Какой пассаж!

Быстрым взглядом окинув собравшихся, судья с удивлением обнаружил, что нет ни одного из присяжных поверенных. Кажется, это был первый случай в его практике, и Владимир Галактионович, несколько смешавшись, взял паузу. К счастью, она вышла короткой: дверь распахнулась, и в проёме показался огромный коричневый портфель, а вслед за ним и хозяин – присяжный поверенный В.В. Косенко.

Он с порога заявил, что только-только получил документы из Красноярска и поэтому просит перенести рассмотрение дела – недели на три, не меньше.

– При чём же тут Вы, если интересы города Красноярска по этому делу представляет господин Фатеев?

– Помилуйте! Он для этого не имеет решительно никакой возможности – по причине ареста.

Публика ещё не осмыслила сказанного, как поднялся представитель ответчика и объявил, что по той же самой причине сегодня отсутствует и присяжный поверенный Орнштейн.

К уголовникам их!

Процесс был отложен на две недели, но, откровенно говоря, у Владимира Галактионовича не было уже ни малейшей уверенности, что и Косенко к тому времени не окажется в тюремном замке. Вместе с 700 другими юристами, педагогами, докторами и священниками, признанными опасными для режима. И последующие события лишь укрепили его опасения: Илья Михайлович Камов, преподаватель Иркутского промышленного училища и добрый знакомый Владимира Галактионовича, в одночасье оказался отстранённым от должности и высланным за пределы губернии на всё время военного положения. А приятельницу жены арестовали по анонимному доносу и прямо с семейного торжества поместили в общую камеру, где кроме таких, как она, «политических» сидели 20 уголовниц. Родные стали хлопотать о замене тюремного заключения штрафом в 3 тысячи рублей, но их прошение было решительно отклонено. Мало того, немолодой и болезненной женщине теперь предстоял перевод в Александровскую тюрьму, где и горячая пища-то не каждый день.

В несколько лучшем положении оказались арестованные железнодорожники: начальник Забайкальской дороги распорядился переправлять их зарплату непосредственно в тюрьмы. Правда, частный поверенный при Иркутском окружном суде Николай Никитьевич Вершинин по этому поводу иронизировал:

– Кто и где в «отсидке» – это Бог весть, и никакие кассиры искать не возьмутся.

Лучший способ помочь себе и другим

Впрочем, и он умилился, узнав, что местное педагогическое общество навело справки обо всех своих арестованных и теперь собирало продовольственные посылки. Но в глубине души Вершинин всё же носил твёрдое убеждение, что лучший способ помочь себе и другим – завести частного поверенного. И регулярно помещал в иркутских газетах объявление, что принимает по делам ежедневно от 9 до 11 часов утра и от 4 до 7 часов вечера в своей квартире по ул. Графа Кутайсова, 62.

Слывя в общем уравновешенным человеком, Николай Никитьевич натурально выходил из себя, когда выигрышное дело проваливалось из-за самонадеянности недалёкого обывателя. Взять хотя бы того же Степана Акимова, железнодорожного рабочего, получившего несколько лет назад увечье на лесозаготовках. Для того чтобы не стать инвалидом, ему требовалась срочная операция, но уездный доктор не захотел брать ответственность и направил Степана в Иркутск. Здесь же возмутились, что несложная операция перекладывается на столь высоких профессионалов, и препроводили Акимова обратно. Кончилось тем, что начальство предложило Степану просто перейти в сторожа, а месяцев через десять уволило.

Когда страдалец пришёл к Вершинину на консультацию, Николай Никитьевич сразу обнадёжил его, что дело верное, высчитал сумму иска и приготовился хлопотать. Но Акимов неожиданно заявил:

– Коль дело верное, то пошто мне платить-то аблокату – небось, и так разберутся…

Не разобрались. Эксперты от железной дороги в один голос принялись убеждать, что теперь уже трудно определить, что же именно стало причиной увечья, что травма могла быть не производственной, а бытовой. И хотя эксперты со стороны взяли сторону Акимова, сам он так всё запутал бестолковыми «пояснениями» и просьбами «не оставить без последствий», что в конце концов в иске ему было отказано.

