Сразу-то, с испуга, я и не понял, что это за чудище. Но птица, оказавшись над открытым пространством, над лесом, стала хорошо видна, и я узнал филина. Соображаю, что я нарушил дневной покой ночного хищника в его обиталище. Заглянул туда – оно никак не обустроено. В углу под каменной плитой был сухой без снега уголок с невысоким потолком, так, что птица не могла стоять в рост, а получалось только быть «на полусогнутых» или лежать. Подстилки особой не было – так, немного сухих тонких веточек, разбросанных по полу, да реденько сухая трава. Несколько перьев самого хозяина. Похоже, что это не постоянное гнездо, а временное зимнее пристанище. Да и с чего зимою он будет жить в гнезде, где летом деток выводит?

Через день я наведался сюда, чтобы увидеть птицу ещё, но филина не оказалось. Видимо, сильно напугался в прошлый раз.

Филин – самая крупная сова из всего их отряда, масса его может достигать трёх килограммов, а длина тела – семьдесят сантиметров. Люди, бывающие в дальних перестойных лесах, иногда слышат «хохот филина». Они уверены, что слышали именно его. Но это часто бывает ошибкой, «хохот» же мог принадлежать неясытям – бородатой или длиннохвостой. Размерами они несколько меньше филина, но встречаются в лесах чаще. Голос неясытей слышится как глухое: «ху-ху, ху-ху»! Филин же, «совиный дед», издаёт короткое: «у-ху»! За все свои таёжные походы голос филина слышал я всего три раза, неясытей же – множество.

Отряд сов (совообразных) не столь богат видами, но птицы оригинальны тем, что почти все они активные жители сумерек и даже ночи. Совы питаются в основном мышевидными грызунами, птицами, крупными насекомыми и потому очень полезны, особенно сельскому хозяйству. Филин, неясыти, полярная (белая) сова способны поймать зайца, глухаря, утку. Оперение сов и даже маховые-рулевые перья их необычайно мягкие, и потому полёт птиц бесшумный. Это экологическое приспособление (адаптация) для ловли мышевидных с их тончайшим слухом.

Отдельно хочется рассказать о самой маленькой нашей сове, что заявлено в заголовке, – воробьином сычике. Несомненно, этот хищничек создан эволюцией для влияния на численность, прежде всего мышевидных грызунов, мелких птиц и разных насекомых. Сычик обладает всеми доблестями настоящей совы: грозно сверкающие на лицевом диске большие круглые глаза, мягкий беззвучный полёт, стремительная короткая атака на добычу, совиный образ жизни, высокое биполярное зрение (до 70 град. у сов), способность заворачивать шею до 270 градусов. Гнездится сычик в старых дуплах деревьев, выдолбленных когда-то дятлами для своих нужд. Масса тела сычика в сравнении с его «дедушкой» филином ничтожно мала – всего шестьдесят граммов, да и ростик его только 16 сантиметров. Сычик очень редок в лесах наших, за всю свою жизнь полевого исследователя-эколога видел я его всего два раза.

…В то декабрьское утро на горы навалился особо тяжёлый мороз. Вершины скалистой гряды Столбак в среднем течении реки Иркут покрыты реденьким, медленно плывущим туманом. При встающем солнце вершины от движущегося тумана кажутся разного облика привидениями, только что покинувшими свои подземелья. Оттуда, от вершин с их скалистыми рёбрами, доносится ровный, свистящий шорох хиуза, тянущего вдоль Столбака. Горная гряда с этим названием – левобережье речонки с выразительным названием Взьём. Долиной этой короткой речки тянется тропа, по которой путь на Куретскую гриву. Там, на юго-восточной оконечности Восточного Саяна, богатейшие кедровники.

