По зову ли сердца, по долгу ли согласился он на  министерскую должность, оставив факультетские клиники медицинского университета, коллектив которых за те 25 лет, что они были вместе, научился понимать своего главврача с полуслова? Пойдя на такой шаг осенью прошлого, тяжёлого, кризисного года, Гайдаров должен был уже по возложенной на него прямой обязанности определить уязвимое место, воздействуя на которое стало бы возможным улучшить всю систему врачебной помощи в области. Удалось ли «диагностировать» эту болезненную точку? Если да, то какие методы интенсивного «лечения» видятся ему наиболее адекватными поставленной цели?

Выкроив время в плотном графике, министр согласился на эксклюзивное интервью нашей газете, откровенно признавшись в том, что «изначально не был готов сюда идти, но губернатор Дмитрий Мезенцев настоятельно предложил», и он согласился.

– Сейчас не жалею. Я ведь специалист по организации и экономике здравоохранения и призванию своему не изменил. Главврачей лечебных учреждений, какие ни есть в области, хорошо знаю. Реанимировав контакты с коллегами, работающими на периферии, очень быстро вошёл в курс дела и сейчас смотрю на нашу службу здоровья, что называется, «изнутри». Это удобная позиция: видны частности, мимо которых чуждый взгляд скользнул бы равнодушно.

– На чём же прежде всего сосредоточился ваш взгляд – взгляд профессионала и одновременно (вот везение!) человека не со стороны?

– На первичной медико-санитарной помощи. Мы должны так выстроить пирамиду нашей практической медицины, чтобы фельдшерско-акушерские пункты, врачебные лаборатории, участковые больницы стали её основанием. Они должны иметь надёжную связь с «внешним миром», быть оснащены всем, что полагается им по статусу. Потому что именно там медик остаётся один на один с сотнями людей, чьи недуги ему положено «знать в лицо»; именно там должна зарождаться настороженность по поводу социально значимых заболеваний. В конце концов, именно на том глубинном уровне  и формируется здоровье населения.

– По статистике, в нашей области на более чем 528 тысяч сельских жителей приходится  914 таких первичных медицинских учреждений. У них ничего нет: ни транспорта, ни связи, ни оборудования. На такой основе что построишь?

– Это заблуждение, будто «ни у кого ничего нет». Есть, хотя далеко не у всех; есть, хотя, конечно, недостаточно для фундамента, на котором бы сегодня надёжно держалась вся практическая медицина области. От первого, в идеале самого доступного, до её пятого, современного, высокотехнологичного уровня. Но ведь, согласитесь, не медикам в одиночку совершенствовать муниципальное здравоохранение! Сказав «мы должны», я имел в виду наши общие с местной властью усилия. И транспорт, и связь, и удобное помещение – всё это на её, власти, бюджете и совести. Обидно, но приходится всякий раз, будто заново, возвращаться к истине: чем скуднее остаточный принцип не только финансирования, но  и внимания на местах к медицинским учреждениям, тем плачевнее их существование.

– И вы надеетесь каким-то образом «взорвать изнутри» эту костенеющую десятилетиями взаимозависимость? Хотите как-то так изменить формулу хронического неблагополучия, чтобы она, образно говоря, перестала быть синонимом прозябания нашей медицины?

– Способствовать тому, чтобы медицинская помощь даже в самых глухих поселениях стала более качественной, – для этого ничего «взрывать» не надо. Наоборот, необходимо укреплять, делать надёжными или, по крайней мере, предсказуемыми контакты минздрава с администрациями территорий. Договариваться, чтобы искать выход, пусть и из достаточно сложных ситуаций (а в кризис иных обстоятельств и не бывает!), куда разумнее, чем сжигать за собой мосты; такого же мнения придерживается и губернатор области. Глубже вникать во всё, чем сегодня заняты лечебные учреждения первичной медико-санитарной помощи, – это, конечно, в первую очередь обязанность врачебного руководства районов. Но если муниципальной власти действительно небезразлично состояние здоровья людей, живущих на вверенной ей территории, может ли она оставаться безучастной к проблемам «своих» медиков? Кстати, когда на нашей коллегии стоит плановый отчёт главврача того или иного района, то на ней присутствует  мэр или его заместитель: таков сейчас обязательный порядок в минздраве. Потому что так легче слышать и понимать друг друга.