Второсортных – на выход?

Раздосадованный, Николай Никитьевич обиженно думал о том, что вот будь он присяжным, а не просто частным поверенным, и Акимов повёл бы себя иначе.

Российская адвокатура той поры включала в себя три категории юристов: присяжных поверенных, частных поверенных и помощников присяжных поверенных. Чтобы стать присяжным, нужно было, во-первых, окончить курс юридических наук, а во-вторых, проработать пять лет помощником присяжного поверенного или же по судебному ведомству. За эти десять лет лицо будущего присяжного обретало выражение должной значительности и теория права вполне укладывалась в голове, местами достаточно плотно. Но мостки к самостоятельной практике прокладывались с трудом и долгое время ещё оставались шаткими. Бывало, что и известные присяжные проигрывали давно практикующим частным поверенным. В таких случаях говорилось нередко, что адвокат вовсе не обязан выигрывать, его обязанность – вести дело, не более. Именно так и заявил Вершинину заносчивый господин по фамилии Птицин, проигравший процесс, и Николай Никитьевич не сдержался:

– Интересно знать, для чего же тогда клиенты дают адвокатам деньги? Проиграть-то дело они сумеют и сами… Нет, я не спорю: мы, частные поверенные, возможно, уступаем всем вам в теории, но зато с клиентами поступаем честнее и приносим им больше пользы, чем вы!

В кругу присяжных придерживались того мнения, что стать частным поверенным не составляет никакого труда: экзамена никакого нет, нужно просто понравиться судейским. Но Вершинин-то знал, каково оно, это судебное усмотрение: бывало, опытнейших юристов, с именем и капиталом, забраковывали, а какой-нибудь одиозной фигуре, не выигравшей ни одного процесса, обеспечивали продвижение. Разумеется, это тут же поднимали на щит, предлагая и вовсе упразднить институт частных поверенных.

За сим угадывалось стремление белой кости адвокатуры повысить стоимость собственных услуг – за счёт снижения конкуренции. Хотя она и так была невысокой: в небольших городах адвокатов вообще не хватало, а в глухих местах их не было вовсе. Зато процветала подпольная «адвокатура», от которой был один только вред.

«Господин Там»

Николай Никитьевич Вершинин, несколько лет боровшийся со своим комплексом «ничтожности образования», к концу 1903 года созрел-таки для того, чтобы стать «великовозрастным студентом». Но война и последовавшая за ней революция закрыли двери лучших вузов – и Вершинин долго не мог с этим смириться. А успокоившись, решил продолжить самообразование.

В сущности, он давно уже располагал разными курсами лекций, но просто следовать им, продвигаясь от простого к сложному, было скучновато, потому обучение шло без всякой системы, но весьма интенсивно и с большим удовольствием.

Обычно новый предмет, или тема, или же новый поворот старой темы просто «падали на голову» – так выражался сам Вершинин после того, как увесистый том цвета мандарина свалился на него с библиотечной полки. Потерев ушибленное место, Николай Никитьевич взглянул на название и невольно усмехнулся – ударило его «Адвокатурой Соединённых Штатов Америки».

С той поры он не только прочёл всё, что мог раздобыть по американскому праву, но и сделался настоящим его поклонником (незаметно для себя) и пропагандистом. В среде иркутских поверенных за ним даже закрепилось прозвище «господин Там». Узнав об этом, Вершинин ничуть не обиделся и от души хохотал, когда на его именинах артистичный коллега представил пародию:

– Там ни для кого не делается исключения, и там никому не отдаётся предпочтения. Там каждый подданный, не стоявший под судом и выдержавший экзамен, может войти в адвокатское сообщество. Там знают, что каждый человек может изучить юридические науки и путём самообразования, ибо там придерживаются мудрого правила, что диплом университета ещё не прибавляет человеку честности и ума. Наконец, там ни суд, ни министр юстиции не могут произвольно допустить или запретить адвокатскую практику!

А надо бы просто выставить иск!

