Беседу со студентами и педагогами, заполнившими концертный зал училища, Игорь Бутман вёл со сцены. Он начал с рассказа о себе: после окончания музучилища играл в Ленинградском джазовом клубе Натана Лейтеса и Натана Коппа «Квадрат». В это время познакомился с джазовым мультиинструменталистом Давидом Голощёкиным.

– Когда я в первый раз к нему пришёл, ещё играя в «Квадрате», Голощёкин сказал мне: «Звук у тебя хороший». Я очень обрадовался. А потом он добавил: «У тебя, наверное, трость хорошая». (Тростью называется звукообразующий элемент на саксофоне. – «Конкурент».)

Только через два года джазмен позвал молодого саксофониста к себе на работу. Бутман играл с Голощёкиным почти три года, а затем получил предложение от Олега Лундстрема, перебрался в Москву и ровно год проработал в его оркестре.

– Потом нас оттуда уволили, – Бутман делает ударение на последнем слове. – Как иногородних жителей. Тогда ленинградцы не пользовались в столице таким успехом.

Игорь Бутман вернулся в Ленинград в надежде «пробить себе прописку» и через год снова вырвался в столицу – для работы у Николая Левиновского в группе «Аллегро». А в 1987 году, первый раз женившись, уехал в США.

– Учился в Музыкальном колледже Бёркли у лучших джазовых педагогов Америки по специальностям «концертный саксофонист» и «композитор». Это был незабываемый опыт обучения. Всё очень организованно и продуманно. В 1989 году переехал в Нью-Йорк. Туда со всего мира съезжается потрясающее количество джазовых музыкантов. Поиграл там, а затем волею судьбы вернулся в Россию и теперь играю и живу в Москве.

Позже кто-то поинтересовался, почему Бутман не остался в Америке.

– По семейным обстоятельствам, – ответил музыкант (на родину он вернулся по любви, вернее, из-за любви: во время одной из поездок в Москву познакомился со своей нынешней женой Оксаной, хотел увезти её в Нью-Йорк, но она не получила американской визы. – «Конкурент»). – Честно говоря, вернулся не специально, но очень рад, что так случилось. Когда уезжал, здесь был Советский Союз. И с выездом на гастроли были огромные проблемы. Допустим, ансамбль едет в Германию, а в Югославию через неделю меня не пускают. И кто «настучал», что я играл с американцами, – никто не знает. А когда вернулся, началась такая интересная жизнь. Мы стали ездить. Сейчас тут есть что делать.

«Вот краткое вступление, а все подробности своей жизни рассказать не могу – неудобно», – резюмировал Игорь Бутман. «Чтобы все меньше смущались», он уселся посередине сцены на стульчик и предложил залу задавать любые вопросы. «Можно даже глупые. Хочется спросить – спросите», – разрешил он.

Саксофон против классики

Первым с известным музыкантом решился заговорить парень лет 16 с саксофоном в руках.

– Простой вопрос: вы много классики переиграли? – немного волнуясь, спросил он.

– Очень мало. Хотя в последнее время меня приглашают её играть, не думаю, что делаю это очень хорошо. Зовут потому, что я известный музыкант, – самокритично ответил Бутман, чем вызвал в зале смех. Смех во время встречи вообще звучал часто: маэстро – мастер пошутить. – С классикой у меня связана смешная история о невежественности, которой я, конечно, стыжусь, но из песни слов не выкинешь. Я работал в оркестре Лайонела Хэмптона (знаменитый виртуоз-виброфонист. – «Конкурент»), и мы ездили на гастроли по Европе в автобусе. А сзади меня сидел здоровенный афроамериканец, наш барабанщик. Как-то мы стали с ним спорить о джазе, и в итоге он заявил, что белые украли джаз у афроамериканцев, а я ответил, что это они украли. Завязалась полемика. В качестве одного из аргументов я говорил, что Александр Глазунов написал свой Концерт (Концерт для саксофона с оркестром. – «Конкурент».) ещё в 19 веке, а в нём вообще один джаз. Дискуссия закончилась практически вот так (музыкант изобразил позу боксёра). Он мог меня победить. Но всё обошлось. И уже позже, когда я читал информацию о Концерте, узнал, что Глазунов написал его буквально перед смертью, в 1934 году. То есть уже под влиянием джаза.