– Можно я выскажу своё мнение по поводу нашей практической медицины? Уверена: если бы не только местные и даже не только региональный бюджеты были к ней более щедры, на многие, даже очень трудные, вопросы легче бы находились ответы…

– Разумеется! Но хочу заметить: даже в самых благополучных странах на медицину средств не хватает. Здравоохранение всегда и везде – на иждивении государств. Богаче государство – инвестиции в здравоохранение щедрее; беднее оно – и финансирование скромнее. Копейку нужно считать и беречь в любом случае. Каким бы жёстким и якобы несовместным с гуманными целями врачевания ни казался этот постулат, но я с ним полностью согласен. Вот посмотрите: консолидированный бюджет регионального здравоохранения на 2010-й такой же нелёгкий, каким был в прошлом году: 12 с половиной миллиардов рублей. Конкретно подведомственным минздраву, то есть областным лечебно-профилактическим учреждениям, отпущено 2 миллиарда 400 тысяч рублей. Финансирование дорогостоящих лекарств и высокотехнологичной медицинской помощи – не ниже, чем в минувшем году. И благодаря личной поддержке губернатора Дмитрия Мезенцева на питание, на медикаменты в стационарах отпущено на 20% больше средств. Не вопрос – много это или мало: как говорится, денег вообще не бывает много. Вопрос в другом – как оптимально распорядиться такими средствами.

– Гайдар Мамедович, никто же не спорит: здравоохранение – сложнейшая и всегда затратная сфера. Но медицина – та отрасль человеческой деятельности, которая зиждется не только на рубле, но и на сопереживании. Смущает, что рубль даже не вытесняет, а замещает собой это естественное для врачевателей чувство.

– Ну хорошо, если бы наше региональное здравоохранение получило на свои нужды в этом году в несколько раз больше, что – не стало бы заботы считать деньги? Я вам так скажу: здравый прагматизм – никакой не антипод гуманности. Наоборот, он – непременное условие трансформации высоких чувств в полезные для пациентов мероприятия. Ну вот, к примеру: обычная  койка в обычном стационаре. Сейчас она «работает на вал». Мы просчитали: это 27% необоснованных госпитализаций. И как одно из следствий, 4,2% неэффективных расходов из отпускаемых практической медицине финансов. Некоторым утешением может послужить лишь констатация того, что в среднем по России процент потерь ещё выше – 4,7. Эти неэффективно использованные сотни миллионов могли бы быть разумно направлены на профилактику в первичное медико-санитарное звено – поликлинику.

Когда-то, в его бытность федеральным министром здравоохранения, Михаил Юрьевич Зурабов высказался в том смысле, что необходимо вводить в стационарах отделения интенсивного лечения, куда пациент должен поступать в острый момент своей болезни. Пять дней на то, чтобы вывести больного из кризисного состояния – иными словами, спасти жизнь. Потом – в обычное больничное отделение, далее – на амбулаторное лечение по месту жительства человека. Но стереотипы сознания очень консервативны: многих шокировал тогда да и сейчас продолжает шокировать такой жёсткий, будто бы холодной рукой расчерченный «график» лечебного процесса. Но, если разобраться, что пациенту полезнее – оказавшись на «общем больничном конвейере», провести в стационаре несколько недель и выписаться без особых улучшений, или благодаря современным интенсивным методам в короткий срок получить эффективный стимул для дальнейшей жизни?

Знаете, сколько сегодня денег уходит у нас на стационарную помощь – главным образом на тот самый «общий больничный конвейер»? Больше половины отпускаемых здравоохранению Приангарья финансов! А реальные интересы пациентов зависят от другой пропорции: поликлиники должны получать больше средств, чем стационары…

– Это наши-то поликлиники, очереди в которых вообще отбивают желание обращаться к ним за помощью? Наши поликлиники, в которых участковый врач далеко не всегда с первого раза осчастливит талончиком на анализ? Наши поликлиники, где, как мне кажется, давно забыли о том, что такое диспансерный учёт по месту жительства «приписанных» к ним людей?