На тех именинах, кстати, и был задан вопрос, волновавший самого Николая Никитьевича:

– А нет ли в планах виновника торжества «прогуляться в Америку»?

Ну, прогуляться или как, а съездить хотелось. Вершинин дальше Воронежа вообще не бывал и всё заграничное представлял весьма и весьма иллюзорно. И чем более отдавался мечтам, тем, как ни странно, жёстче строил линию нападения на процессах. Так что кроме прозвища «господин Там» к нему приклеилось ещё «Гвоздик в облаке».

Однако, как ни старался он, откладывать на путешествие становилось всё трудней: первый послевоенный год для всех выдался скудным. На Забайкальской железной дороге несколько служб ещё не получили январское жалованье. С 1 февраля распустили переселенческий комитет (за неимением у казны денег на содержание), причём служащих даже не рассчитали. В Забайкалье казачество поднималось на голодные бунты, а купленный хлеб гнил в тупиках под Томском. Войсковой атаман Андреев писал ходатайство за ходатайством, отбивал телеграммы, прося всех начальников «не оставить ответом», хотя нужно-то было совсем другое – сразу после перевода дороги на гражданское положение выставить иск. Разумеется, с помощью опытного частного поверенного.

Цензура в отсутствие цензуры

1906 год выдался очень сложным и для владельцев типографий: очередное изменение «Временных правил о печати» перекладывало на них ответственность за… политическое направление печатаемых газет. То есть предпринимателей обязали быть цензорами в условиях, когда цензура официально отменена. В случае же отказа они рисковали лишиться права содержать типографии.

Владельцам газет поправка к «Временным правилам» гарантировала не только крупный штраф, но и тюремное заключение – если только в суде будет доказано, что приостановленное издание выходило под другим названием и через подставное лицо. То есть местом схватки становилась судебная площадка – вот что главное! И издателям, и типографам нужно было объединиться и сделать ставку на очень хорошего, очень опытного поверенного – с этой мыслью и пришёл Николай Никитьевич в редакцию «Сибирского обозрения». С этой мыслью же и ушёл. Господин Манн, издатель и редактор, пустился в длинные рассуждения о том, что изменения «Временных правил» пока только в проекте – а ну как не будут приняты? Конечно, газета напишет о гнусном намерении властей, и читатель оценит такую публикацию по достоинству, но хлопотать прежде времени о туманной судебной перспективе, право, даже и несолидно как-то… Вершинин, не дослушав, поклонился и вышел.

А японцы снова в наших тылах

На квартире его ждал посетитель – ещё недавно агент Забайкальской железной дороги. Оказалось, у него в Култуке была неплохая квартира, лучше той, что досталась ревизору К-скому. В январе, с началом массовых арестов, К-й донёс «куда следует» о «политической неблагонадёжности» – и агента в два счёта уволили «с очищением казённой квартиры в 24 часа и помещением в тюрьму». Когда же началось настоящее разбирательство, то прежде всего послали запрос в жандармское управление – и получили свидетельство полной политической благонадёжности. Агента тотчас выпустили на свободу и предложили помощь в трудоустройстве. Только он решил, что первым делом следует наказать ревизора К-ского за клевету, и в тот же день разыскал Николая Никитьевича – по газетному объявлению.

– Да Вы, батенька, фору дадите и типографу, и издателю, – заметил Вершинин, внимательно его выслушав.

Агент удивлённо приподнялся со стула, но тут же сел – он привык завершать все дела, не отвлекаясь на мелочи.

– Одно плохо, – задумчиво продолжал поверенный, – пока мы строчим доносы друг на друга, японцы укрепляются в самых наших тылах, – он показал на свежий номер «Сибирского обозрения» с объявлением на ломаном русском языке: «Довожу до сведения господ заказчиков, что в прачечной «Ялта» приехал японский мастер. Прошу публику обратить внимание и не оставить своим посещением. Ул. Графа Кутайсова, 10».

Автор благодарит за предоставленный материал сотрудников отделов историко-культурного наследия, краеведческой работы и библиографии областной библиотеки имени И.И. Молчанова-Сибирского.