В общем, классику я играю очень редко и считаю, что на саксофоне её играть не надо.

После первого ответа возникла небольшая заминка, к которой Бутман, видимо, был готов, потому что начал задавать свой вопрос залу, но его тут же перебили:

– Когда вы обучались, вы «снимали» какие-нибудь «фразы» музыкантов? – поинтересовалась девушка с первого ряда.

– Обязательно. Вначале я «снимал» различные соло. Первым соло, которое я «снял» полностью, был блюз с диска «The Cannonball Adderley Quintet In San Francisco». Блюзы у меня не очень хорошо получались. Ну, у меня вообще тогда ничего хорошо не получалось, но таким образом я немного открыл себе глаза.

Мини-джем-сейшен

Во время беседы Игорь Бутман открыл кейс для саксофона и принялся готовить инструмент к игре. «Этот саксофон мне продал Александр Бриль (известный музыкант, тенор-саксофонист. – «Конкурент»). За недорого. Он считал, что инструмент плохо играет, а я думал, что не может хороший саксофон плохо играть. Помыл его хорошенько, а то по запаху можно было узнать обо всём, чем занимался Бриль в последнее время. И сейчас это отличный саксофон», – рассказал он.

Неожиданно мальчик лет четырёх, сидящий на руках у мамы в первом ряду, громко поинтересовался у музыканта:

– А что это у вас такое?

Бутман, в это время насаживающий на саксофон очередную деталь, ответил анекдотом:  

– Мальчик приходит к учителю, а у того был тяжёлый вечер, – ударом пальцев по горлу саксофонист продемонстрировал, по какой причине вечер был тяжёл. – Учитель говорит: «Смотри, это саксофон. Вот это, – музыкант показал заинтересовавшую мальчишку деталь, – мундштук, эта деталь, изогнутая в виде буквы «S», – эска. Это – основная часть инструмента, корпус. Когда всё соединяешь, получается саксофон. Понял?». «Понял», – отвечает ученик. «Ну, теперь дуй», – говорит учитель. «Куда дуть?». – «Как куда? В магазин».

Бутман не в первый раз сорвал аплодисменты, и осмелевшие ребята стали сыпать вопросами. Мальчишка лет восьми, всё время державший диктофон в вытянутой правой руке, поддерживая её левой, выпалил:

– А сколько всего произведений вы проиграли в своей жизни?

– Ой! – воскликнула одна из педагогов, а зал снова засмеялся.

Бутман ответил серьёзно:

– Вы знаете, я так не считал, но думаю, что прилично.

– А вы добровольно вошли в музыку? – послышался ещё один детский вопрос.

– В принципе, да, мне очень хотелось заниматься. Вначале я желал играть на барабанах, но учитель (не в обиду барабанщикам), сказал: «Зачем тебе это, у тебя же есть слух». А мой отец, кларнетист, мечтал, чтобы я продолжил его дело. К тому же Бенни Гудман (выдающийся джазовый кларнетист, «Король свинга». – «Конкурент») созвучно с Игорем Бутманом. На кларнете играл спустя рукава, а в 15 лет понял, что хочу взяться за саксофон.

– Какое у вас было ощущение, когда вы первый раз вышли на сцену играть перед людьми? – продолжил интервью мальчик.

– У меня есть фотография первого выступления в музыкальной школе. Вот тебе сколько лет? Девять? А мне было примерно 10. И было прекрасное ощущение. Я вышел, сыграл какой-то концерт, и мне очень понравилось, что мне хлопали.

– А вы когда учились, сколько времени занимались? – спросил голос с задних рядов.

– Много. В училище была лестница, где играли все духовики. Вот я приходил туда одним из первых и уходил последним. Мне нравилось заниматься. А когда в училище открыли джазовое отделение, мне так хотелось играть с ребятами, что я стал заниматься ещё больше, много «снимал», много учил. Потом на спор играл быстрее всех гаммы. Что я только на спор не делал.