– Да, наши поликлиники! Если мы всерьёз обеспокоены здоровьем граждан, если нас волнуют не только болезни, но и их предупреждение, если мы стремимся к тому, чтобы госпитализация в стационары была обоснованной, а не случайной, – именно на поликлиниках должна лежать основная нагрузка в профилактике, в оказании врачебной помощи. И, согласно этой логике,  именно им, а не стационарам должен доставаться «больший кусок пирога». Хотя, объективно говоря, они не так бедны, как может показаться. Финансируясь по «душевому принципу», наши поликлиники получают деньги на каждого прикреплённого к ним жителя. Но разве все жители одновременно ежемесячно их посещают? А каков счёт «выпадающим в осадок» деньгам? Разве нельзя их использовать в профилактических мероприятиях или, скажем, создавая  стационары на дому, необходимые, прежде всего, пожилым людям?

Моя позиция: поликлиника – основное звено в лечебно-профилактическом процессе. Но она сможет справиться с этой миссией, лишь организовывая стационары на дому и дневного пребывания, центры амбулаторной хирургии, прилично оснащённые рабочие места узких специалистов. Иными словами, всё то, что должно эффективно помогать человеку вне больничных стен. Чтобы сказанное мною сейчас не осталось декларацией, а постепенно обращалось в  явь, необходимы время и политическая воля медицинской власти. Надеюсь, областное министерство здравоохранения, повернувшись лицом к поликлинике, такую волю проявить сможет.

– Готовясь к интервью,  я внимательно прочла сделанный вами на коллегии минздрава доклад о развитии регионального здравоохранения до 2020 года.  В нём конкретизирована не одна лишь идея совершенствования внебольничной помощи. Стратегический план, сверяясь с которым предстоит жить здравоохранению области в наступившем десятилетии, многомерен, каким ему и положено быть. Правда, когда взгляд брошен в будущее на такое расстояние, возникает опасение, что он может оторваться от земли. Но вот мне кажется, что в предлагаемой вами программе прожектёрства нет. Наверное, потому, что в ней перспектива нашей практической медицины рассматривается сквозь призму её сегодняшних очень непростых проблем. И эта «привязка» будущего к реалиям настоящего вызывает доверие.

– Стратегия развития здравоохранения Иркутской области до 2020 года разрабатывалась не единолично; она – плод большого труда всего минздрава, всей кафедры общественного здоровья и здравоохранения Иркутского государственного медицинского университета, а также Иркутского регионального отделения Российского общества врачей – организаторов здравоохранения, учёных иркутских медицинских вузов. В программе, которую поддержал Дмитрий Мезенцев, аккумулированы приведённые к общему знаменателю мнения истинных специалистов – медиков. Поэтому она и выстроена с учётом только реально достижимого в наших условиях. Я же признаюсь лишь в том, что её модель вынашивал давно. Какой-то частицей в ней материализовался и мой врачебный и общественный опыт: четверть века руководства факультетскими клиниками медицинского университета, 15 лет заведования университетской кафедрой…

– Которой недавно исполнилось 50 лет…

– Не 50, а все 85 лет – кафедра общественного здоровья и организации здравоохранения всего на 5 лет младше самого медуниверситета. Но уж разрешите завершить свой «послужной список» – 19 лет депутатских обязанностей. Как вы понимаете, успело за эти десятилетия сформироваться личное представление пусть не об идеальной, но о вполне цивилизованной, отвечающей интересам людей службе здоровья, которой отдаю свою жизнь.

– Как человека, столько лет профессионально и по призванию работающего в здравоохранении, вас ведь не может не волновать вопрос: почему основные показатели, по которым судят о качестве медицинской помощи, у нас в Приангарье хуже, чем у соседей? Потому что соседи богаче? Или в других областях, входящих в состав Сибирского федерального округа, внимательнее  относятся к здоровью жителей?

