С апреля 1968 года по февраль 1978 года Алексей Печерин* работал руководителем отдела по надзору за местами лишения свободы прокуратуры Иркутской области. Одной из обязанностей сотрудников отдела был контроль за исполнением высшей меры наказания. Алексей Иванович с трудом согласился поговорить об этой своей работе. Не потому, что она при советской власти была под грифом «секретно». Просто Печерину явно тяжело рассказывать о смерти, к которой невозможно привыкнуть. «И ещё – я не имею права разглашать имена членов моей команды, некоторые люди до сих пор живы», – поставил условие прокурор.

После войны и до 1947 года в СССР существовала смертная казнь, после её отменили – до 1954 года, потом опять ввели. В стране было семь мест, где казнили преступников, одно из них – Иркутский СИЗО. В «иркутскую зону» входили Иркутская и Читинская области, Бурятия и Якутия, Забайкальский военный округ и советские воинские части, находящиеся в Азии (Монголия, Китай, Корея). В столицу Восточной Сибири свозили осуждённых на смертную казнь со всех этих территорий.

Смертников содержали под строгим надзором. В Иркутске был совершён единственный в СССР побег осуждённых на смерть. Алексей Печерин рассказывает: «Наш изолятор построен ещё до революции, в старом, царском, корпусе кладка была очень некачественная, хотя стены большие – метр толщиной. Однажды двое осуждённых на смерть начали разбирать стену в одном укромном месте. Крючок из-под радиатора вытащили, им старый кирпич и дробили. Времени всё это заняло немного – всего несколько недель. Пока один спал, другой работал, причём делали вид, что оба спят – в бельё набивали то, что наковыряли, и клали на койку, остальное – под неё. Стену разбирали тогда, когда над СИЗО пролетали самолёты. Проделав дыру, смертники отбили толстый слой наружной штукатурки, сделали из простыней, белья верёвки, из крючка радиатора – «кошку», взобрались на крышу здания, вышли на противоположную сторону, перелезли через проволоку на заборе. Начали спускаться на землю: первый – удачно, а под вторым порвалась самодельная верёвка, он вывихнул ногу. К тому времени уже поднялась тревога. Один преступник сумел выскочить на мост через реку Ушаковку, бросился бежать. А навстречу ему шёл парень, возвращался с гуляний. Видит – бежит мужик в арестантской одежде, полосатой, как шкурка бурундука. Он сбил беглеца с ног, задержал. Конечно, по факту побега возбудили уголовное дело, но разбирательства и суда не было – не успели. Мужиков расстреляли по прежнему приговору».

Для приведения приговора в действие собиралась особая команда. Расстрелы производились поздно вечером, после отбоя, СИЗО затихало в это время, вольнонаёмные служащие расходились по домам, подследственные спали. Перед исполнением приговора Алексей Печерин беседовал с каждым преступником ещё раз, потому что надо было окончательно убедиться в том, что это тот самый человек. Бывало, что на этапе, пересылке осуждённого подменяли, поэтому прокурорские работники тщательно, по нескольку раз, сверяли отпечатки пальцев, изучали документы, беседовали с преступниками.

А те перед смертью исповедовались прокурору, как священнику, облегчали душу. Алексей Печерин признаётся, что из всех осуждённых на смерть, которых он знал (через него прошло около 800 человек, в один год даже было 120!), двое категорически не признали свою вину до самого конца. Их всё-таки расстреляли, потому что доказательства их вины были железными. Один в первый раз сел «по малолетке», за какую-то мелочь. А как вышел, пройдя в колонии матёрую преступную школу, совершил жуткое преступление. В Чите, около озера Кенон, стоял детский садик. Мужик выкрал из окошка семилетнюю девочку, изнасиловал её и утопил. Были свидетели похищения, нашли его одежду на берегу озера со следами спермы, на дне обнаружили тело девочки… Другой преступник, из Бурятии, убил свою мать. Он тоже вернулся из мест заключения. Денег не было, работать не хотелось. В то время его мать продала свой домик. Деньги получила «трёшками». Это обстоятельство и сыграло большую роль в раскрытии преступления. Сын взял деньги, вывел мать в лес, там начал бить её об пень. Переломал матери весь хребет, убил жесточайшим образом – дико, несуразно. Потом пошёл кутить в ресторан, где расплачивался теми самыми «трёшками». И других доказательств хватало… Но оба этих преступника до самой смерти вину свою отрицали.

– Вам, наверное, трудно было слушать?

– Нет. Ведь это было не раз и не два, а продолжалось 10 лет. К тому же я видел, что это за люди – кровавые убийцы, не жалел их. Но почти все раскаивались. В большинстве преступников человеческое оставалось и побеждало, люди уходили умирать с раскаянием.