– Мечтали ли вы… – робко начал девятилетний мальчик, спрашивавший про ощущения от дебюта, но его перебили, предложив Бутману сыграть со студенческим ансамблем. На сцену поднялись девушка-саксофонистка и четыре парня: ещё один саксофонист, гитарист, барабанщик и контрабасист. Игорь Бутман пожал всем руки, и, по отмашке саксофонистки, ансамбль начал мини-джем-сейшен. Во время исполнения Бутман внимательно и сосредоточенно наблюдал за ребятами, каждый из которых исполнил соло, а под конец увлёкся музыкой и, зажмурившись и чуть не подпрыгивая, завершил мелодию соло.

– Судя по джем-сейшену, уровень у иркутских ребят очень-очень крепкий, – сказал позже Игорь Бутман корреспонденту «Конкурента». – Конечно, им ещё нужно пройти долгий путь совершенствования. И если они не будут играть, посещать такие мастер-классы, то из них музыкантами станут только единицы. Я считаю, что джазовые музыканты должны обучать молодых. И хочу продолжить такие встречи. Хотя у меня нет реальной методики и времени на её разработку, я почувствовал потребность в преподавании.

– Раз появились преподавательские амбиции, есть ли у вас протеже?

– Протеже пока нет, потому что есть музыканты, которые играют в моём оркестре. Молодые, талантливейшие ребята. Дима Мосьпан, Костя Сафьянов. Последнего я знаю с 13 лет. Он пришёл играть на джем-сейшен в Оренбурге совсем мальчишкой. Там все бухают, а тут этот мальчик стоит. Я говорю: зачем вышел, иди, послушай, ты же ещё ничего не умеешь. В общем, выгнал оттуда, довёл до слез и его, и его руководителя. А теперь этот мальчик концертмейстер в оркестре и играет у меня первый альт-саксофон.

Или уникальный случай для России – девушка-лидер тромбоновой группы. Под её руководством сидят мужики, у которых декалитрами написана на лицах их тяжёлая борьба с тромбоном и джазом.

– Видите ли вы в современном джазе, исполняемом российскими музыкантами, тенденцию к самостоятельному развитию? Знак, что Россия уже научилась играть как Америка и сделает что-то своё?

– Если я скажу «да», я немного слукавлю. Джаз и в Америке не стоит на месте. Там великолепная джазовая подготовка во многих университетах. А мы только начинаем познавать это. И сейчас должны разработать методику, основываясь на игре наших великих музыкантов. Хотя то, что в России один из лучших джазов в Европе, – это точно. После итальянцев и англичан мы третьи, сто процентов. По лучшим образцам, я имею в виду. Немцы на две лапы от нас отстают. Я всех немцев знаю. Французов тоже всех знаю. Мы их ещё в 1812-м победили. А немцев – в 45-м, – закончил он шуткой.

Устами младенца

После мастер-класса инициативой вновь завладели самые маленькие слушатели.

– А у вас бывает так, что надо заниматься, а настроения нету? – спросил светленький веснушчатый мальчик и отчаянно покраснел.

– Сейчас почти всегда так. Но надо себя заставлять. Если ты не позанимаешься один день – заметишь ты, если три дня – заметят партнёры, если неделю – заметят все. Если ты хочешь быть музыкантом и стоять на публике, у тебя появляется ответственность. Сыграешь плохо – люди уйдут в плохом настроении и могут что-нибудь натворить. Когда я играл для президентов Клинтона и Путина, это был самый ответственный концерт. Они же договаривались о ядерных боеголовках!

Впечатление от выступления Бутмана Клинтон описал в книге «Моя жизнь»: «В финале на сцене, погружённой во тьму, играл мой самый любимый из ныне живущих джазовых тенор-саксофонистов – Игорь Бутман. Джон Подеста, который любил джаз не меньше, чем я, признал, что никогда не слышал лучшего исполнения «вживую».

– Мечтали ли вы… – снова начал вопрос девятилетний мальчик, но его перебил другой, постарше:

– А вы играете в каких-нибудь ресторанах?

Зал в очередной раз закатился, а одна из преподавателей сквозь смех сказала:

– Да, когда сильно выпивает.

Я повернулась к мальчику, которому не удалось задать вопрос о мечте, и спросила, о чём он хотел узнать. Тот ответил:

– Я хотел спросить, а мечтал ли он когда-нибудь сыграть в Венском оркестре, но уже понял ответ. По-моему, он так хорошо играет, что его везде возьмут.