– Зачем же обобщать? Например, по оказанию высокотехнологичной медицинской помощи мы – одни из лучших в Сибирском федеральном округе, а по некоторым видам – и в России. И не собираемся уступать занятой позиции. Перспективным планом предусмотрены самые современные методики лечения онкологических заболеваний. Чтобы сделать более доступной кардиологическую помощь, в областной клинической больнице планируется организовать отделение хирургического лечения ишемической болезни сердца, что, как понимаете, невозможно без совершенной диагностической и лечебной техники. Я привёл первые пришедшие на ум примеры; перечислять всё, чем оснастилась только за последнее время наша областная медицина благодаря усилиям губернатора области, приоритетному проекту «Здоровье», федеральным и региональным целевым программам, времени не хватит. Напоминая обо всём этом, я вовсе не ухожу от вашего вопроса. Есть много проблем, очень тревожащих меня как обыкновенного человека, как медика и теперь ещё как чиновника, несущего ответственность за здоровье земляков. Давайте остановимся сейчас на двух из них, имя которым ВИЧ и туберкулёз.

По показателям распространённости туберкулёза наша область восьмая из тринадцати в Сибирском федеральном округе. Можно объяснить этот разгул эпидемии влиянием внешней среды: тюрем, колоний на территории Приангарья хватало всегда. Даже сегодня каждый третий выходящий из заключения инфицирован палочкой Коха; освободившись, он исчезает из поля зрения врачей. Можно сетовать на то, что туберкулёз обрёл формы, устойчивые к специфическим лекарствам, и сейчас поддаётся лечению труднее, чем сколько-то лет назад. Но констатация этих обстоятельств никак не оправдывает нашу пассивность в противостоянии опасному социальному недугу.

– Поэтому противотуберкулёзный диспансер в посёлке Усть-Ордынский так долго строится, хотя известно, что в округе уровень эпидемии особенно высок?   

– Почему долго? По плану мы хотим сдать его в этом году. Только ввод ещё одного профильного лечебно-профилактического учреждения не решит всю проблему. У нас в области достаточно разветвлённая сеть противотуберкулёзных филиалов областного диспансера; хватает больничных коек. Знаете, чего недостаёт? Той самой настороженности к социально опасным заболеваниям, о которых я говорил в начале разговора. Профилактика, своевременное выявление на ранних стадиях – вот что может остановить атаку туберкулёза. Никаких сверхсложных или дорогостоящих мер для того, чтобы постепенно переломить ситуацию, не требуется. Достаточно регулярное флюорографическое обследование населения, но оно не проводится.

– Наверное, потому что стационарные флюорографы есть далеко не везде. Я помню такой период, правда, он быстро прошёл, когда даже в самом Иркутске трудно было проверить лёгкие из-за нехватки установок. Что уж говорить о глухой провинции.

– Сейчас передвижных флюорографов достаточно. Мы договорились с мэрами территорий, что по заранее составленным графикам эти передвижные установки будем в 2010 году направлять в самые отдалённые точки.

ВИЧ – такой же, как туберкулёз, пожар. Меры его предупреждения требуют такой же продуманности и систематичности, как противотуберкулёзные. Знаете, на что я обратил внимание? Не во всех муниципальных образованиях Иркутской области есть инфекционные кабинеты, нацеленные на профилактику ВИЧ. Поэтому  в узких коридорах областного центра Анти-СПИД не протолкнуться; люди часами стоят в очередях, чтобы пройти обследование или проконсультироваться со специалистами…

– Извините, Гайдар Мамедович, но как тут не вспомнить о том, что областной центр Анти-СПИД со дня своего открытия ютится на правах приживала в здании областной инфекционной больницы. Сколько возникало и тут же куда-то исчезало проектов хотя бы его переселения в условия, соответствующие серьёзности ситуации! Сколько нервов и сил было потрачено его первым главврачом Надеждой  Афанасьевной Зазнобовой, пытавшейся докричаться с этой проблемой не только до руководителей тогдашнего облздрава, но и до руководителей области! Ничего у неё не получилось. Хватило бы вам настойчивости сдвинуть с места этот «камень»!