В низовье Взьёма узкой полосой вдоль берегов протянулись заросли ивы. От мороза и близких бурлящих речных полыней ивы покрылись густой мохнатой изморозью. Мне сегодня идти вверх по долине Взьёма на Куретскую гриву, это далековато, и с восходом солнца я давно уж в пути. Прохожу прибрежные ивовые заросли и в их белых купах боковым зрением вижу какое-то ярко-малиновое мелькание. Оттуда доносится бодрое, прямо восторженное птичье пересвистывание. А-а-а! Узнаю – это, конечно, чечевицы! Они шустро перескакивают по ветвям кустов, что-то добывают на завтрак. И что им где-нибудь в густой кроне кедра в такой-то морозище не сидится? И не от лютого ли этого холодища грудки-головки птичек так малиново раскрасились? К зиме, знать, приготовились. Какой контраст в ровном серо-белом, закаменевшем от мороза скалистом окружении! Остановился, чтобы определить, кто это – сибирская или длиннохвостая чечевица, оба их вида зимуют у нас. Мороз инеем слепляет ресницы – не могу как следует разглядеть, да и птички очень подвижны: туда-сюда мелькают. Поднимаю к глазам бинокль и замечаю, что к стайке пичужек из кроны близкой сосны мелькнула маленькая серая тень. Птички мгновенно, как будто только этого и ждали, брызнули в разные стороны, но тут же собрались и быстро исчезли в зарослях ивняка. Серая же тень столбочком замерла на ветке, она не кинулась вдогонку удравшей добыче. Конечно, я тут же узнал нашего героя – сычика воробьиного. В бинокль он совсем рядом. Сидит неподвижно, только изредка поворачивает голову, оглядывает окружающее пространство. Он не полетел вдогонку чечевицам, это совам не свойственно, их способ нападения, как у кошек, – стремительный бросок с самого короткого расстояния, и если неудача, то добычу, как правило, не преследуют. Вообще, совы – это кошки на крыльях, давно для себя определил.

Сычик сидел минут десять, я стою, наблюдаю. Но вот на близком, сосной поросшем склоне замелькали тёмные комочки – стайка лесных синичек гаичек (пухляков).Сычик сразу обратил на них внимание. Меня захватило любопытство: что будет дальше? Сычик как будто внимательно вглядывается в них, подозреваю, что определяет самую слабую, менее подвижную. Это свойственно всем хищникам, по-видимому, и пернатым тоже. Волки, например, приблизившись к группе тех же козуль, пугнут их и моментально определяют слабейшую, за которой все и бросаются. Но вот сычик, похоже, определил, наметил жертву и классическим совиным приёмом – нырком из засады – сорвался и низко полетел в сторону кормящихся в кронах деревьев синичек. Там, не долетая до них метров тридцать, он снова уселся и так же столбочком замер. Теперь он будет окончательно выбирать жертву. Но дальнейшее я не видел: стёкла бинокля окончательно запотели, а ресницы от жгучего хиуза совсем закрылись инеем. Когда же я обрёл зрение, никого на склоне уже не было.

…Тёплый день начала октября, тихо, солнечно. Я прибыл в район своих стационарных исследований экологии копытных зверей. Верховье одного из притоков Лены. Обустроил немудрящий приют: поставил палатку, наготовил дров, нарубил-принёс льда из близкого ручейка и отправился в короткий маршрут оглядеть окрестности, посмотреть по следам – кто нынче тут обитает. За неширокой лесной поляной высокая береговая терраса, на ней стоят несколько молодых сосёнок. Иду мимо и вижу вдруг, как к одному деревцу с суматошным криком яростно кидаются и тут же стремительно отскакивают несколько гаичек-пухляков. Что-то их там, в кроне сосёнки, нервирует. Остановился, пригляделся: на ветке у самого ствола столбочком сидит… ну конечно же, наш герой, сычик воробьиный, гроза мелких птиц. То-то они взъерепенились – вражину обнаружили. Я видел когда-то, как вот так же вороны возбудились, заметив в кроне дерева филина. Он затаился там, а вороны «завопили» на весь лес: у нас враг!

Сычик никак не реагирует на синиц, хотя они едва ли только не клюют его. В те времена совы, как и хищные птицы – коршуны, канюки, соколы, ястребы, – почитались у нас вредными и надо было их уничтожать (за лапу такой птицы в ондатровых хозяйствах полагалась премия). В Иркутске прямо на улице можно было увидеть-купить чучело таких птиц и сов тоже.

Со мною была малокалиберная винтовочка, и я нажал на спуск. Сычик упал, и я заметил, как из лапки у него что-то выпало. Поискал в траве, это оказалась полёвка красная – один из самых многочисленных грызунов леса.

Дома в моём рабочем кабинете на стене – чучело столбочком сидящего воробьиного сычика, того самого. Удачливого охотника, внука филина.