В подвале Иркутского СИЗО была специальная расстрельная камера, куда приводили осуждённого на казнь. Говорили ему, чтобы собирался на этап, а сами вели туда. В последний момент Алексей Печерин сообщал человеку, что его ходатайство о помиловании отклонено. Люди в такой ситуации вели себя по-разному. Некоторые очень трусливо, особенно те, кто совершал убийства с расчленением трупов, надругательствами над трупами (очевидно, у этих людей всё-таки имелись психические изъяны, хотя официальной экспертизой они признавались вменяемыми). Бывало, если человек в предсмертной агонии метался или вёл себя агрессивно, то его связывали по рукам и ногам. Но в любом случае наручники застёгивали за спиной, потому что, если застегнуть впереди, преступник мог порвать цепи и, прижав ими к стене конвоира, задушить его. Осуждённого ставили на колени и выстреливали в  голову, потом врач официально констатировал смерть. Хоронили казнённых на специальных кладбищах. Родным не сообщали, тела не выдавали. Наутро после казни Печерин давал шифрованную телеграмму в Москву, мол, приговор приведён в исполнение.

…А в тот вечер, когда по дороге на очередную казнь прокурорская машина едва не перевернулась, Алексей Печерин ещё раз почувствовал близкое дыхание смерти. Казнили двух иркутян, которые нападали на таксистов и убили одного из них. В момент исполнения приговора один осуждённый дёрнулся, пуля попала в стену, срикошетила – и прокурору обожгло шею. Сейчас и шрама-то не видно, но если бы чуть-чуть в стороне пуля прошла – сонную артерию бы вспорола. Расстреливали в подвале, облицованном ещё в царские времена булыжниками, лишь после того случая сделали деревянные пулеуловители.

Тяжёлая работа была. Печерин вспоминает, что все 10 лет находился в одной физической форме: после каждой казни терял в весе за считанные часы, а потом постепенно набирал – до следующего раза.

– Как же вы выдержали?

– Мое главное правило – никогда не притрагиваться к рюмке. Я видел: если человек после исполнения приговора хоть раз выпьет, то он сопьётся. Были в моей команде те, кто становились алкоголиками, были и те, кто сходили с ума – попадали в больницу. Я же приходил домой и становился под ледяной душ, вода уносила напряжение. А потом начал писать стихи – о природе, о человеческих взаимоотношениях. Дома не знали об этой моей обязанности, сыну стало известно только в прошлом году, жене – чуть ранее. В прокуратуре коллеги, конечно, все знали. Видели же, как приходил наутро после казни – разбитый, подавленный, в чуть великоватой одежде… Что ещё интересное – очень сохнут губы. До трещин, до корок.

Однажды было накопительное исполнение – за один раз пришлось расстреливать 12 человек. Дело было так. Печерин написал тогдашнему Генеральному прокурору СССР Руденко просьбу, чтобы команду прокурорских работников, которые участвуют в исполнении высшей меры наказания, включили в список лиц, которым полагается досрочное оформление на пенсию. Руденко отказал, раздражился даже, мол, что это за работа тяжёлая такая – людей расстреливать. Кроме того, распорядился только на Алексея Печерина навесить ответственность за исполнение ВМН в Иркутске. Раз тот ушёл в отпуск, а когда вернулся, оказалось, что камеры переполнены, на всех пришли «кровавые» телеграммы. Пришлось расстреливать всех за одну ночь… Когда всё закончилось, начал Печерин подписывать акты, а фамилию свою вывести не может, рука не подчиняется. После этого он ещё 2–3 года проработал, а потом почувствовал – дальше невозможно. Немыслимо. Невыносимо. Стали появляться галлюцинации – и зрительные, и слуховые. В это время организовывалась правовая государственная инспекция труда, его пригласили возглавить, что он и делал 22 года – до её ликвидации. Но предыдущую работу забыть так и не смог, помнит до сих пор всё в мельчайших подробностях.

Дело с убийцами таксиста, кстати, принесло Печерину ещё один зловещий «сюрприз». Мать одного из расстрелянных заказала у искусного мастера деревянную фигуру орла-стервятника, подкупила уборщицу областной прокуратуры и поставила «подарок» на стол Печерина, когда его не было в кабинете. Ему пришлось пережить несколько неприятных минут, но он твёрдо знал: стервятники – те, кто убивает и насилует невинных людей.

– Алексей Иванович, а вот сейчас вы – за смертную казнь?

– Да. Я всем осуждённым задавал вопрос: вправе ли вы жить на земле после совершённого? Подавляющее большинство говорили, что не вправе. Они сами себе, в душе, выносили высшую меру наказания, государство лишь совершало казнь. Не верить им не могу – перед смертью не врут, – ответил Печерин и добавил: – Но пусть будет проклята эта кровища…

* Фамилия главного героя по его просьбе изменена