– Областной современный центр Анти-СПИД возводится неподалёку от онкодиспансера. Его строительство финансируется  федеральным и областным бюджетами. К концу 2011 года он должен быть открыт. Но повторюсь: против  ВИЧ и туберкулёза нужна, прибегая к военной лексике, глубоко эшелонированная оборона. Вот ради её создания минздравом совместно с комитетом по здравоохранению Законодательного Собрания разработан и на февральской сессии  будет принят в третьем чтении  региональный закон «Об отдельных вопросах здравоохранения в Иркутской области»,  акцентирующий внимание на роли первичного звена в профилактике и своевременном выявлении социально значимых недугов.

– Было бы кому этот да и другие законодательные акты исполнять. Парадокс: Иркутский государственный медицинский университет – один из ведущих на востоке страны, а врачей  не хватает. Как и медработников среднего звена, хотя в Иркутской области 11 медицинских училищ.

– В медицинской статистике есть понятие – «укомплектованность штатами врачей без учёта совместительства». В нашей области показатель этой самой укомплектованности – всего 56% . Казённая формулировка, безликая цифирь, но каким глубоким неблагополучием веет от них! Тяжёлая тема – её не исчерпать в одной, даже очень подробной беседе. Узел, в котором сплелись экономические, социальные, нравственные проблемы, с плеча не разрубить. Меры, предусмотренные программой стратегического развития здравоохранения на ближайшее десятилетие, если их удастся осуществить, смогут изменить положение с кадрами к лучшему. Сейчас же, по истечении всего шести месяцев моего министерского стажа, могу рассказать о первых предпринимаемых минздравом шагах. Мы имеем точный список нынешних  выпускников медицинского университета и медицинских училищ. Шестикурсникам на нашем сайте показали все имеющиеся в области вакансии, они подробно проинформированы о новых правилах заключения четырёхсторонних договоров (министр, ректор, выпускник, муниципальная администрация) при оформлении на работу. Разумеется, на грошовую зарплату, на общежитский быт никто из них не позарится. Главврачи с территорий встречаются с завтрашними врачами и фельдшерами, чтобы загодя обговаривать условия, которые их могут устроить. Интернатура остаётся только в медицинском университете и в институте усовершенствования врачей. То есть там, где есть вузовские кафедры и условия для серьёзной профильной подготовки. Отныне, заканчивая интернатуру, каждый специалист должен зарегистрироваться в минздраве. Без направления, подписанного министром, по свободному, так сказать, выбору теперь вряд ли можно будет устроиться.

– Вы считаете, так можно «привязать» человека к месту?

– Не привязать, а дать ему понять, что он необходим именно там, где должен начаться его профессиональный путь; убедить в том, что верность избранной профессии – не в красивых словах клятвы Гиппократа, а в негромких, но честных поступках. Немаловажен и экономический подтекст: интернатура, после которой высшее медицинское образование считается законченным, стоит немалых денег. Их нужно отработать. Собираешься в «свободный полёт» – плати за обретение врачебной специальности из своего кармана…

– По отношению к молодым специалистам – справедливо, хотя и жёстко. Но пока не на них, а на медиках, чей возраст приближается к пенсионному, держится практическая медицина Иркутской области. К ним, не обременённым славой и наградами, больше бы внимания и уважения со стороны общества…

– …И в первую очередь – со стороны руководителей муниципального, государственного здравоохранения, уточняю я. За каждым заявлением об уходе по собственному желанию, как правило, стоит проблема, о которой должен узнать главврач, прежде чем равнодушно подписывать бумажку и отпускать врача или фельдшера на все четыре стороны, – таким был чуть ли не первый мой приказ как министра. Потому что при таком кадровом дефиците, как у нас, каждый медик должен быть на счету, предполагающем интерес к его личности и уважение к его достоинству…

Беседовала Элла КЛИМОВА, «Восточно-Сибирская правда»