В весёлой толчее, пожалуй, больше ребятишек, чем взрослых. Все они поголовно влюблены?  Ответ: скорее, как и взрослые, в шопинг. А что делать, ведь кроме «валентинок», фарфоровых, шоколадных, гипсовых сердечек, день всеобщей влюблённости больше ничего не предлагает. Не лучше ли вернуть ребятишкам тот праздник, который был у них в это время столетие назад, – Ярмарку-свистунью? Всё для детей – клоуны, качели, карусели, любые игрушки. 

А влюблённые отмечали бы этот праздник на свой лад. Почему бы без «третьего лишнего» – телевизора не вспоминать в этот день великих влюблённых? Сколько их на свете, точно никто не знает. Каждое время приносит свои удивительные love story. У меня тоже есть одна. 

Об этом человеке писали у нас многие журналисты. О его преданности делу защиты си-бирской тайги. О том, как он разводил в ней бобров. Об удивительной дружбе с братьями меньшими. Он и сам писал об этом в своих книгах. 

В северное село, где жил Константин Дмитриевич Янковский, я приехала рождественской ночью. Только от снега и светло на безлюдных улицах. В какой дом стучаться? Все дома слепые, с закрытыми ставнями. И вдруг свет в окне – огни новогодней ёлки. Конечно, он живёт здесь. И я увидела всё своими глазами: и бревенчатый дом с дикими яблоньками в палисаднике, и его седобородого хозяина, и вольеры для диких зверей во дворе. Их, попавших в беду, выхаживал Константин Дмитриевич. И у дикого гуся, и у соболя, и у изюбрёнка – у каждого было своё имя. Но чаще всего их ласково звали сынками. 

К своим воспитанникам – студентам, приезжавшим на практику, – Константин Дмитриевич тоже всегда обращался: «сынок». Им, названным сыновьям, и оставил он, уходя, свой семейный архив: письма, дневники, фотографии. И мне в Иркутск пришла бандероль. С одной из фотографий сияла чёрными глазами красавица в белоснежных мехах. На обороте пишущей машинкой выстукано: «Моя Полярная королева. Год 1920». Великолепные эти песцы спорили тогда с белизной эвенкийских снегов. Мчалась по ним оленья упряжка. А в нартах рядом с молодым Янковским – она, его жена, Елена – Полярная королева. Та, что полвека была с ним, делила нелёгкую мужскую работу. Та, что ждала его с великой войны. Дождалась, раненного, и долгие годы выхаживала. И в тайге не раз спасала от лютого зверя и верной гибели.

Ей он посвящал свои книги, называл её именем речки. Однажды на одной из них открылся Янковскому сияющий на солнце хрустальный мост. Он не почудился – это было месторождение горного хрусталя. И на геологической карте появилось название хрустального чуда – «Еленина шивера»*.Такие подарки, не ожидая приуроченного к дате срока, выбирает любовь. О той любви и её героях я и написала эту сказку. 

* Шивера – речной перекат, порог